Теперь Рижский Полигон и «военный городок» при нем используются натовскими солдатами. Родители перебрались в Первопрестольную, и на границе отец, отставной полковник, а впоследствии зам. директора Рижского вагонного завода, прослезился, переводя свои часы на московское время. Впрочем, прошу извинить за это отступление. Писать, конечно, я собрался совсем не об этом, просто неразрывно связаны мои воспоминания об охотничьем становлении с той обстановкой, которая окружала пацанов в то время.
* * *
Первые мои охоты с ружьем — по водоплавающей дичи.
Среди военно-охотничьих хозяйств на территории бывшей Советской Латвии по утке специализировались три охотбазы, располагавшиеся в системе озер, самым известным из которых было Энгуре. Правила охоты на базах немного разнились. Но обустройство было практически одинаковым. Домик был поделен на комнаты, в каждой — от двух до десяти железных коек, постели заправлены чистым бельем, плюс стол и несколько стульев. В каждом домике небольшая кухонька с баллонным газом, недалеко от крыльца стационарный мангал. У небольшой пристани стоят свежевыкрашенные к началу сезона в зеленый цвет аккуратненькие деревянные плоскодонки — числом их вдвое меньше, чем коек. У причала здоровенный столб с прожектором — возвращаться потемну по протокам без ориентира непросто.
Путевки на каждую базу продавали по числу койко-лодко-мест. Приехали, распаковались, заняли койки в комнатах в зависимости от состава компаний, наскоро перекусили и — вперед на пристань, разыгрывать лотерею по номерам лодок. На первой базе это принципиально, там не разрешается отплывать от заданной позиции (по номеру на жердочке) в камышах больше чем на 50 м. Это в целях безопасности. База для ленивых: стал на номер и жди лёта. Вторая база — более демократичная: там номера на жердочках больше для ориентиров по периметру, а плавать можно где угодно, техника безопасности и «мешание» коллегам — «по понятиям». Третья база — для тех, кому не хватило места на первых двух.
После розыгрыша представитель от каждой лодки расписывается в получении весел и причиндалов, далее погрузка и — вперед в пампасы! Важно налечь на весла, чтобы занять излюбленную позицию перед началом стрельбы, которая открывается в 16:00 субботы и заканчивается в 12:00 воскресенья. В воскресенье к этому времени съезжаются уже рыбаки, сменяя охотников. Ночью желающие, особенно на дальних позициях, могут оставаться на воде в лодках, но большинство возвращаются на базу для теплого ужина, обмена мнениями с коллегами и скоротечного сна.
Охота с подхода (с подъезда) на лодке очень увлекательна.
Например, пришли на веслах к камышам на противоположный край озера. Там один охотник становится на носу лодки с ружьем, а другой на корме, отталкивается шестом, стараясь попасть его раздвоенным концом в корни камышей, а не в ил. Главная задача при этом — придавать лодке, соблюдая при этом максимально возможную скорость и равномерность движения, такую траекторию вдоль камышей, чтобы борт проходил от крайних стеблей в одном-двух сантиметрах, но не касался их ни в коем случае. В тихий рассветный час такое касание звучит как грохочущая бегущая якорная цепь на линкоре. Целое искусство, тренируемое до совершенства!
[mkref=3643]
Поскольку край камыша обычно извилист, да и немало «внутренних оконцев» можно заметить, стоя в рост на лодке, при той плотности дичи надо быть наготове. Плавни... Проворонил — и вот уже жирный крякаш с громким, потревоженным криком взлетает, сотрясая мощными взмахами крыльев камыш. Если не успел мгновенно обернуться назад на шум в такой момент, лучше уже вовсе не стрелять. Даже уронив такого красавца, найти его мало надежды: глубина не позволит пройти в «болотниках» к предполагаемому месту падения, а лодку не пустит густой камыш. А если заросли камыша все же удастся в конце концов победить, все равно нет гарантии, что даже чисто битая птица осталась на плаву. Каждый охотник прекрасно знает, как ныряет смертельно раненый подранок любой утки или лысухи, не говоря уже про нырковых. Уцепившись внизу за корень какого-нибудь растения, он добровольно хоронит себя в родных водах, не доставаясь страждущему неудачнику. Вот, вроде бы прямо здесь плюхнулся, на открытой воде, вот лист кувшинки — ориентир, куда же ты делся, паршивец? Крутишься, крутишься на лодке... Ба! Что это там белеется? Веслом поддеваешь — да вот же она, едва живая всплыла, только когда веслом из-под низу поддел! Белелось-то светло-серенькое пузо! Лови! Да я... Дык удерет же! Стреляй! Да куда?! Разобьешь — греби давай!..
В конце концов, набрав полный рукав озерной воды, носовой охотник схватывает утекающего беглеца в полуметре от спасительного для него камыша за заметно висящее крыло и втягивает в лодку, перехватив второй рукой за шею. Мало того, этот хитрец поначалу притворяется дохлым! Но только лодка осторожно раздвигает носом реденькие камыши, просачиваясь во внутреннее озерко, и ты уже стоишь, почти вложившись (ну вот еще метр, еще полметра!), как наш герой, внезапно «проснувшись», суматошно хлопает перебитыми крыльями, обращая на себя внимание живых пернатых на воле, и те, заметив непрошеных гостей, срываются на подъем... Бах! Бах! Слава Богу, один остается на месте, а другой плюхается шумно в воду, подстриженный на взлете...
Обычно договариваемся, что либо до первого выстрела, либо до первого взятого. Потом охотники — кормовой «трудяга» и носовой «стрелок» — меняются местами. Так мы с папаней охотились с одним ружьем. Да в этой ситуации, даже когда потом уже оба были с ружьями, второму редко удается выстрелить. Во-первых, смотрим обычно вперед, а через голову не будешь ведь стрелять, а во-вторых, маневр лодкой не менее важен, чем действия стреляющего, а взять в руки ружье — значит бросить шест. Другое дело, когда, умаявшись, оба решаем стать. Лодка тогда взрезает в нужном месте мысок камыша так, чтобы носовой мог осматривать ареал, не вставая с места, но и кормовой, будучи достаточно замаскированным, тоже мог следить за своим сектором. Отогнутые в стороны, раздвинутые бортами камыши пригибаем по возможности над лодкой для улучшения маскировки «с воздуха». И, приготовив оружие и направив его во внешние стороны носа и кормы, достаем из-под заднего сиденья рюкзак с припасенной снедью.
При дефиците, начатом в горбачевские времена, вместо фляжки с водкой случалось иметь «охотничье шампанское», представляющее собой технический спирт, разведенный пепси-колой в пропорции 50 на 50. «Зверский» напиток получался, заведомо крепче 40 градусов, а шибающие изнутри при выпивании газы давали недетскую отрыжку, и глаза от выпрыгивания приходилось придерживать пальцами свободной руки. На закуску извлекались домашние холодные котлеты, зажаренные накануне мамулей, традиционные для всех путешественников вареные яйца, какая-нибудь колбаска или купленный в пятницу на рынке полукопченый карбонад, свежие помидоры и огурчики, сорванные утром на даче, зеленый лучок с луковичкой оттуда же и другие нехитрые припасы. Выпивали всегда по три раза, плеснув на донышко крышки из-под термоса. Трапезу обычно завершала та же крышка, только с крепким, душистым чаем или спелый сочный персик. Однако статистика говорит, что стоит только присесть, как тут же начинается бешеный лет. Приходилось бросать надкушенный бутерброд и хвататься за двухстволку. Тут даже традиция возникла: если долго что-то ничего не взлетает, то значит, пора сесть «переломить масть». А вот уже и вечереет...
Хорошо, когда нет ветра, идти на базу, поглядывая через плечо в сгущающихся сумерках на яркий фонарь на другой стороне — одно удовольствие. Вроде на небе уже и нет ничего, но по отражению в воде видна тень. Но главное — звук! Этот звук невозможно забыть, его, даже услышав ночью, спросонья, ни с чем не спутаешь, он заставит немедленно встрепенуться и начать вглядываться в бездонное небо. «Фых-фых-фых-фых-фых-фых-фых...» — учащенно машут где-то над головой утиные крылья. Нет, прошла мимо... Ага, да вот же она, совсем над головой шла!
Ну вот уже и протока, ведущая к базе, и сам причал. Перетаскивание основных вещей, чтобы не намокли от росы. Уток — в тряпочный мешок пока, чтобы не сели мухи, пока будем на утрянке. Дышится в сосновом бору божественно! Как бы ни хотелось вставать в первые секунды пробуждения, но охота — это охота, ради нее и приехали. И вот уже гребем, стараясь опередить занимающийся на горизонте рассвет, к своим потайным ориентирам. По утреннему туманчику полусонные утки даже во вчера обшаренных закутках — лакомая и желанная добыча. Потом, с рассветом, — лёт. Тут уж надо только встать в камыши и не зевать! С закруглением лёта — опять по вчерашнему сценарию: кто-то на шест — и поехали!
Когда возвращаешься к 12:30, на пристани уже ждут пара молодых ребят или девчат, видно, практиканты-орнитологи. Просят показать, кого настреляли, и переписывают все в свою книжечку, если есть окольцованные, то смотрят более внимательно. Статистика! С 13:00 начинается пора рыболовов, но в принципе после 12:00 стрелять уже не разрешается, из безопасности — самые нетерпеливые из них уже гребут охотникам навстречу. Они нам не мешали в течение суток, и мы не будем.
Теперь начинается самая утомительная из всех процедур. Это — обработка битой дичи. Все вываливается где-нибудь в ближайшем овражке, и начинается щипка и потрошение. Брат — тот вообще не терпит это занятие, сдирает шкурку «чулком» вместе с перьями, не мороча себе голову, но и лишая себя самой вкусной прелести — подкожного жирка. Запеченная в фольге вместе с кожей, нашпигованная чесночком и посыпанная пряностями утка неизмеримо сочнее, ароматнее и эстетичнее...
Возвращаться с охоты всегда немного грустно. Ведь готовился и ждал этого события недели и месяцы, и в сравнении с этим промежутком о пролетевшем как миг счастье всегда вспоминается с сожалением, несмотря ни на какие проявления удачи и полные закрома добычи.