К этому лесу и спешил, вцепившись в руль, словно гонщик на треке, водитель снегохода, которым был, как не трудно догадаться, егерь охотугодий, простирающихся вокруг. Его спутники сзади – столичные охотники, втянув головы в воротники курток и нахлобучив поглубже шапки, пытались укрыться от бодрящего морозного ветра и летящей в лицо снежной крошки. Но егерь (назовём его Кузьмич) был неумолим и, пришпорив своего железного коня, всё гнал и гнал вперёд к приближающемуся с каждой минутой тёмному и молчаливому лесу, на краю которого находились подкормочная площадка и «вышка». Под вышку смекалистый Кузьмич приспособил здоровенную, не понятно откуда взятую им четырёхметровую железную бочку, поставленную «на попа». На боку бочки, обращенного к подкормочной, были вырезаны одно над другим два окна, внутри имелась лесенка на второй ярус и сидушка, превращая укрытие в удобные двухэтажные апартаменты. Сзади была прилажена массивная, железная дверь. В общем, настоящий дот, оборону можно держать долго.
Кузьмич был немногословным, суровым с виду человеком, но к егерской работе относился ответственно, бдя угодья от браконьеров и исправно таская зерно своим подопечным. Сегодняшняя загонная охота московских охотников прошла не очень удачно и теперь нужно было настрелять немного мяса на команду, чтобы у каждого охотника было с чем вернуться домой. Предстояло закрыть две лицензии на сеголетка кабана. Егерь знал, что приученные к регулярным кормежкам дикие свиньи уже давно ждут, а вот городские охотнички, закопавшиеся со сборами, сильно задержали выезд. Потому и давил он до упора гашетку газа, ловко лавируя между снежными заносами.
И действительно, не успели ещё стрелки толком устроиться на своих местах, а Кузьмич высыпать всё зерно, как привлечённый тарахтением «бурана» кабаний молодняк, мелькнув темными силуэтами между ёлок, нерешительно вышел на опушку леса всего в тридцати шагах о егеря. Словно слетевшиеся на хлеб голуби, молодые кабанчики нетерпеливо ждали, когда же их кормилец наконец уйдёт и они смогут насладиться долгожданным ужином.
Кузьмич же, заприметив, что дуло моего «Манлихера» уже высунулось из амбразуры 2-го этажа, взволновано засипел: «Дима, стреляй, стреляй же!» Но, памятуя, что охотников двое, а бить договорились на счёт «раз, два, три», я невозмутимо соблюдал тишину. Так и не услышав моего ответа, егерь замолчал. Но вот внизу лязгнула дверь, и я на секунду подумал, что в отместку за мою нерасторопность, Кузьмич решил теперь запереть нас на всю ночь снаружи, оставив одних на произвол судьбы на холоде и в темноте. Но, буркнув: «Я тут подожду, пока вы отстреляетесь; они минут через десять выйдут», Кузьмич объяснил своё появление внутри «вышки».
Ждали мы, на самом деле, не более десяти минут. Кабанья семья, здоровая мамка и пятеро сеголеток, для приличия помявшись на краю леса с пару минут, решительно выкатили на площадку и принялись за зерно. Как и договаривались с сидящем внизу приятелем Володей, я поставил крест оптического прицела на крайнем слева кабанчике и под непрекращающиеся тихие мольбы Кузьмича: «Только свинью не заденьте!» на счёт три мы дружно нажали на курки. После залпа стадо бросилось врассыпную, оставив неподвижно лежать на снегу лишь моего сеголетка - к сожалению, Володя промахнулся. «Ничего, они скоро снова придут»,- обнадёжил егерь раздосадованного товарища и, припрятав битого поросёнка в недрах «бочки-вышки», мы снова заняли оборону в ожидании кабанов. И они не заставили себя долго ждать. Шумно вдыхая воздух, новое стадо остановилось в ельнике и, не причуяв опасности, спокойно вышло к угощению. Удивительно, но среди крупных силуэтов подсвинков совсем не было мелочи, или, возможно, на контрасте со, скажем честно, мелким трофеем, остальные кабанчики смотрелись гигантами. Тем не менее, Кузьмич строжайше запретил стрелять «крупных» сеголетков и нам не оставалось ничего, как повиноваться распорядителю охоты.
Однако ходившее где-то неподалёку, первое, стреляное, стадо, подгоняемое голодом и, видимо, не выдержав наглости своих безнаказанно пирующих собратьев, вскоре тоже к ним присоединилось. На подкормочной начался настоящий кавардак. Хоть егерь и насыпал несколько кучек зерна в отдалении друг от друга, свиньи никак не могли между собой договориться, кто из какой кучи должен есть– крупные гоняли мелких, грозно хрюкая, мамаши тоже припирались между собой. Весь этот спектакль сопровождался наставлениями в полголоса Кузьмича, инструктирующего Володю, кого и как лучше стрелять из его «Бекаса». Наконец кабаньё более-менее успокоилось, и на счёт три мы жахнули из обоих стволов снова. Хотя Володя и успел в последний момент включить подствольный фонарь, времени ему не хватило, и его сеголеток пустился наутёк нагуливать вес до следующей встречи.
План был выполнен и, уложив второго кабанчика в сани, мы двинулись в обратный путь. Кузьмич снова куда-то спешил; фары «бурана» выхватывали из темноты искрящейся инеем бурьян, заснеженные кусты и бесконечные сугробы. Трясясь на ухабах, я думал, чем же многих так привлекает стрельба по спокойно кормящимся зверям с близкого расстояния; очень хотелось в тепло к друзьям, выпить водки и поспать...»