Весна 1968 года.
Апрель выдался теплым и солнечным.
Снег таял буквально на глазах.
Его большие серые комья становились все меньше и меньше.
На проталины садились грачи и что-то искали в черной, пропитанной весенней живительной влагой почве.
Еще зимой мы с отцом планировали небольшую, двух- трехдневную поездку на глухариный ток.
И вот наконец-то подошло время открытия охоты, волнующее сердце и душу, когда охотник может закинуть за спину рюкзак, взять в руки ружье и отправиться в леса, на поля, разлившиеся ручьи и реки.
С обеда отпросились с работы. Дома наскоро пообедали и, захватив нехитрое снаряжение, побежали на электричку. Доехав до Москвы, взяли билеты на скорый поезд до отдаленного
полустанка.
Охотников в поезде оказалось много, и все сидели с радостными, улыбающимися лицами, как будто ехали на великий праздник, гордо выставив свои бережно запакованные в зеленые чехлы ружья. Поезд шел быстро. Постепенно все охотники сошли.
Приближалась наша станция. Остановка длилась всего одну минуту, но этого было достаточно. Спрыгнув на крупный гравий насыпи, мы по широкой деревенской улице направились
в сторону леса.
Красное весеннее солнце быстро опускалось за горизонт, освещая верхушки деревьев. Надо было спешить — шел восьмой час вечера. Скоро начнется тяга, а мы только вышли за деревенскую околицу. Ружья пришлось собирать на ходу.
Заложив в них патроны, мы ускорили шаг, направившись к небольшим полянкам на краю леса, где было, как нам казалось, неплохое место для тяги вальдшнепа.
Я остановился на поляне, которую обрамлял молоденький березово-осиновый лесок, отец прошел вперед на 200–300 метров. Слева виднелась глубокая мелиоративная канава, заполненная талой водой. Начинало смеркаться.
Многоголосый птичий хор постепенно смолкал, и лишь неугомонные дрозды пели свои красивые, по-весеннему праздничные песни. Издалека послышалось несколько выстрелов. Я напряг зрение и слух, но долгожданного цыканья и хорканья не услышал. Совсем рядом заблеял бекас.
Он то высоко взлетал вверх, то стремительно падал вниз, издавая перьями своеобразный звук, который нельзя спутать ни с чем, то словно сумасшедший носился по поляне, выманивая из-под кочки свою длинноносую подругу.
Вдалеке, гоняясь друг за другом, пролетели чирки. И вдруг совершенно неожиданно среди птичьего хора послышалось цыканье вальдшнепа. Напружинившись, я всматривался в темнеющее небо и, наконец, в ста пятидесяти метрах увидел вальдшнепа.
Прекрасный и недосягаемый, он прошел по краешку молодняка. Второй пролетел тем же местом. Я бегом поменял позицию и услышал, а потом и увидел еще одного долгоносика, прошедшего вдоль мелиоративной канавы. Но все мои старания пропали даром.
Небо совсем потемнело, ничего нельзя было разглядеть. Замолкли дрозды, только бекас продолжал свою песню. Где-то далеко ухнула сова-неясыть. Ей отозвалась подруга. Просвистели крылья уток, летящих после долгих зимних странствий на родину.
Тяга закончилась. Я закинул за плечо ружье, отыскал рюкзак, спрятанный в кустах, и, выйдя на дорогу, направился к месту, где стоял отец. Интересно, только я возвращаюсь с тяги пустым или и его постигла неудача? С трудом нашел полянку, на которой стоял папа.
Он приветствовал меня радостным возгласом. В его руках я заметил что-то темное. Включив фонарик, увидел сказочную птицу, за которой мы охотились в этот вечер. Вальдшнеп был очень красив: ярко-рыжее оперение, большие черные глаза и длинный клюв. Какая желанная для охотника добыча, этот лесной кулик!
Мы вышли на дорогу, постепенно углубляясь в темный и тихий, сказочно красивый лес. Отец рассказал о своей удачной охоте. Было радостно смотреть на старого заядлого охотника. Чувствовалось, что он очень доволен прошедшей охотой и теми впечатлениями, которые получил от нее.
Впереди был долгий 15-километровый путь в ночи и главное, к чему мы стремились, охота на глухаря. Пройдя небольшую деревеньку, затерявшуюся среди лесов и болот, свернули с дороги и присели отдохнуть и перекусить.
Мое сердце переполнял юношеский восторг от ярких переживаний на тяге, чистейшего воздуха, наполненного ароматом сосновой хвои, начинающей зеленеть травы и набухающих почек.
Подкрепившись, мы снова тронулись в путь. Шагать было легко и приятно.
Ухабистая лесная дорога, освещенная призрачным лунным светом, по сторонам заросла молодым соснячком. Так дошли мы до избушки лесника и, пройдя еще немного, свернули в лесок. Времени было достаточно, чтобы немного отдохнуть.
Развели небольшой костерок, вскипятили чай, позавтракали салом с хлебом. Ну вот, скоро и охота, которую ждали всю долгую зиму, просиживая по вечерам над картой и планируя свою поездку.
Близился рассвет. Собрав снаряжение и зарядив ружья патронами с крупной дробью, мы тронулись в путь. С главной дороги свернули на тропинку, которая чуть заметно петляла между старыми, подсоченными для сбора живицы соснами.
Место было сухим, землю покрывал вереск да кое-где опавшие сучья. Двигались осторожно, почти неслышно, чтобы не спугнуть находящуюся на току птицу. Так прошли метров сто вглубь сосняка, внимая каждому шороху, с тайной надеждой услышать глухариную песню. Но все было тихо. Отец посмотрел на часы — около трех.
Утро выдалось на редкость теплым и тихим, все застыло в предрассветном сне. Мы присели на старую поваленную сосну и напрягли слух, чтобы не пропустить таинственного пения. Я не был уверен, что в этом месте есть глухариный ток. Просидели еще минут десять.
Вдруг над нашими головами просвистели чьи-то крылья и послышались шваркающие звуки.
— Что это? — спросил я.
— Утки.
Мы встали и крадущимися шагами пошли вперед. Показался какой-то просвет.
— Вырубка, — шепнул мне отец.
Да, это была свежая вырубка, над которой местами еще вился слабый дымок, а кое-где тлели полусгоревшие сучья и виднелись красные, похожие на светлячков угольки. Наше настроение от столь неожиданного и неприятного сюрприза резко упало.
Раз здесь свежая вырубка, то бесполезно искать поблизости глухарей, которые, вероятно, разлетелись, потревоженные стуком топоров, визгом пил и шумом тракторных моторов. Но идти в другое место было уже поздно. Пропадала такая чудесная заря!
Потеряв всякую надежду, мы двинулись к темнеющему недалеко сосновому бору, продолжая все еще прислушиваться к лесным звукам и шорохам. И вдруг я ясно различил песню глухаря. Да, это была она, хотя я слышал ее первый раз.
Дома я часто ставил пластинку с записью глухариной песни и сейчас ее сразу узнал. Но она так странно звучала на краю темного и тихого соснового бора!
Сердце мое готово было выпрыгнуть из груди: наконец-то моя мечта сбылась. Отец тоже стоял как вкопанный и слушал, слушал эту сказочную песню. Его глаза светились радостью, губы растянулись в улыбке, а руки почему-то дрожали.
Да и неудивительно. Последний раз он слышал песню глухаря и охотился на него лет шестнадцать назад. Теперь же, видимо, нахлынули воспоминания о тех далеких временах, когда он один ходил на глухаря…
Так мы простояли на месте минут пять, замерев и жадно вслушиваясь в эту ни с чем не сравнимую лесную мелодию. Песня слышалась то сильнее, то тише, а порой совсем пропадала (видимо, глухарь переступал на ветке и поворачивался в разные стороны).
Боясь спугнуть птицу неосторожным движением или хрустнувшим сучком, мы делали один-два шага под точение. Почва была сухая, валежника мало, поэтому подкрадываться было легко.
Так потихоньку мы преодолели метров семьдесят, но неожиданно попали в низину с частым молодым сосняком и еще не растаявшим, наполненным влагой снегом. Продвигаться стало труднее, при этом мы изрядно шумели, и спасало нас только то, что глухарь при исполнении второй части песни ничего не слышал.
При каждом шорохе мы показывали друг другу кулаки, ругая за неосторожность. Казалось, глухарь вот-вот нас услышит и, громко хлопая крыльями, взлетит. Несколько раз я проваливался в глубокие лесные ямки, наполненные снегом и талой водой, но при этом оставался в том же положении, в каком застиг меня конец песни.
Приноровившись к пению, отец обогнал меня и вышел на сухой бугор с группой сосен. Где-то в их ветвях токовал глухарь. Я старался поскорее выбраться на сухое и наконец поравнялся с отцом.
Теперь песня слышалась совсем хорошо. В темной хвое сосны я увидел какую-то черную массу.
Глухарь! Долгожданная лесная птица! Я показал ее отцу, но тот только покачал головой и усмехнулся.
— Он на сосне, под которой мы стоим, — шепнул отец.
Я не поверил. И тут произошло неожиданное. Раздалось громкое хлопанье крыльев и… Сердце облилось кровью. Я моментально вскинул ружье, готовый стрелять, но тут же опустил его. Глухарь просто перелетел на стоящую против нас высокую сосну и уселся на ее вершину, продолжив свою песню.
Теперь на фоне светлеющего неба он хорошо был виден. Казалось, что размером петух не больше тетерки. Он поворачивался в разные стороны, с шелестом распуская хвост и крылья, самозабвенно пел своей подруге, которая, вероятно, ждала его где-нибудь в темных кустах.
Мы стояли и слушали, слушали эту сказочную песню. Неизвестно, когда мы услышим ее вновь.
Стало светать. Утренний сумрак рассеивался быстро, и в свои права вступал очередной день весны, день пробуждения от сна всего живого. Послышалась первая несмелая песня дрозда, а где-то далеко на полянах и лесных вырубках начали свои турниры краснобровые косачи.
Отец медленно поднял ружье. Я решил стрелять только в случае крайней необходимости. Очень хотелось, чтобы глухаря добыл отец — это будет наградой ему за все старания и труды, связанные с охотой.
Ведь только благодаря ему, его неиссякаемой любви к дикой природе и ее обитателям я стал охотником и так же, как он, всем сердцем полюбил леса, широкие, залитые ярким светом и покрытые цветами поля, голубые озера и бурные реки.
Выстрела не было долго. Видно, отец сильно волновался. Я с нетерпением поглядывал на него, приставив к плечу свою двустволку. И вот когда в очередной раз раздалось второе колено песни, гром прокатился по лесу.
Смертельно раненная птица, захлопав крыльями, слетела с макушки сосны, но я тоже нажал на спуск. Глухарь, ломая мелкие ветки и увлекая за собой хвою, упал на землю. Как же он был огромен и красив!
Я был несказанно рад за отца и тут же поздравил его с замечательной добычей, а он, волнуясь, сказал:
— Вот и состоялось твое крещение на глухарином току.
Назад мы возвращались тем же путем. От удачи и пережитых в часы охоты волнений обратный путь показался вдвое короче.
Яркое весеннее солнце заливало дорогу, тонкой змейкой вьющуюся по глухим сосновым лесам. У дверей дома нас радостно встречали мама и сестренка Люда.