В общественном транспорте все реже увидишь людей, читающих книгу. По наблюдениям известного охотника-библиофила М.В. Булгакова, в вагоне метро от силы 2–3 человека сидят с раскрытой книгой. Зато подавляющее большинство — в наушниках, с планшетами, айпэдами, айфонами, иногда с электронными книгами. Многие сидят в интернете не только на работе, но и в дороге и дома. Но сейчас не об интернет-зависимости. Изменяется сам русский язык, появляется много иностранных слов и слов-паразитов.
Недавно редакция получила письмо от нашего давнего автора из Кишинева Сергея Иорданова, в котором он сетует: «Откуда за несколько последних лет взялся в разговорном русском языке этот уродливый придаток «да», вставляемый где ни попадя? Это словечко сквозит и в речах известных политиков, которые вещают с телевизионных экранов: «Кому, да? Зачем, да? Все правильно, да?» По телевидению — сплошное мычание, заикание, примитивность в диалогах. Это ужасно. Русский язык не просто уродуется, он деградирует». Добавим, что нередко в разговорах и даже официальных интервью СМИ вошло в обиход у отвечающего задавать вопросы, адресованные слушателям, на которые, по мнению интервьюируемого, следует давать только положительный ответ.
А прислушайтесь, как разговаривает молодежь, сколько в их речи слов-паразитов: прикинь, типа, как бы. Мне, например, непонятно, когда не герой рассказа говорит, а автор статьи пишет: «Я как бы давно хотел поохотиться с хорошей подсадной уткой» (так хотел или нет?). Или: «Мы как бы договорились поехать с друзьями на охоту… Я как бы решил для себя купить новое ружье» (так договорились или нет? решил или передумал?). Не удивляйтесь, это строки из писем читателей. Один из авторов пишет: «К моей подсадной подсели сразу два селезня. Вот круто! Адреналин зашкаливает». Естественно, последние два предложения редактору пришлось убрать.
Сегодня речь молодых людей незаметно приобретает новую, особую и, увы, чуждую русскому языку интонацию. Так, дикторы телевидения и радио переняли у иностранных коллег манеру повышать интонацию в конце предложения, нагнетая агрессивность новостей. Но это о русском языке в общих чертах. Остановиться же хочется на охотничьем языке. Он нам дорог, и очень обидно, когда в разговорах, а чаще в письменных общениях охотников на форумах, а иногда и в письмах в редакцию появляются такие разговорные выражения, как например: «В эти выхи я сохотил двух уток». Порой к нам в редакцию приходят очерки, написанные так, что текст просто не подлежит редактированию, и его нужно переписывать своими словами.
Появляются и новые, так называемые охотничьи термины. Например, недавно я узнал глагол «биноклевать» — обозревать в бинокль окрестность в поисках зверя или птицы. Его используют не только некоторые авторы рассказов, но и ведущие телевизионных охотничьих передач. Возможно, этот новый термин приживется, но слух он режет.
У нас уже вошло в привычку заменять прилагательное «последний» на «крайний», а это из области суеверий и предрассудков и пришло к нам от летчиков. В их среде такая замена одного слова другим обоснованна, но к чему же привносить подобную неграмотную с точки зрения русского языка замену в нашу жизнь вообще и в охотничью литературу в частности? Если вы скажете «моя последняя охота в этом сезоне» — это отнюдь не будет означать, что «последняя в жизни». Согласитесь, «крайняя охота» — звучит нелепо.
Во многих охотничьих рассказах сейчас не встретишь того духа поэзии, который был в произведениях классиков русской охотничьей литературы С.Т. Аксакова, Л.Н. Толстого, И.С. Тургенева, А.И. Куприна, Е.Н. Пермитина, Н.П. Смирнова, А.В. Перегудова. Если сейчас кто-то и пишет в стиле В.В. Бианки, М.М. Пришвина, А.А. Ливеровского и Д.П. Зуева, описывая природу и свои переживания на охоте, то чаще всего это «очерки ни о чем». Таково мнение редакторов, и они по-своему правы: всем нам далеко до классиков охотничьей литературы.
Кто сегодня так напишет, как Алексей Ливеровский: «завесняло», «затучило», «лес стал бороват»? Или: «…была полночь, но снег лунил», «к утру снег занастел», «к полудню наст стал отдавать...». Это — бриллианты русского языка.
Многие ли современные молодые охотники знакомы с творчеством перечисленных писателей? Если ввести подобный вопрос в экзаменационные билеты по охотминимуму, уверен, начинающие охотники попадут в неловкое положение. А наше поколение знало охотничьи произведения этих авторов еще с юности. Помню, школьником регулярно обходил букинистические магазины на Таганке, Арбате, Кузнецком мосту и Неглинной в поисках охотничьих книг и старых альманахов «Охотничьих просторов», в которых печатали очерки и рассказы этих и других авторов. Мы наслаждались не только самим повествованием об охоте, но и прекрасным русским языком. Большую роль в нашем воспитании тогда сыграл и замечательный сборник «Русская охота», собранный Николаем Павловичем Смирновым, выпущенный издательством «Физкультура и спорт» в 1972 году тиражом 75 тысяч экземпляров. В него включены лучшие произведения классиков охотничьей литературы. Почему бы сейчас не переиздать эту книгу?
Сразу скажу, интернет — это не зло. Наоборот, если им умело пользоваться, он благо. Сейчас некоторые охотничьи сайты выкладывают произведения классиков и охотничьих авторов в своих электронных библиотеках, и их можно прочитать. Но многие ли захотят?
К счастью, есть еще авторы, в том числе в «РОГ», которые пишут не в стиле «пошел на охоту — поднял утку — убил», а вкладывают в свои произведения душу и любовь к родной природе. Я не буду называть их имена, чтобы не обидеть других, но думаю, своими очерками они способствуют сохранению русской охотничьей литературы и нашего охотничьего языка.
Кстати, о термине «убил». Меня упрекают, что в разговоре я часто его употребляю, так же как и «застрелил», вместо того чтобы более грамотно и гуманно сказать «добыл». Не знаю, кто придумал «добыл», но лично я ничего ужасного по отношению к охоте не вижу в глаголах «убил» или «застрелил», хотя, воспитываясь среди старых охотников, я чаще слышал слово «взял», и оно мне больше по душе. А вот «подстрелил» и «стрельнул» (в смысле «взял») — явно не охотничьи термины.
Хорошее слово — «взял», но мы его забываем. Так же, как и чисто охотничий термин «поле». «С полем!» поздравляем часто, а написать, как в старину, «мы взяли вечернее поле» или «поле было удачно» — нет!
Мой путь в охоту начался с книги С.Т. Аксакова «Записки ружейного охотника…», где мы читаем: «Первый выстрел из ружья, которым я убил ворону, решил мою судьбу: я сделался безумным стрелком. На другой день я застрелил утку и двух болотных куликов и окончательно помешался…». В разделе «Вальдшнеп» Сергей Тимофеевич пишет: «Двадцать вальдшнепов, облитые салом, застреленные 6-го и 7-го ноября, висевшие в амбаре, замерзли как камень. С этого времени началась жестокая зима, и я, до самого Великого поста, лакомился время от времени совершенно свежими вальдшнепами». Эти же глаголы использует и Л.П. Сабанеев в своем «Охотничьем календаре».
В «Правилах внутреннего распорядка Московского общества охоты» (1904) читаем: «…все птицы…считаются принадлежащими тому охотнику, который их отыскал, или чья собака их подняла, и он первый имеет право стрелять. Эти же птицы после выстрела охотника, их поднявшего, могут быть стреляемы всеми прочими охотниками, в то время когда мимо них летят, и убитые из них принадлежат тому, кто их застрелил. Птицы, переместившиеся в виду охотника. их нашедшего и поднявшего, принадлежат ему, и он, как первый открывший их, имеет право к ним прежде других охотников подходить и стрелять, а прочие охотники должны в это время отстраняться и удерживать своих собак… Если кто-либо из охотников застрелит птицу, переместившуюся в виду охотника, нашедшего ее, он обязан эту птицу возвратить нашедшему». Почитайте дневники нашего последнего Императора Николая II: «1906 год, 11 сентября. Понедельник. В два часа съехали на остр. Пукион-сари, где взяли два загона. Удивительное обилие дичи. Всего убито: 10 тетеревей и 10 зайцев. 13 сентября. Среда. После завтрака поехали на тот же остров Пукион-сари и взяли каждый загон два раза. Охота вышла совершенно поразительная: 38 тетеревей, сова и 4 зайца… Я убил на том же номере 11 тетеревей, стрелял хорошо, выпустил 14 патронов».
В русском охотничьем языке исчезают многие, ранее общеупотребительные слова. Например, у глагола «выстрелить» есть прекрасный синоним «ударить», а у того же «убить» — «бить» или в крайнем случае «стукнуть». Вспомним Н.А. Некрасова:
В августе, около Малых Вежей,
С старым Мазаем я бил дупелей…
И С.Т. Аксакова: «Один раз ударил я бекаса вверху, и он, тихо кружась, упал в десяти шагах от меня…». Помню, как дядька, один из моих охотничьих учителей, встречая меня, молодого тогда охотника с очередной охоты, воскликнул: «Ай да охотник, бьет и бьет кряковых!» Кстати, название «кряковая» старыми охотниками всегда произносится с ударением на втором слоге, реже — на последнем. А вот шилохвость всегда произносили с ударением на третьем слоге, тогда как у орнитологов принято его делать на первом. Здесь я на стороне орнитологов. Точно так же многие охотники, следуя традициям, неправильно называют виды уток породами, тогда как правильно их называть видами.
Если раньше было принято говорить и писать «тетеревей» и иногда «зайцей», то при советской власти уже стали произносить «тетеревов» и «зайцев». Разумеется, не все слова, что были раньше, надо восстанавливать. Исчезли слова «воспрещение», «стреляние». Круговые утки стали называться подсадными, пудель — промахом», дублет — дуплетом, линяние — линькой, снимание шкурок — съемкой. Это лишь отдельные, взятые наугад слова.
Тема исследования старинных слов в русской охотничьей литературе очень интересна и требует внимания специалистов. Многие охотничьи термины, которыми пользовались наши предки, достойны возвращения в обиходный разговор русского охотника. Хотелось бы, чтобы и современные охотники бережно относились не только к традициям нашей охоты, но и хранили чистоту уникального русского языка.