А сорок лет назад нас туда не брались проводить даже профессиональные охотники: «Так далеко нам ходить не нужно». Мы около полугода работали в этом районе без связи с «большой землей», и охота была серьезным источником продовольствия.
ХОРОШЕЕ НАЧАЛО – ПОЛОВИНА ДЕЛА
Наши ежедневные маршруты почти всегда были связаны с вершинами, и следы баранов мы видели постоянно. Изредка в бинокли наблюдали и хозяев этих следов. В результате стало понятно, как они живут, где кормятся и где ночуют. В то памятное утро мы с Женей Вакиным решили пополнить мясные запасы. Баранов нашли быстро, но приблизиться незаметно не удалось, и они унеслись в сумасшедшее ущелье. Некоторое время мы преследовали их вдвоем, затем разошлись. Я полез в ущелье их «подталкивать», а Женя пошел к месту их вероятного выхода. В одном месте скальная полочка, по которой прошли бараны и собирался пройти я, прерывалась неширокой каменной осыпью.
Пробежать по ней десяток метров вслед за баранами – что про это говорить! Однако я упал на живот и поехал вместе с разбуженными мной некрупными плоскими камнями, из которых и была осыпь. За спиной – почти пустой рюкзак, мосинский кавалерийский карабин и кураж молодого идиота. Честно говоря, поехали мы небыстро, и посмотреть, куда это мы, время было. Пожалуй, лучше бы не смотреть – оставалось не больше пяти-шести метров. Дальше камни, обгонявшие меня, срывались в бездну. Животный страх заставил распластаться, приклеиваясь к сползающей осыпи. Зацепиться было совершенно не за что, а любое шевеление лишь оживляло камни. Косясь через левое плечо, я с ужасом видел, как приближается край обрыва. Еще увидел, что в метре от него торчит мутовочка какой-то травки. Прикинул, что левым сапогом смогу на нее наехать. Сейчас мне кажется, что до этих травинок я сполз очень быстро. Как в действительности тогда шло время, я не ощущал. Ясно, что травинки в осыпи сами сидят «на честном слове», но сапог почувствовал опору. Чтобы не потерять последнюю надежду, не нажимаю на нее, а сгибаю левую ногу до тех пор, пока колено не пришло к локтю. И тут понимаю, что сползать перестал. Остановился, замер в позе прилипшего к стенке паука. Глубокий животный страх парализовал и заполнил все, ничему другому не оставляя места. В ту пору мне было всего 22, и череда экстремальных приключений еще только начиналась. Но даже сейчас мне кажется, что тот страх был самым разрушительным. Психологически ситуацию очень осложняли вороны. С десяток птиц очень быстро собрались к месту ожидаемой кормежки. Самые наглые пикировали в мою сторону и пролетали так близко, что ощущалось движенье воздуха от их крыльев. Полная неподвижность будущего обеда так радовала некоторых птиц, что они решили: пора. Теперь могу подтвердить, что натощак они особенно любят глаза. Пара воронов нетерпеливо расхаживала в сорока сантиметрах перед лицом, проявляя живой интерес к глазам. Я мог на них лишь тихонько подуть или попугать частым морганием. Этим исчерпывались все мои тогдашние возможности. Постепенно воронов становилось все больше.
Однако нет худа без добра: слетающихся воронов увидел Женя. Он сообразил, что это не к добру и вернулся к месту, где мы разошлись. Не без труда он вышел на скальную полочку, с которой я начал бежать по осыпи. Оценив сложность моего положения, он очень тихо меня окликнул. Помню собственный стыд за свое безвольное состояние. И душа и воля продолжали оставаться «в пятках». Женя из своей одежды попытался сделать веревку. Он отстегнут с одной стороны погонный ремень карабина и навязал его к «веревке». Карабин на этой связке потихоньку поехал вниз. Но когда «веревка» кончилась, карабин остановился в четырех метрах справа и метра на три выше меня. Это моему духу никак не помогало. Вакину удалось словами (разными) вернуть мне способность хоть чуть-чуть двигаться. Он уговорил попробовать пошевелить сначала только пальцами правой руки. Я стал потихоньку откладывать в сторону камни, но они все сыпались сверху и сыпались. Наконец рука ощутила опору. Потом такую же работу я сделал носком правого сапога. Левой рукой работал уже чуть быстрее, и настало время снять левую ногу со спасших меня травинок. Практически каждое движение делал по команде друга. Метров пять до его карабина преодолевал около двух часов. Когда удалось дотянуться до приклада, выяснилось, что подняться и пойти ногами по осыпи я не мог, даже держась за него. Мог лишь ползти «на буксире». Наконец, крепкая Женина рука надежно держала мою, но подняться на ноги даже на скальной полке, по которой утром буквально бежал, я не мог. Более того, как только выбрался на нее, у меня началась истерика (единственный раз в жизни). Спасибо, Вакин все понимал и как мог старался привести в порядок мои нервы, но сделать это было трудно. Когда немного пришел в себя, с большим трудом поднялся на дрожащие ноги. Женя поддерживал меня за плечи, и мы уже в сумерках вышли из ущелья. На карте оно было обозначено как «опасное». Топографы назвали его так неспроста.
Это была моя первая охота на снежных баранов. Три дня после нее я не мог работать на крутых склонах, а потом все вернулось на круги своя, и впереди еще были работы в кратере Мутновского вулкана и охоты на снежных баранов. Более того, они стали самыми любимыми из множества камчатских охот. После этого случая всегда ношу с собой в горы хоть метров двадцать надежного фала. А не очень хорошее начало еще много раз вспоминалось после разнообразных, часто «ночных полетов» со скал.
ПЕРВЫЙ БАРАН
В том же сезоне еще раз охотился на снежных баранов. Между реками Средняя Опала и Правая Опала находится мыс Раздельный. Утром из долины Левой Опалы в бинокль удалось высмотреть баранов. Стадо голов в двадцать паслось высоко, почти по самому верху. Их «творческие планы» для меня были непонятны, и пришлось ждать, пока они наедятся. Выяснилось, что отдыхать они собрались на самом мысочке. Когда все стадо улеглось, я пересек долину речки и начал подниматься. Разница в высоте была порядка трехсот метров. Склон густо зарос кедровым стлаником, и на подъем ушло около часа. Последние сто метров перед самым верхом шел очень внимательно и осторожно, очень хотелось увидеть их первым. На самом верху увидел узкое треугольное плато с некрупными валунами и жиденькой травкой. И никаких баранов. Только я повернулся лицом к широкой части мыса и сделал несколько шагов, как откуда ни возьмись вылетело стадо и понеслось прочь. Куда первый раз стрелял, не знаю, но после этого произошло нечто совершенно неожиданное. Все бараны остановились, «уставившись на меня как на новые ворота», и стали медленно подходить. Если бы я сказал, что чувствовал себя спокойно и уверенно, это было бы неправдой. Меня легонько колотило от страсти. В паре метров от меня лежал камень полуметровой высоты, на котором сидел петушок белой куропатки. Подумал: чтобы руки не тряслись, можно поставить ногу на камень и стрелять, «стоя с колена». Поднял левый сапог к камню, а куропач не только не улетел, но бросился клевать сапог. Была осень – время ложных токов. Вероятно, именно по этой причине он и был таким нахальным. Его пришлось грубо отфутболить, и куда он делся, не смотрел – наступали бараны. Самый дерзкий за это поплатился. Третий раз я уже не стрелял от радостного потрясения, что добыл. Все мясо, завернув в шкуру, принес в лагерь. Друзья слегка пожурили, что не попытался добыть баранины побольше, поскольку с нами были четыре лошади, и для экспедиции баранина не была бы лишней, хотя в снежном холодильнике лежала и медвежатина, и оленина.
После этого первого барана мне много раз приходилось на них охотиться в разных местах. Но такого, чтобы бараны шли на выстрел, видеть не приходилось. Думаю, это объясняется тем, что бараны Опалы людей до меня не видели. Да и поведение маленького петушка поддерживает эту версию. Пожалуй, есть серьезный повод считать себя счастливым охотником.