В самый, казалось бы, несезонный для гриба засушливый год не возвращался я из леса ли, поля ли без души и телу приятной поживы. Душа пела в поиске и созерцании неизведанного, тело заряжалось энергией подвижничества…
А грибы всегда родились, вопреки невзгодам погоды. Но не те, обыденные и знакомые неискушенному сборщику: маслята, боровички, рыжики… а печеночники, сосущие жизненный сок из дерева в дубраве… Приречье же, в неизменном влажном унавоженном сельским коровьим выпасом, одаривало несметным богатством шампиньонов, луговых опят и навозников.
Дом и чада, проживающие в нем, не знали неудовлетворения. А блюда вкусно-питательные готовились соответственные: супы, жаренки, грибные смеси с овощным рагу.
Но… прольет, бывало, среднеиюльский дождь-грозовик, промочит почву до подколенника, как я тут же отправляюсь за груздем.
Куда иду иль еду — места знакомы: по груздю настоящему, самому что ни на есть дворянину средь гриба, в дубравно-березово-осиновую перелесицу.
За черным — в березовые «колки» и просеки, а вот осиновый выискиваю в тополевых посадках…
Помнится случай, когда жена десятки лет назад, будучи на сносях, увлеклась поиском груздя и… отправилась на последнем месяце беременности со мной в лес. А гриб, что ни новая поляна, появляется стайками, кругами, как бы приветствуя будущую родительницу.
Ручная кладь, подготовленная для даров леса, переполнилась, и я, сняв с себя рубашку, застегнув пуговицы и завязав рукава, стал укладывать «промысел» в не совсем для него достопочтимое место.
Груздь того сбора после сорокадневного сыросоления оказался и ядрен на вкус, и ко второму блюду приятен…
А сын, родившийся на седьмой день после нашего с супругой рискового путешествия, стал, спустя годы повзросления, заядлым грибником.
А навевает груздь в душе моей радость и грусть во время зимнего с ним чревоугодия: и прожитое, горечью политое, и надежды на будущее светлое связал с собой гриб-крепыш — груздь.