В такой сильной чаще это немудрено. Зарядив ружье, я пошел в ту сторону, куда побежала лиса, в надежде отыскать площадку, чтобы снова стать, и вдруг заметил перед собой под кустом лису.
Журнал охоты. Апрель, 1860 г.
Она лежала совершенно как спящая, положив мордочку свою на вытянутые вперед лапки. Я осторожно приблизился, держа ружье наготове, и вдруг схватил ее за затылок. Но на этот раз лисица схитрила, как я уже сказал, совершенно невинно: она была мертвая.
Собаки почти постоянно гоняли и, бросив одну лисицу, тут же подхватывали другую. Выстрелы раздавались чаще и чаще. В короткое время было убито еще шесть лисиц, два шакала и несколько зайцев. Последних мы подбирали единственно на корм собакам.
Подвигаясь охотно все дальше и дальше, мы наконец заметили, что прошли очень порядочное пространство и что надо было подумать о возврате. Поэтому, повернув направо, начали приближаться к саду нашего хозяина. Брошенных садов мы избегали. Представьте себе — огромные пространства, покрытые виноградными лозами, которые, будучи предоставлены, может статься, десятки годов самой природе, разрослись и перепутались до того, что, покрываясь весной листвою, представляют одну сплошную массу зелени. Попавшему в эту путаницу обыкновенно приходится прочищать себе путь кинжалом, и горе тому, при ком нет какого-нибудь подобного оружия. Тонкие, но крепкие, как струны, нити лоз опутывают вас по грудь так, как паутина муху. Вы подвигаетесь вперед, и с вами движется вся зеленая масса на несколько сажень кругом. Вы начинаете горячиться, бросаетесь туда-сюда, топчете и рвете опутывающую вас сеть и, наконец, выходите измученные, с изрезанными руками, покрытые частицами лоз и зеленью.
Но нет худа без добра. Посмотрите на этого фазана, вышедшего во время борьбы вашей из трущобы, которую вы только что оставили. Для него она рай, какого не найти нигде. Тут огромная кисть винограда свесилась до самой земли; там в прохладном полумраке виднеется кустик мягкой и сочной ежевики, и блестит на ней вкусная изумрудная мушка. Нет, фазан решительно не понимает вас.
Но «в мире сем нет полного счастья» — истина горькая и давнишняя. Тихая, мирная жизнь фазана нередко оканчивается страшными для него эпизодом. Он, как и люди здесь, окружен абреками — лисицами.
Фазан все это время мирно сидит где-нибудь под кустиком ежевишника.
В это время какая-нибудь лиса, рыскающая за добычей, осторожно и тихонько пробирается по чаще и поводит своим тонким чутьем из
стороны в сторону. Вот она остановилась и насторожила уши. «Что-то, однако же, попахивает», — думает она, вытянув свою острую мордочку и полузакрывая глаза. «Так и есть, попахивает — с этой сторонки». И вот она, опустившись на брюхо, тихо, тихо ползет, тщательно избегая столкновения. Но вот лисица вздрогнула, плотно прилегла к земле и притаилась. В то же мгновение в двух шагах перед носом лисы громко тордокнул фазан, и сильно захлопали его крылья. Лиса сделала отчаянный скачок: авось еще можно схватить. Но фазан уже юркнул в прореху и с громким криком летит куда попало. «А не зайти ли нам вот в этот тал, — заговорил Султанов, — вон там за садом. Мне что-то чуется там олень, право! После возьмем собак на своры. Живо дойдем».
Мы повернули в сторону. Но то, что нам издали представлялось тальником, оказалось чащею, тянувшеюся, вероятно, до самых камышей. Собаки вломились в чащу.
Сумерки уже начали сгущаться над землею, и воздух сделался менее прозрачным.
Вдруг в чаще отозвался густым басом Буян и смолк. Я встрепенулся.
Вот опять заорал Буян, как будто бы его вытянули арапником.
«Так и есть — кабан!»
Гон начался. Я перерядил ружье пулями и, снова закурив, сел: кабана нечего было ждать. Где-то поблизости тордокнул фазан, а усевшаяся против меня на дереве ворона так отрывисто резко каркнула, что я очнулся. Гон разыгрывался в полной силе; надо мною с шумом пронеслось стадо куропаток. Из чащи медленно вышла лиса и села посреди дороги. Между нами раз было заведено — не стрелять по мелкому зверю в то время, когда собаки гоняли кабана или оленя.
Я с волнением глядел на лису и сильно досадовал на гон, который продолжался все с тем же ожесточением. Как-то повернув голову, лиса наконец увидела меня, одним прыжком перекинулась через дорогу и исчезла в чаще.
Гон начал менять свой характер. Собаки то замолкали, то злобно и беспорядочно брехали на месте: это значило, что кабан останавливался и, взбешенный неотвязчивостью собак, готовился к обороне. Сердце во мне стукнуло — когда кабан останавливается, дело редко кончается без потери собак. Я поспешил вперед, но осторожно и держа ружье наготове. Через минуту я приблизился к стае собак. Кабана не было слышно. Он, вероятно, забился в куст и поджидал собак. Ободренные моим присутствием, они залились сильнее и смелее и начали подступать к зверю.
Кабан молча, но яростно начал бросаться на отважно наступавших на него псов. Слышно было, как ударялись клыки его о кусты, страшно трещавшие под тяжестью огромного животного. Но собак кабан не преследовал. Бросившись на них и ударив раз-другой, он опять возвращался в куст, который ему, видимо, не хотелось оставить. Стая остервенилась. Голоса добрых псов сливались в общий вой, смешанный с треском сухих, ломающихся ветвей. Дивная минута!
Вдруг все смолкло. На опушке леса завыла труба Султанова. Потом грянул выстрел, и пуля просвистала в воздухе. Но собаки были слишком озлоблены, чтобы слушаться рога, их вызывающего. Они, как только раздался выстрел, подняли исступленный вой и снова окружили куст. Я осторожно подвинулся вперед. До кабана осталось всего шагов десять: но я напрасно силился высмотреть его.
Одна из собак с визгом покатилась прямо к моим ногам, и в то же мгновение в двух шагах от меня очутился кабан, как будто выросший из земли. Я выстрелил и бросился в сторону. Кабан заревел, опрокинулся и судорожно начал биться. Собаки смолкли, прислушались, потом с радостным визгом к нему кинулись и начали рвать его. Я взялся за кинжал, подошел; но кабан был уже мертвый — пуля пробила ему голову немного выше глаз.
С большим трудом вытащили мы добычу на опушку. Султанов осмотрел поочередно всех собак и, не найдя на них никаких ран, затрубил победу. Через час, отогретые и сытые, в неге, понятной только для охотника, мы полулежали на мягких коврах нашего любезного хозяина и с наслаждением тянули отличное старое вино.