Ну как же оставить, забыть эти дурманные малинники, и медведь изо дня в день наведывался туда. Насосавшись душистых ягод до приторности, он углублялся в разомлевшую тайгу, находил муравейник и долго топтался возле него, с любопытством рассматривая маленький, заполошный народец. Потом, когда муравьи в панике собирались на вершине своего города и, приняв устрашающие позы, начинали пускать в воздух струйки едкой жидкости, хлопал лапой по этой шевелящейся кучке и с удовольствием облизывал ладошку, восхищенно болтая башкой из стороны в сторону. Жгучая кислота придавливала малинную приторность, и медведь умиротворенно брел в ближайший распадок к прохладному ключику. Войдя в воду, он какое-то время прислушивался к мелодичным струнам ручейка, потом лизал воду, лениво шевеля чуть распухшим языком...
Наконец, зверина выходил на берег и заваливался под ближайшую лиственницу. Выгибался дугой и, смачно чавкая, усердно вылизывал шерсть на раздувшихся от жира боках. Потом снова прислушивался к тайге и, наконец, широко откидывался, утыкал нос в траву и блаженно прикрывал глаза.
Еще будучи совсем маленьким медвежонком, он полюбил эти сладкие лесные ягоды. Старая медведица часто приводила его на разные ягодники. Начиналось это с пресной черники, от которой становился синим язык. Потом поспевала брусника, она была кислая и терпкая, а вот голубица больше всего понравилась молодому медведю. Старуха садилась возле куста, загребала его лапами и целиком запихивала в огромную пасть. Потом шумно пыхтела, обсасывая сладкие ветки. Медвежонок пытался подражать матери, но у него так ловко не получалось, ветки были непослушные, а рот совсем маленький. А несколько раз она приводила его на берег широкой реки и, зайдя на мелководье, замирала там с поднятой лапой. Потом сильно била этой лапой по воде, и на берег с прозрачными брызгами вылетали мелкие рыбешки. Они трепыхались на камнях, и было очень весело собирать их языком. Вкусная еда, только мало.
* * *
Раскрасневшиеся веселые лица парней заполнили застольное пространство. Все уже изрядно захмелели, и соревнование между двумя корешами взбадривало, заставляло повышать голос. Друзья тягались на локотках. Одним из борющихся был Михаил, здоровенный красивый парняга, — районный охотовед. Преданнейший любитель тайги. Страстный охотник, отличный рыбак и вообще — настоящий человек. Спокойный, вальяжный добряк в компании друзей и непримиримый, жесткий страж законности на работе.
Вторым был молодой и не менее здоровый директор зверопромхоза. Остальная компания состояла из таких же парней, чистых и открытых, все были охотниками и любили рыбалку, все по-щенячьи были преданы тайге. А гуляли по поводу — уже завтра все разъезжаются в разные стороны. Начинается охотничий сезон.
— Да ладно, хватит вам пыжиться, — не выдерживает кто-то из парней, — мы и так знаем, что вы здоровые бугаи, давайте выпьем за ничью.
Все радостно загалдели и отринули от борющихся, загремели рюмками и бутылками.
— Давай за удачку!
— Нет-нет, пусть Мишка скажет, он уже завтра отваливает, пусть скажет!
Михаил не заставил себя уговаривать, он поднялся на ноги, демонстрируя свои внушительные размеры:
— Давайте выпьем за тайгу, за нашу жизнь там и вообще — за нашу дружбу... Чтобы все вернулись с этого сезона здоровыми и богатыми!
— Ура! Ура!
Парни еще долго дурачились, травили анекдоты, подкалывали друг друга, веселились вовсю...
* * *
Дождь обрушился на благодарную тайгу. С кедров сыпались крупные капли и, шлепнувшись в ручей, выбивали брызги. А ели, обрадовавшись дождю, сначала поджали все веточки, чтобы пропустить воду к корням, и лишь потом вновь распушились во все стороны и наслаждались этой благодатью. Медведь вжимался в межкорневую развилку лиственницы и прикрывал лапой нос, но, наконец, промок окончательно и лениво поднялся, потом игриво прыгнул и рявкнул. В тот же момент замер и прислушался — эха не получилось, звук, будто наткнувшись на что-то, тут же смолк. Отсутствие в тайге раскатистого звука указывает на долгую непогоду. Медведя это не огорчило. Молодость и сила дарили ему радость жизни. Малинник давно уже умылся и ждет его. Зверина, переваливаясь, уверенно зашагал к дороге и вскоре, не осторожничая, ввалился в мокрые кусты малины. Ягоды были сочные и прозрачные, а на каждой висела капелька дождя. Хозяин тайги блаженно закрывал глаза, шумно втягивал в себя воду на листьях.
Снова заурчал лесовоз, и медведь припал к земле. Но машина не проехала мимо, а остановилась напротив. Из машины вышли двое, один держал в руках какой-то продолговатый предмет, будто палку. Человек чуть подошел и наставил палку на медведя. Через секунду раздался страшный грохот, слившийся с ревом раненого медведя.
Огромный хозяин леса взвился на дыбы и тут же упал в придорожную канаву, начал крутиться и хватать себя зубами за бок. Едкий пороховой дым на миг затмил его сознание. Но уже в следующее мгновение медведь очнулся и, резко развернувшись, в два прыжка скрылся в тайге. Человек, трусливо озираясь, схватил с земли недавно брошенное ружье, бегом кинулся к лесовозу. Огромная машина скрылась из глаз, и лишь замутившаяся вода в лужах напоминала о недавних событиях.
Косолапый бежал все труднее и, наконец, захрипев, задохнувшись от боли, сунулся мордой в траву, безвольно раскинув лапы. Трудно было определить, сколько он так пролежал, но, очнувшись, медведь различил на небе бледные звезды. Внутренности, кажется, разрывались от огня. Зверина снова стал хватать себя за окровавленный бок зубами, рвать рану когтями, старался выхватить болючее жало, приходил в ярость — выворачивал с корнем молодые деревца. Затем будто впадал в забытье и замирал в какой-то неестественной позе....
Потом он вновь приходил в себя, садился и, широко расставив передние лапы, осматривался кругом, пытался осмыслить окружающий его мир. Даже брел куда-то, с трудом управляя задними, немеющими лапами.
Так потянулись безрадостные дни раненого хозяина этих мест.
* * *
Шуга на реке радует охотников — кончаются, значит, осенние слякотные денечки и приближается зима, с настоящими морозами, с настоящим промыслом.
Михаил бродил по ближним сопкам, постреливал белочек. Но все мысли были направлены на то, что скоро эта мокреть кончится, река встанет и тогда можно будет побегать за собольком. Охотился он давно, лет десять, то с тестем ходил, тот в промхозе штатником работал, то товарища взял, в низовьях охотились. Там места добрые были, да у Мишки тогда «авария» произошла, всего лишился, и должности, и участка, как еще башку сохранил...
А случилось вот что. Он тогда районным охотоведом работал, как и сейчас, жил в бараке дореволюционном, жену имел и двоих детей малых. В бараке том холодина страшная, все-таки север. Квартиру постоянно обещали, а тут выборы — в Верховный Совет.
Ну, Мишка возьми да и заяви ультиматум:
— Не пойду на выборы, пока квартиры не будет!
И точно, не пошел.
К нему домой приезжали, уговаривали, а он уперся. Короче, после выборов пришел на работу, а там уже новый замок и милиционер покуривает на крылечке.
— Что такое?
— Уволили тебя, Миша.
Сильно тогда переживал парень, как умом не тронулся... А тут секретаря райкома на повышение забрали. Новый пришел. Вернули Михаила к должности. Участок взял на границе заказника и егерей своих тоже по границе посадил — и охрана тебе, и охота...
Михаил охотился один. Многие в те времена нарушали какие-то правила. Так, например, по одному на участок идти не положено — в целях безопасности, а охотники подписывали документ о совместной охоте, сами же промышляли в разных местах. Охота — это довольно таинственный процесс, даже в какой-то степени интимный, не каждый промысловик готов делиться какими-то своими секретами. Михаил, конечно, лелеял мысль о тех временах, когда подрастут сыновья и можно будет их наставлять на тайгу, но это еще годы и годы.
* * *
За последние два месяца медведь практически ничего не ел. Любая пища, будь то корешок растения или засохшие, замороженные ягоды да просто случайно пойманный бурундук, вызывали острую боль, разрывали огнем кишки. Куда он брел в эти дни, наполненные безысходностью, не знал и сам. Просто шагал и шагал, развешивал на осенних кустах клочки шерсти, а на снегу оставлял неровную строчку спутанных следов и в конце концов вышел на берег широкой реки.
Зверь, когда-то вальяжный, лоснящийся, теперь выглядел неряшливо. Шерсть свисала рваными лоскутьями, бока ввалились. И лишь глаза выдавали в звере былую мощь и выказывали неимоверную злость на все окружающее. Однажды он снова услышал тот страшный грохот, который вмиг сделал его больным и немощным; в страхе сорвавшись с места, он кинулся на вершину сопки. Здесь, тяжело переводя дыхание, он прислушивался к лаю собак, который доносился с того самого места, где стреляли. Дождавшись ночи, медведь осторожно спустился с сопки и прокрался к месту охоты человека. Он нашел место, куда упала подстреленная белка, и несколько пыжей. Они пахли дымом. Этот запах врезался ему в память навсегда, одновременно и пугая, и раздражая, требуя каких-то действий и выплескивания накопившейся злости. Он наконец понял, куда он шел и что теперь в его жизни будет главным, — он должен найти человека с ружьем и сделать ему так же больно. Но медведь не спешил, он изучал повадки охотника. Он не нападал пока, а наслаждался ожиданием того момента, когда будет можно...
* * *
Мишка упивался наступающей зимой и носился целыми днями по сопкам, выхаживая собак. Они все лето провели в вольере и теперь одуревшие от свободы быстро сбили ноги.
Вытаптывая собак, Михаил не уходил далеко от зимовья, ни разу не ночевал в лесу, но знал, что все это впереди. Даже в мыслях у него не возникало ни разу, что за ним уже несколько дней следит шатун.
Собаки не были зверовыми, тем более медвежатниками, но все же могли поднять ненужный шум, насторожить человека, и посему медведь вел себя очень осторожно. Он старался передвигаться только по колодам, перепрыгивая с одной на другую, благо, стал совсем легким. В тот день голодный, обмороженный, до предела обозленный медведь пришел к тропе охотника. Умостился под разлапистой елью и весь обратился в ожидание...
Кроваво-красный закат известил окрестности и их обитателей, что завтра будет хороший морозец, а сегодня все дела нужно заканчивать и спешить по домам, по укрытиям. За спиной приятно оттягивала плечи паняжка, на которой были привязаны с десяток белок и соболек, — хорошая сегодня была охота.
Спустившись в пойму и отыскав в наваливающихся сумерках свою тропу, Михаил споро двинулся по ней, помня, что сегодня день связи с егерями, и опаздывать к контрольному времени не хотел. Собаки, поняв, что сегодня работа закончена, дружно полетели по тропе, торопясь к зимовью. Именно этого и ждал шатун. Пропустив мимо себя собак, он тихо поднялся и направился к тропе. Подошел к давно облюбованной колоде, лежащей поперек хода охотника, и притиснулся к ней, затаился.
Михаил, похрустывая морозным снегом, резво шагал по тропке, до дому оставался какой-то километр. Вот он подошел к темновине — это колода поперек, — занес одну ногу, и в этот момент рядом беззвучно встала огромная тень.
Охотник даже не успел испугаться, как получил сильнейший удар звериной лапой по печени. Он отлетел в сторону и упал, скрючившись, стараясь удержать ускользающее от сильной боли сознание. Но медведь не дал человеку возможности прийти в себя. Он одним прыжком оседлал поверженного охотника и стал ожесточенно рвать его зубами. Михаил все-таки сумел преодолеть сильный болевой шок и изловчился выхватить из ножен охотничий нож, с силой вогнал его в брюхо навалившегося зверя. Тот заорал, пробуждая тайгу, но своего не прекращал. Михаил уже давно потерял сознание и не оказывал никакого сопротивления, а разъяренный зверь все рвал и кусал. Потом наконец успокоился, вытянулся и замер, уткнувшись мордой в резиновые сапоги человека.
* * *
Михаил был еще жив. Он пришел в себя и пытался осмыслить величину трагедии. Страшная боль во всем теле не давала сосредоточиться. Едва пошевелившись, он вновь терял сознание. Потом вновь выныривал, заставлял себя терпеть боль и действовать. Он сел и привалился спиной к колоде. Одним глазом увидел ночь. Увидел и лежащего рядом медведя, подумал, что убил его.
Затем нащупал нож и отрезал голяшку с сапога. С трудом достал из внутреннего кармана спички и с еще большим трудом запалил резиновый костер. Высветился оживший вдруг медведь. Он встал, ярость уже потухла в его уставших глазах, и он, опустив голову к земле, тяжело шагнул в темноту.
Михаил за ночь еще несколько раз приходил в сознание, пытался куда-то ползти, но вот силы окончательно оставили его и он прекратил борьбу за жизнь. Над притихшей ночной тайгой медленно и протяжно плыл вой собак. Плакала собачьим воем Великая Тайга...
Нашли Мишку через три дня. Егеря, встревоженные отсутствием связи, пришли к месту трагедии. Прозрачные угли угасающего костра были еще горячими. Великое множество костров выпало на долю Михаила. Волосы у него не были больше черными, они будто вобрали в себя цвет пепла тех многих костров... Как потом выяснилось, он умер от большой потери крови и болевого шока. Даже трудно было сосчитать, сколько у него на теле было ран.
Медведя тоже вскорости нашли. Он был еще живой, но попыток оказать сопротивление не предпринимал. Он обреченно посмотрел в сторону приближающихся людей и даже с каким-то облегчением глубоко вздохнул...