В места, облюбованные мною еще лет сорок тому назад, я выехал за пять дней до открытия охоты к одному местному охотнику, которого я знал с той поры, когда ему было лет 10. Сейчас он великолепный охотник и немного браконьер, как и некоторые из нас, грешных. Он знает все тетеревиные тока (теперь уже бывшие) и глухариные (пока еще не все вырубили) на десятки километров вокруг своего дома. А поскольку он работает шофером автобуса на местных маршрутах, то, как это принято сейчас говорить, у него все “схвачено”.
К началу открытия охоты поля местами протаяли, появились и гуси. Из-за скудности мест для кормежки и отдыха плотность гусей местами была неимоверной высокой — птицы, казалось, сидели вплотную друг к другу. Однако по мере таяния снега они рассредоточивались, и их становилось все меньше и меньше. Наконец наступило время, когда нам следовало проверить свое гусиное болото.
Это болото находится примерно в 5 км от деревни, причем большую часть этого расстояния в нормальные годы можно было скостить даже на легковушке. Оставшуюся часть пути (а это метров 800 по некогда сделанной мелиораторами дороге с глубокими канавами по обе стороны) приходится идти пешком. Сейчас канавы совсем измельчали, а вот деревья и кусты разрослись настолько, что каждую весну приходится эту уже не дорогу, а дорожку расчищать от перегораживающих путь ветвей, от упавших или еще не упавших, но согнутых до земли деревцев.
Эта дорога из-за ручья никогда не была проезжей, но в этом году она была уже и непроходимой. Пришлось ждать хорошего утренника, чтобы “пробежать” со своей собачкой до болота и вернуться назад, пока наст еще мог нас держать. И кто сказал, что короткошерстные легавые боятся холода? Еще два года назад, когда ей было всего пять месяцев, мы сначала по часу, а потом и по три гуляли по февральскому лесу.
Да, болото растаяло настолько, что не было даже донника, и воды было не больше, чем в обычные весны. К сожалению, не было и следов ночного обитания гусей. Поэтому я счел благоразумным не идти на открытие охоты, дабы не месить снег до изнеможения, а постоять на вальдшнепа.
Надо сказать, что места здесь не вальдшнепиные — кругом боровой лес да болота. Лиственный лес встречается местами, и его крайне мало, так что рассчитывать на хорошую тягу не приходится. Судите сами: в последние два года, охотясь вчетвером, брали одного (!) вальдшнепа за вечер. Птицы в этот вечер вообще не было. Как оказалось, и на болоте дела обстояли неважно — всего было три даже не налета, а пролета мимо небольших стай гусей. А раньше на болоте они всегда отдыхали после обильного корма, попивая талую воду из луж. Как писал Алексей Алексеевич Ливеровский, если самка не попьет талой воды, то и кладки яиц не будет. Но корма на наших полях не стало, не стало и живности — ни весной, ни летом, ни зимой. Всего лишь 30 лет назад на болото садились тысячные стаи гусей, над ним кружились и кроншнепы, и утки, а лес гудел от тетеревиного бормотания. Сейчас же прилетают лишь единичные гуси. Да и откуда им взяться, если мы не сеем и не пашем, а сидим на нефтегазовых трубах. Дорого они, однако, обойдутся нашим детям и внукам, поскольку возрождать сельское хозяйство наше государство, похоже, не намерено. Однако вернемся к охоте.
После такого открытия охоты я на другой же день вернулся в Петербург, полагая, что такую вальдшнепиную тягу смогу получить гораздо ближе — настолько ближе, что смогу хоть каждый вечер выезжать на охоту и возвращаться без ночевки назад. Но и здесь ничего хорошего не произошло. Снега в лесу хотя и не было, но погода явно не способствовала успеху: холодно и ветрено. Все те дни, которые казались более или менее подходящими для тяги, оказывались неудачными. Как сообщил мне хозяин дома, неудачной была и охота на глухаря, который не точил, а только щелкал.
Но не всегда же будет так плохо! Хочется верить, что все самые лучшие охоты впереди — и летние, и осенние, и зимние. А там, глядишь, и снова долгожданная весна!
P. S. Уже после закрытия охоты вновь появились гуси в еще большем количестве. Может быть, они тоже следят за сроками охоты?