Там и пищи для дрофы-красотки было вдоволь: жуки, саранчовые, по весне – молодые побеги трав. А потом люди стали осваивать целинные земли, отары овец выщипывать злаки на исконных местах обитания этих птиц. Климат стал постепенно изменяться, да и браконьеры продолжали истреблять дрофу-красотку.
И, как следствие всех этих бед, степная пава стала малочисленной. Орнитологи мне сказали, что эта гордая и осторожная птица никогда не приживается в неволе. А сейчас ее и вовсе занесли в Красную книгу. И правильно сделали.
Правда, ранее я видел дрофу-красотку на картинке. Красивая птица, с черными и белыми полосами на крыльях, лапы высокие, между ними запросто гусь пройдет. А сама она какая-то пепельная. Это природа создала дрофу-красотку, наверное, так, чтобы она могла спрятаться среди кустиков полыни, в ямках или среди камней.
Пробегут рядом лиса-караганка или шакал – и не сразу ее увидят. Да и небесным хищникам – беркуту, орлу-ягнятнику сверху трудно разглядеть, где там камень, а где птица.
А вот от человека дрофа-красотка не смогла уберечься. Раньше эти птицы ходили на водопой к какому-нибудь кислому болотцу целыми табунками. Будто маленькое стадо овечек двигалось. Вот тут-то их и подстерегал человек. И необязательно с ружьем. Били Дудака или Джека (так еще зовут дрофу-красотку) палками. Ведь она больше бегала, чем летала. Причем, почуяв опасность, старалась скрыться, низко пригнув голову к земле, виляла из стороны в стороны и при этом развивала скорость до сорока километров. За это дрофу-красотку иногда называют еще Вихляем.
– В начале семидесятых годов, – рассказывал мне егерь Никифор, – дрофа-красотка еще встречалась за Арнасаем, да случилась беда…
– Браконьеры? – вопросительно посмотрел я на него.
– Если бы! – с какой-то безнадежностью в голосе вздохнул егерь. – Тут дело пострашнее…
Кончался последний месяц весны. Степь выгорела. Солнце висело высоко. Вдруг среди бела дня небо потемнело. Откуда-то с горизонта показалась холодная клочковатая туча. Вот она поравнялась с озером. И тут по воде, по земле и по крыше мазанки застучали стеклянные шарики. Они не таяли, а как-то смешно подпрыгивали по накатанной дороге.
Никифор, стоя на подворье, понял, что это град. Подумал, что быстро закончится, а вышло наоборот. Прямо на глазах градины начали «расти». Только что бывшие размером с горошину, они превратились в голубиное яйцо, а потом и больше…
Куры с громким кудахтаньем еле успели умчаться в сарай. Пес Курок улизнул в конуру. Стоять на дворе стало опасно, и егерь, накрыв голову фуфайкой, кинулся в спасительную мазанку. Стекла ее уже были побиты.
– Каково сейчас бедным птицам и зверям? – с тревогой подумал Никифор, ощупывая затылок, по которому угодили «небесные камушки».
Но вот туча постепенно уползла к горизонту. В небе, будто виновато, выглянуло солнце. Кажется, и оно ахнуло, увидев, что содеял град.
Несколько дней егерь с помощниками собирали вокруг дома, на озерных островах и в степи убитых градом зайцев-толаев, сусликов, уток, гусей, даже пару лебедок и тут же закапывали.
Но, кажется, больше всего досталось дрофам-красоткам. Они оказались самыми уязвимыми: ведь в степи спрятаться негде, не подо что…
В одной ямке Никифор поднял за крыло огромного красавца-дрофича, и сердце его екнуло: под мертвой птицей лежали два крупных птенца. Они были еще живы. Егерь отошел в сторону, снял с пояса саперную лопатку и закопал отважного дрофича.
– Себя не пожалел, а птенцов спас, – подумал он. – Видимо, не только среди людей встречается благородство.
Что стало потом с малышами, егерь не знает. Но спустя несколько лет после этих печальных событий он пригласил меня к себе.
Рано утром мы вышли в степь. Возле заброшенного колодца Никифор сунул мне в руки бинокль и сказал:
– Смотри!
Я навел два стеклянных глаза на сопку, густо крапленую маками, и разглядел дрофича. Вытянув шею, он смотрел в сторону восхода солнца. Птица, которую я видел в бинокль как на ладони, показалась мне такой же красивой, как когда-то на картинке. Нет, не такой, а намного красивее!
Ее распушенный черно-белый воротник скрывал заброшенную назад головку, а тело резко раскачивалось влево-вправо. Была весна. Дрофич токовал, а где-то, должно быть, наблюдала за ним самочка. Совершалось таинство, после которого через месяц-другой должно появиться новое потомство осторожных и симпатичных птиц. Вот и довелось мне, наконец, встретить степную паву!
Никифор потом горячо уверял, что этот дрофич – потомок тех двух птенцов, которых он когда-то спас.
Но так ли это – поди, проверь!