У речки Ташенка нашли семью, растерзанную кабанами. Этой новостью, словно ведром холодной воды, огорошила Андрея жена Степанида.
Андрей Трифонович Смелов всю свою жизнь прожил в селе Перво и слыл умелым охотником. Душой болел за природу и за справедливость.
За полноту, округлость в формах сельчане дали ему прозвище Секач.
Ставил капканы Андрей на лисиц и зайцев. Из «мелкашки» мог попасть белке в глаз! Дальнозоркостью обладал, но был дальтоником, поэтому в шоферы ему путь был заказан, и трудился он бульдозеристом в карьере на «С-130». А если выдавалось свободное время, спешил убежать в лес и забыться, успокоить нервы.
Будучи заядлым таксидермистом, делал Андрей красивые чучела, которые брали местные предприниматели для украшения фойе ресторанов или домов. И платили хорошо, что позволяло содержать в порядке старенькую «Ниву», купленную еще в начале 80-х годов прошлого века. А еще он гордился тем, что витрину магазина с выпечкой на центральной улице Касимова — Советской долго украшала его огненная лиса, которая сама вышла к нему на тропинку. Он испугался, что она больна бешенством, взвел курок и нажал на спусковой крючок своего безотказного отцовского ружья, которое тот привез с войны, — отличную, отвороненную до синевы бельгийскую двустволку 16-го калибра.
Вне сезона охоты с ружьишком не ходил. Законы соблюдал строго. И сердце кровью обливалось, когда видел деяния браконьеров. Водочкой и куревом не баловался. В свои пятьдесят он еще был крепок в кости и смел. Любил для души заниматься плотницким и столярным ремеслом.
Вот и сегодня он только что в своей просторной столярке в предбаннике закончил делать красивый комод. Андрей все никак не мог на него налюбоваться. Но, выслушав встревоженный доклад своей второй половинки, закусил губу. Нелегкие размышления путешествовали в его седой с двадцатипятилетнего возраста голове...
…По всей Владимирской области давно расплодились кабаны. Следы от копыт встречались повсюду. И в оврагах под дубьем, где они ищут желуди, и в лесу, у муравьиных куч, и в заброшенных повсюду полях. Андрей, хотя вузов не кончал, понимал, что секача-убийцу егеря ему подстрелить не дадут. Видал он эту стайку там, у речки. Клыки, как у мамонта, торчат вверх у старой вожачки свиньи — от земли больше метра в холке. Под стать свинье и секач, и сеголетки...
Бабье лето на дворе, а грибов хоть косой коси. В бане проволоки натянули — топят по-черному и сушат. Уж не к войне ли? Да одни белые. Стоят в поле три березки — беги и ищи в высоком травостое. Обязательно наткнешься на семейку таких пузатых «кабанчиков»! Вчера Степанида даже большой белый гриб нашла, а на шляпке маленький вырос! Вот сегодня опять грибной суп с пшеном, пережаренным луком и со сметанкой, в котором ложка стоит, разогрела. Надоело уже это варево. Но Андрей молчит. Нельзя гневить хозяйку — на охоту не отпустит.
— Андрюш, может, козьего молочка? Только подоила, парное. — Андрей Трифонович, словно истукан, лишь поскрипывал самодельной крашенной суриком табуреткой да гремел алюминиевой ложкой об большую желтую эмалированную чашку. Он думал о своем, охотничьем: «В достаточно короткий период времени, в конце августа — начале сентября эти звери выходят на кормежку, минут через пятнадцать после захода солнца. В это время еще достаточно светло, чтобы сделать прицельный выстрел в глаз. Иначе калкан — «броня» кабана помешает. Воспользуюсь я, пожалуй, засидкой на купалках. Там у речки как раз болото!»
— Пей сама, Стеша, — наконец-то произнес он. За едой он все решил окончательно. И даже перед Степанидой на колени встал. «Отберут ружье — ну и пусть. А большего мне они не сделают за это…»
До захода солнца Андрей разломал старый аккумулятор. Подкинул в бане в печь-каменку пару березовых поленец. Расплавил свинец в консервной банке. Заранее у него были высверлены в полене отверстия необходимого диаметра. Прутки получились хорошие. Осталось их нарубить на стулоке-пенечке и поменять дробь в заводских патронах 16-го калибра на эти «пули». Слегка прибавил он и пороха в латунные сверкающие гильзы. Прихватил и патроны с 9-миллиметровой картечью, на всякий пожарный. Сходил к остаткам старой кузни, где набрал острых зубьев от борон. Вытащил из металлического ящика с самодельным замком начищенное до сверкания на солнце ружье. Собрал рюкзак, в который положил фонарик, портативный прибор ночного видения, тяжелый флотский бинокль, пятнистый маскхалат, спальный мешок, спички, ножовку, туристический топорик и охотничий нож с ручкой-экстрактором, с отверткой, фиксирующей разложенный клинок. И только после этого успокоился. Но все равно ему долго не спалось, словно мушки бегали всю ночь по коже.
Разбудил его соседский горлопан петух. Хозяйку тревожить не было надобности. Согласие-то с вечору дала и благословила. Велела иконку с живыми помощами в карман положить.
Андрей боялся глазливых баб. От колдунов чертополох на видном месте привтыкал. Целый букет. Поэтому и поехал по задам. «Нива» завелась сразу, безропотно. Мотор урчал ровно, но особо на газульку не надавишь. Да и некуда было спешить. Верную собаку пришлось дома оставить. Ружье в чехле лежало перед ним, а рюкзак с харчами и одеждой он спрятал в багажник. Машину пришлось оставить в Чинуре у дома свата.
Дальше он пошел пешком по берегу речки. Бабье лето еще «ерепенилось», и, несмотря на осень, золота на листьях блистало мало. Медленно пожухли цветы, и кое-где еще встречались стойкие, но одинокие сиреневые колокольчики и одноглазые ромашки. Оранжевели в лучиках яркого солнца кисти ягод рябины. Мелкий сухой валежник пел под ногами охотника. А вот и первые маленькие копытки четко отпечатались на влажной грязи дороги, когда, минув солнечные полянки, Андрей углубился в лес.
Наконец-то, спустя час, вышел он к болоту, а чуть вдали широко разливалась речка Ташенка, где впадал в нее Мур. Не зря кабаны оценили это место. И непроходимый ельник сбоку тянется на много верст, и водопой под боком.
Присев на трухлявую березку, поваленную ветром много лет назад, приуставший путник скинул с натруженного плеча ружье и надоевший уже рюкзак. Изрядно проголодавшийся за подошедшие к концу километры, Андрей решил перекусить. Ломоть домашнего хлеба, который супруга Степанида печет сама в русской печи, и ломоть душистого сала, которое они солят и закатывают в трехлитровые банки, быстро уняли набежавший голод. Позаботился он и о ночлеге, и к вечеру был сооружен из елового лапника и сухой травы добротный шалаш.
От усталости и бессонницы накануне охоты сон на свежем воздухе в спальном мешке мгновенно увел его в свои чары. Приснилось Андрею, что он за рычагами своего желтого бульдозера. Трактор летит на пятой скорости с поднятым ножом. А впереди стадо огромных мамонтов с задратыми вверх клычищами. Но как ни прибавляет он еще и ручного газа — догнать не может исполинов. И тут вспоминает про ружье! Стреляет на ходу прямо из кабины с одной руки в первого оглянувшегося и попадает точно в глаз!
От эмоций просыпается в холодном поту. Выходит наружу и прислушивается. Ухо режет хруст веток и хрюканье, повизгивание и чавканье. «Ага, значит, кабаны не изменяют своему правилу!» — подумал Андрей. Теперь ему осталось выследить «двуногих кабанов», которых также следовало опасаться.
На востоке зрела в тишине малиновая полоска зари. Только ушли кабаны с водопоя, как заурчал мотор. Показался новенький УАЗ «Хантер» пятнистой расцветки. Из него вылезли двое рыластых толстяков в военном камуфляже. Вытащили мешки и рассыпали что-то вблизи тропы. Огляделись и уехали. «Да, времени на разделку туши у меня не будет. Дай бог, ноги унести», — подумал Андрей, опуская бинокль. Ему было известно, что запах от человека в засаде идет к кабанам по низу, а вверху они его не ощущают. Поэтому место подобрал сразу.
С подветренной стороны от тропы за непролазными кустами стояли кудреватые сосны. Обзор всех троп с них великолепен. Место водопоя просматривается полностью. И ветер будет, как раз от кабанов.
Быстро были найдены без сучков осинки. Заточенная и разведенная, как надо, пила легко взяла осиновое «мясо». Расколоть пополам заготовки помог прихваченный топорик. Зубья от бороны легко вошли в толщу двух сосен, стоявших рядом. Загорелое лицо Андрея, уже заросшее седой щетиной, засветилось от улыбки. Засидка была готова. Осталось одно — потерпеть в ожидании гостей…
Долго томился Андрей в засаде. Ни сильный ветер с порывами в лицо, ни дождь не прогнали охотника с «насеста». Все это он вынес терпеливо.
Уже в полудреме разбудил его треск валежника. Стал ждать. А сердце уже готово было выскочить из груди. На голую поляну перед пойменным болотом у речки Ташенки из самой чащобы ельника вышли кабаны. Охотник замер, автоматически уняв дрожь в коленях и в пальце на правом спусковом крючке. Курки взвел заранее. Выстрелов не расслышал. Первого и второго. Все остальные кабаны, особей под пятьдесят, взвизгнув, разбежались. В приборе ночного видения не было видно, куда попали пули. Но целился Андрей в глаз. Когда он поднес к прибору и бинокль, то увидел, что уши у самого здорового секача стоят как вкопанные! И, когда справившись с набежавшим страхом, охотник приблизился к туше, как небо после дождя, просветлел его рассудок. Неслыханных размеров секач, лет двадцати с небольшим и килограммов на триста пятьдесят, был сражен свинцовыми прутками наповал. Большим и указательным пальцем Андрей не смог измерить клыков. Они были чуть больше четверти в оскаленной пасти! На месте левого глаза зияло входное отверстие, из которого хлестала кровь. Вторая пуля угодила под лопатку. На одном из клыков в свете фонарика виднелся цветастый лоскуток платья…
Андрея нашли в «Ниве», которая лежала на боку в кювете в километре от Перво, подмяв по себя низкорослые сосенки. Вызвали «скорую», но она приехала с опозданием… Врач констатировал скоротечный инфаркт…