Известны случаи, когда китобои добывали альбиносов. Моби Дик из романа Г. Мелвилла тоже был белым кашалотом.
Вустье реки Чулымнан мне однажды посчастливилось добыть белую белку. О белках-альбиносах старые промысловики колхозов, которые за сезон добывали до 800 и более белок, знали хорошо. И даже имело оно свое местное название «игнир», то есть подарок на счастье от самой природы. Разглашать о драгоценном сувенире, естественно, не полагалось, ненароком и сглазить недолго, если все станут знать. А сдавать пушнину, тем более.
Была уже середина мая. Третья бригада, где я работал, проводила весенний отел оленей на реке Вата, это левый приток Русско-Омолонской. Как-то со старшим пастухом, Сергеем Ивановичем, пошли мы дежурить в стадо в ночную смену. В укромных солнечных склонах сопок появились обширные проталины, где уже поднялся стланик. По ночам образовывался крепкий наст, хотя днем снег раскисал. Ночью и особенно на рассвете, когда твердость снега достигала апогея, самцы и прошлогодний молодняк разбредались по ближним возвышенностям и сопкам. Тогда нам изрядно приходилось ходить за ними, чтобы собрать и пригнать обратно в стадо. Маточная часть стада паслась спокойно, потому что новорожденные оленята еще толком не окрепли. Как мы ни старались удерживать стадо скученно, но на восходе солнца большая часть молодняка вместе со взрослыми самцами все-таки улизнула на южный склон близлежащей горы, где так заманчиво чернели обширные пятна проталин. К тому же оттаявший стланик поднялся во весь рост и затруднял сбор оленей, ограничивая видимость. Олени разбрелись по всему склону, а самые передние уже маячат на вершине.
Ночью заморозок был сильный, поэтому наст крепок, как сухой лед на не растаявшем еще озере на перевальчике в сторону Омолона, где водится щука. Такой твердый наст держит не только меня, но даже грузовых оленей. Иду быстро, выискивая животных между зарослями. На проталинах много корма, к тому же и раскапывать не приходится. Олени спешат, обгоняют меня, не обращая внимания на грозные окрики. Знают, что ничего, кроме крика, я им не сделаю. Стланик редеет, скоро вершина горы. Олени уже прошли вперед, попадаются четкие отпечатки копыт на мерзлом насте.
«Эй, ку-у!» — слышу крик Сергея Ивановича внизу из долины реки, примыкающей к подножию горы.
«Эй, ку-у-у!» — тотчас отвечаю ему. Так положено, человек что-то хочет сообщить.
Сергей Иванович что-то говорит мне, но я его плохо слышу. Телята блеют, оленематки хоркают, ничего не разберу, и пошел дальше.
«Наверное, оленей где-то оставил, поднимусь выше, лучше видно будет», — подумалось мне.
«Эй! Эй! Ку-у-у! Нугдэ, нугдэ... (медведь, медведь)», — наконец я уловил всего два слова.
«Ку-у, унурыме... унурыме (понял... понял)!» — насколько хватает мочи, отвечаю ему.
О медведе предупреждает мой напарник. Значит, зверь где-то близко. Иначе чего предупреждать, мало ли медведей бродит. Обзора никакого, кругом кусты да бугры. Карабин сегодня не брали с собой, тяжело. Таскаю только мелкокалиберную винтовку. И хорошего дерева поблизости нет, откуда можно осмотреться. Одни чахлые деревца вокруг стоят. Зарядил винтовку и подхожу к слегка наклоненной, притом шатающейся сухой лиственнице, положил рюкзачок под дерево и начал залезать на него. Сучья-то сухие и тонкие, того и гляди переломаются. Поднялся невысоко, метра на четыре, наверное, не более того. Выше не смог, деревце может грохнуться. Поудобнее встал на сучки и решил осмотреться вокруг. В дальнем просвете кустов, где недавно я перекликался с Сергеем Ивановичем, мелькнул белый бок оленя. Голова его низко опущена, будто кормится на ходу. Вдруг он резко поднял голову и стал принюхиваться. Господи... Да это же медведь!
Это был медведь, притом совершенно белый. Не зря же я принял его за оленя. Зверь некрупный, возраст чуть больше двух лет. Мимо него проскочили три молодые важенки, потерявшие своих телят. Искоса глянув на них, медведь пошел к моему дереву. Белая шелковистая шерсть содрогалась при ходьбе, переливаясь снегом в ярких лучах восходящего солнца. Густая шерсть на передних конечностях имела красноватый оттенок. Медведь пока не видит меня, потому что смотрит низом. Но запахи улавливает явно. К тому же и рюкзак лежит под деревом. Медлить нельзя, уж больно дерево мое ненадежно. Стрелять придется с одной руки, ибо левой обнимаю ствол дерева. Вот уж невезуха. Пожалел я тогда, что не взял с собой карабин. Около моих следов торчат глыбы камней, и зверь, поравнявшись с ними, снова поднял свою белую голову, будто запорошенную морозным инеем, и на миг задержал свой взгляд на мне. Я выстрелил по камню, который лежал ближе к медведю. С пронзительным свистом пуля срикошетировала от валуна и ушла вверх. Медведь глухо рявкнул и, прыжками отбежав в сторону, остановился впритык к небольшому дереву и обернулся. Он явно видел меня. Я снова выстрелил, теперь уже по дереву, и как можно ниже, чтобы поближе к медведю стукнуло. Звонко обломилась перебитая ветка, и посыпалась древесная шелуха. Медведь широким галопом помчался влево по склону и вскоре скрылся в глубоком распадке. Сергей Иванович сказал, что, не обращая внимания на оленей, медведь целенаправленно шел на мои крики, постоянно прислушиваясь. Убедившись, что зверь не случайно среди оленей оказался, а направляется ко мне, он начал кричать.
А пастух Роман тоже встречал белого медведя, в верховьях Порожистой. Это было в сентябре. Тот медведь погнался за пастухом, и только благодаря умению бегать, путая следы по воде, пастух сумел уйти от преследования. Наши старики всегда утверждали, что белые медведи очень агрессивны. Хотя не часто, но они и раньше встречались, и почему-то обычно в горах. Размерами они некрупные.
Работая в бригадах, обычно я брал с собой на летовку трех лошадей. Дабы помогать пастухам при кочевках, поисках оленей. Был уже конец августа. Мы стояли под горой Корыта, у южного подножия. Однажды мы втроем поехали на поиски потерявшихся оленей. Три небольших откола мы нашли в районе Пиквина, которых держали молодые быки. Время осеннего гона, поэтому в группах в основном преобладали молодые самки (важенки). Завечерело, и мы заночевали, загнав оленей в глухой ручей, впадающий в Пиквин. Теперь «беглецы» наши, как в мешке, и не разбегутся ночью. Лошадей привязали по берегу ручья, где пышным ковром произрастал хвощ. С восходом солнца мы уже были на ногах, потому что до дома далеко. Вдруг мы еще по пути оленей где-нибудь увидим. И за ними гоняться придется. Олени капризничают, не хотят идти в стадо, а на воле раздолье, бегай себе по сопкам и ешь грибы вдоволь. Правда, на ровных местах от моего Серого не просто уйти, бегает он быстро и так же, как собака, заворачивает убегающих оленей обратно к стаду. Звездарь, это второй наш мерин, тоже умеет держать табун оленей, стремящийся убежать от пастуха. А Майка, это третья наша лошадь, еще не знает, как гнаться за оленями. Лошади — животные понятливые, и если они часто работают в стадах, то начинают понимать, что от них хочет хозяин. Притом они по скорости превосходят домашних оленей. Работая с лошадьми в бригадах, я это заметил.
Чтобы сократить расстояние, мы решили двигаться вверх, по левому рукаву Пиквина, Ольчану, чтобы затем напрямую срезать исток Хивага и выйти прямо на реку Джелты. А там уже близко до палаток. На Ольчане спугнули трех снежных баранов-рогачей. Один из них был белый. Высоко подняв головы, они быстро перешли речку и, немного постояв на серой, очевидно, глинистой террасе, стали подниматься на противоположную не очень крутую, но высокую гору. Наверное, там проходит тропа, хотя мы ее отсюда не видим, но бараны идут цепочкой, спокойно и уверенно лавируя между большими светлыми валунами. В середине идет белый круторог.
Мы слезли с коней, чтобы немного размять ноги. Олени разбрелись неподалеку и начали кормиться. Мы уселись на мягкий бугор и, достав бинокли, стали наблюдать за баранами.
«Вот уж чудный трофей был бы белый баран. Они есть, их просто мало. Охотник Антон рассказывал, что он видел белого барана на Кедоне. Собака загнала его на небольшую скалу, но Антон не стал его стрелять, до палатки далеко было. А мы с пустыми седлами домой едем», — мечтательно произнес Аркадий, прикуривая папиросу.
«Далеко, считай, целую долину пробежали, просто пуля до них не долетит, — сказал Петро. — По воздуху с одной горы на другую будет не менее километра, тут даже к бабке не ходи, как говорится. Баранов плохо видно, скрываются за мушкой. Костя, а ты выстрели по баранам, если пуля долетит, они обязательно шарахнутся. А мы из бинокля понаблюдаем», — предлагает Петро.
«Ладно. Смотрите из биноклей, буду стрелять по белому барану. Карабин хорошо пристрелян, на него грешить не приходится».
Прицельную планку поднял до упора, на максимальную дальность стрельбы. Воткнул посох в землю и левой рукой прижал к нему ствол оружия, чтобы при выстреле рука моя не дрогнула, иначе промажу. Навел мушку чуть впереди белого рогача и нажал на спусковой крючок. Громкое эхо разнеслось по ущелью и затерялось высоко в горах.
«Эх-э! Кажется, попал! — воскликнул Аркадий. — А где белый? Нету его, только двое черных бегут наверх», — удивляется Петро.
«Вы же смотрели, может, он стороной бежит», — говорю Петру.
Белого рогача и вправду нигде не видать, наверх мчатся только два темных. Оба барана тотчас скрылись за хребтом. Все мы втроем в полном недоумении.
«Когда ты выстрелил, бараны рассыпались в стороны и понеслись вверх, а белый пропал, скорее всего, попал, — убеждает Аркадий.
«А что будем делать-то? Попал, не попал, а барана-то нет», — говорит Петро.
«Надо идти и осмотреть место. Это же не заяц, взял да на ровном месте пропал», — говорю пастухам.
«Тогда надо поторапливаться. Аркадий, ты оставайся здесь, за оленями присмотри и лошадей на траву привяжи. А мы с Костей по-быстрому сходим», — сказал Петро Аркадию.
Мы начали спускаться к реке, перешли ее и затем стали подниматься по бараньей тропе на другую гору, чтобы поискать потерянного из виду круторога. Спуск крутой, каменистая россыпь массой скатывается вниз, уходя из-под ног. Речка Ольчан небольшая, но бурливая. Вода в ней прозрачно-чистая и холодная, аж зубы ломит. Попив пригоршнями воды и ополоснув лица, начали подъем по тропе, издавна набитой баранами. Подъем на этой стороне не крутой по сравнению с тем берегом. Вот и валуны, где я стрелял недавно баранов. Вокруг стелется пышный ковер белого ягеля, по которому тянется звериная тропа. Тут лежащего барана можно и не увидеть.
«Вот здесь, здесь они были, когда выстрелил. Вон, даже тот стланик был виден!» — кричит Петр, показывая мне рукой на куст стланика справа от тропы.
Однако барана нигде не видать. Ходим по обе стороны тропы, залезая на камни, и разглядываем каждую яму.
«Вот, вот он! Беги сюда скорей», — зовет Петро, стоя на плоском камне.
Я спешу к нему.
«Вот он, вот он!» — показывает он рукой на большие щели между камнями.
Гляжу, а между вертикальными пластами камней вниз головой лежит чисто-белый баран. Толстые, извитые рога не дали ему провалиться глубже. Когда догнала его пуля, он отпрыгнул далеко в сторону и точно угодил в щель. Красавец, нечего сказать. В глубине души я запоздало пожалел, что стрелял. Ну кто бы мог подумать, что попаду. Не старый по виду, но рога большие. Абсолютно белый, лишь тонкая темная полоска тянется по середине спины, ото лба до хвоста, будто загадочный художник провел черту своим черным, сказочным карандашом.
Нарубив стланика, соорудили небольшую легкую волокушу, благо, у нас была веревка, аккуратно дотащили до речки и разделали его. Шкуру, как того требует давняя традиция, я подарил Петру, а рога Аркадию и старику Василию. Из них пастухи смастерили себе плоские костяные химычивыны, чтобы рубить на них строганину, свеженину, разбивать ноги оленя, чтобы поесть сырого костного мозга. Такие вещи служат в хозяйстве очень долго, пока не износятся совсем.
Темнота нас застала еще по пути. Мы далеко увидели отблески костра, разведенного пастухами около палаток. Конец мая. Последние стаи запоздалых казарок все еще тянутся на север. Наша оленеводческая бригада остановилась на правом берегу реки Мурын, неподалеку от прошлогодней стоянки.
«Пойду-ка схожу на старую стоянку, там я оставляла несколько легких и прочных ирука (шест для установки чума) и, кажется, три старых чоры (тренога для подвешивания над костром котлов). Жалко, пригодятся», — подумала Мария, заканчивая укладывать бригадный скарб на ветки, старательно настеленные мужем Иваном, который уже зашагал к стаду, пасущемуся вдоль склона холма. Снег растаял еще не везде, и чумработнице-швее приходилось обходить отдельные глубокие ложбинки, заполненные снежной кашей. На бугорках, около своих нор, помахивая хвостиками, сидят чидыга (суслики). После долгой зимней спячки они чрезмерно активны и, очевидно, голодны. В поисках еды зверьки далеко отлучаются от своих спасительных нор и зачастую становятся легкой добычей лисы и пернатых хищников. Проходя между двумя полосами раскисшего снега, Мария увидела впереди себя убегающего белого зверька. «Горностай, что ли?» — подумала женщина, продолжая идти. Добежав до конца «ленты» мокрого снега, где блестела широкая лужа, зверек заметался и тотчас скрылся в кучке кустиков. Видать, у нее нора там. Пойду, гляну».
Вот и кустики, где затерялся зверек. Где-то тут должна быть его норка. Мария тихонько, чтобы не спугнуть его, остановилась и стала смотреть. В неглубокой ямке под залегшими кустиками затаился... белый-белый суслик. Мария, не шевелясь, внимательно разглядывала странного зверька. Действительно, это был белый суслик-чидыга. Спутать его с горностаем Мария не могла. Тихонько отойдя, женщина направилась за шестами и треногами для юрты.