Мне удалось привести из Липецкой области утку необычного светло-серого окраса с серебряным отливом, которых местные охотники называют серебрянками. В одном из мартовских номеров “РОГ” руководитель секции охотничьих птиц тульского общества охотников С. В. Осокин писал, что эти утки были выведены в Тульской области С. А. Лебедевым и потом с большой вероятностью могли попасть и в Липецкую область. Приобретенная мною утка была совсем не подготовлена к охоте. Она, как и еще десяток ее сестер, разгуливала по огороду вокруг деревенского дома вместе с селезнями. Тем не менее буквально при первом вызаривании утка заработала страстно и энергично. От моих уток тульской породы с ясными и звучными голосами ее отличал более высокий тембр и, я бы сказал, ярко выраженная гнусавость, которая мне совсем не нравилась, но очень нравилась, как потом выяснилось, селезням. Кроме насмешливого имени Машка-Серебряшка, она получила еще одно забавное прозвище — Машка-перескоп. Дело в том, что в ящике для транспортировки уток вверху сделано небольшое отверстие для воздуха, через которое Машка умудрялась высовывать голову. Утка не только с любопытством созерцала все вокруг, но и внимательно следила за пролетающими мимо другими утками. Иногда это мешало, а иногда просто смешило. Представьте ситуацию. Машина едет со скоростью 100 км в час по Горьковскому шоссе. Вдруг Машка начинает делать страстные осадки, сидя в ящике в багажнике машины. Я тут же кручу головой и вижу, как над трассой пролетает пара уток. Смех да и только!
Охотились мы на заброшенных торфяных карьерах, со временем превратившихся в заросшее осокой кочковатое болото. После лесных пожаров прошлого года ходить стало трудно. От дороги до болота, а это около пятисот метров, пришлось пробираться не менее получаса. Все усугублялось глубокими канавами и сгоревшим торфом, в который ноги проваливались иногда выше колена. Зато добравшись до открытой воды, мы в полной мере насладились охотой, не боясь, что кто-нибудь нам помешает.
Езды на машине от дачи до карьеров около получаса. Мои друзья, сначала ругая меня почем зря, впоследствии оценили красоту выбранного мною места и его уединенность, поэтому все нарекания в мой адрес постепенно переросли в благодарность за удавшуюся охоту. Надо сказать, что охоту открыли вовремя. Пролетный вальдшнеп уже активно тянул, а утки небольшими стайками постоянно посещали наши карьеры. Единственное, что мешало, — это ночные заморозки и образующийся к утру лед. Так произошло и в нашу первую утреннюю охоту 16 апреля. Проснувшись в половине четвертого утра и прибыв на место к пяти, мы быстро разошлись по заранее построенным шалашам и выпустили уток на воду. Все три утки заработали очень ярко и страстно. Тут выяснилась и еще одна особенность утки-серебрянки: она начала делать осадки, которые переходили одна в другую и длились около минуты. Селезни еще затемно активно летали и призывно “жвякали”, отвечая на крики уток. Мы построили шалаши так, чтобы они находились на расстоянии не менее ста метров друг от друга. Подсадные работали прекрасно, но мне не повезло. Утку пришлось высаживать прямо на лед, и она по нему бегала на привязи, как маленькая собачонка, и орала, отпугивая черным поводком, слишком хорошо заметным на фоне светлого льда, зеленоголовых кавалеров. В результате двухчасовой охоты Юра добыл одного, Руслан — двух, а Андрей отличился — взял трех селезней.
Следующий раз на это болото я попал только через неделю. За это время все сильно изменилось. Вода по каким-то непонятным причинам заметно ушла, отступив от шалашей на несколько метров, поэтому один из них пришлось переносить в другое место. Это был небольшой островок, находящийся метрах в двадцати от берега. К нему можно было подойти по узкой полоске слегка заметной растительности. Новая охота утром, и опять неудача: все болото покрыто сантиметровым слоем льда. Днем стало довольно тепло, поэтому решили охотиться вечером. На месте был в шесть часов вечера. Солнце еще ярко светило, тысячи блестящих зайчиков мешали смотреть на воду, все время приходилось прищуривать глаза. Не дожидаясь темноты, решил выпустить на воду двух уток — проверенную временем пятилетнюю Дашку и молодую Машку-Серебряшку. Утки повели себя совершенно по-разному: Дашка начала делать редкие квачки с замиранием на несколько минут, а Машка полностью отдалась наслаждению чудесной природой. Она все время молчала, с жадностью поглощая прошлогодние полуразложившиеся водоросли. Только при появлении в воздухе селезня она делала длинную осадку и опять принималась за трапезу. Так продолжалось около получаса. Неожиданно появились сразу три селезня и спикировали рядом с утками. Первый из них, немного замешкавшись, отдал предпочтение блондинке и поплыл к ней. Выстрел оборвал его любовный порыв. Два других селезня поднялись в воздух и тут же были заново посажены на воду невероятно азартными осадками обеих уток. На сей раз оба селезня долго выдерживали паузу. Наконец сердце одного из них не выдержало, и он, периодически подавая голос, поплыл к уткам. Подпустив его метров на тридцать, опять выстрелил. Селезень перевернулся на спину и затих. Затихли и мои утки, оказавшись без мужского внимания. Просидев еще около часа без подсадок, решил собираться домой. Посадил уток в садок, завязал рюкзак с чучелами и почти уже разогнул спину, как услышал над головой тихое “га-га-га”. Не шевелясь, подождал, пока стая гусей уйдет за лесок, делая облет болота, и быстро перезарядил ружье “нулями”. После разворота стая гусей вылетела из-за леса прямо на меня. Дождавшись, пока расстояние до птиц сократиться метров до тридцати, дважды выстрелил в ближайшего гуся. После выстрела он упал от меня метрах в шестидесяти. На ходу перезаряжая ружье, сделал еще два прицельных выстрела, но гусь, оправившись, набирая скорость, поплыл от меня. В азарте скинул с себя куртку с документами и ключами от машины и бросился за подранком в воду. Пройдя метров десять, с головой ушел под воду. Вероятно, ледяная вода охладила мой пыл и включила мозги — я повернул обратно. Глубочайшее разочарование от содеянного полностью охватило меня. Еще никогда за последние десять лет, благодаря своему курцхаару Норе, мне не приходилось бросать подранков. Норы, к сожалению, рядом не было, а холод и темнота подступали с огромной быстротой. Быстро снял себя одежду, выжал ее, как смог, заново надел и почти бегом двинулся к машине. Всю дорогу корил себя за неудачный выстрел, говорил себе, что надо было еще пождать, что это великий грех оставлять на погибель раненую птицу. Чувство полного душевного опустошения усугубил крик раненной птицы, которая все время звала своих братьев на помощь. Такого со мной еще никогда не было. Наверное, это возраст. Тот, кто попадал в такую ситуацию, может меня понять. А те, кто такого не испытывал, наверное, меня осудят. Последний эпизод в общем-то удачной и красивой охоты с подсадными оставил на душе тяжелый осадок. Вот такая получилась охота.