Записки загонщицы

Обильный снегопад в конце декабря, наделавший переполох не только на столичных дорогах, но и на трассах, ведущих в Москву, заставил вспомнить зимние охоты и следы на снегу, по которым пришлось побродить не один десяток километров.

 Детство я провела в ближнем Подмосковье. Путь до школы – полтора километра лесной дорожки от Мытищинской «водокачки», заложенной при Екатерине Второй, по территории лосино-погонного заповедника, ныне национального парка, – редко обходился без встречи с лесными обитателями, а уж их следы приходилось пересекать постоянно.

Но разбираться и ходить по лисьим «цепочкам», заячьим «лабиринтам», кабаньим тропам, зимним набродам фазанов, оценивая «рисунки» на снегу охотничьим взглядом, пришлось несколько позднее, когда жизнь связала мою судьбу с заядлым охотником.

Вообще близость к природе, когда вылазка в лес, поле, на водоем не пустое времяпрепровождение, а увлекательное «приключение», делающее на несколько часов городского жителя хотя бы в его собственных глазах этаким «куперовским следопытом», заставляет понять, что ты всего лишь дитя, а не хозяин природы.

Конечно, было много зимних охот, но самостоятельно «читать» по снегу приходилось, охотясь на зайца, лису и кабана, где мне отводилась роль, «помеси» загонщика и гончей собаки, впрочем, нисколько не обидная, а скорее более увлекательная, чем та, что заботила моего мужа, стрелка-охотника, пытающегося забежать на предполагаемый ход зверя.

Обычно охота проходила так. Мы находили свежие следы, некоторое время тропили их вдвоем, затем моя «половина», решив что зверь достаточно близко, оставлял меня наедине со свистком. Посвистывая и пытаясь не сбиться со следа, что было совсем непросто, а по заячьим маликам особенно, я гнала дичь на убежавшего вперед охотника.

Понятно, что подобный способ охоты приносил удачу лишь в хорошо знакомых угодьях и по дичи, которая не могла, а скорее не хотела «рвануть» на несколько километров в дальние края, предпочитая «ходить» под тихоходной «гончей-свистушкой», кружась в нескольких соседних кварталах леса.

Даже зная постоянные лазы зверя, охотник не может быть уверен, что ему достанется добыча. Но что приносила каждая охота наверняка – это масса незабываемых впечатлений, ради которых были пройдены многие километры и потрачена уйма времени, причем потрачена зря, по мнению далеких от охоты людей, не понимающих, зачем так себя мучить ради не часто сбывающегося желания добыть трофей.
Помимо свистка и охотничьего ружья, что порой бывало ненужным обременением, в обязательном порядке должен присутствовать компас. Это даже в знакомом лесу будет не лишним, настолько можно «закрутиться», когда все внимание обращено на след зверя. Напарник, как назло, окажется не на слуху, ты заплутаешь, и тогда иди назад своим следом до знакомого места.

ИТАР-ТАСС 

Первое боевое «крещение» состоялось в Лосином Погоне, на охоте по лисице. В том году лисы в большом количестве были подвержены заболеванию паршой. Часто попадались особи, как бы с «обгоревшими» хвостами, у других были поражена морда и частично другие части тела. Было принято решение по возможности снизить лисье поголовье. Загонные охоты, успеха, как правило, не приносили, а флажков в хозяйстве лесничеств никогда не было. Все пустили на самотек и энтузиазм работников и помощников заповедника.

Лиса под такой «тихоходной гончей», как я, обычно шла шагом, часто останавливалась, слушая мои «трели» (все это без труда читалось по следам), но дистанцию держала, все время оставаясь для меня невидимой. Не забиваясь в редколесье и заросли, больше кружила по замершей речной пойме, среди камыша и кустов. Все это происходило на небольшой площади, примерно с один квадратный километр. Так около часа, по льду, присыпанному небольшим слоем снега, продолжалась моя «прогулка», пока метрах в двухстах впереди не прозвучал выстрел, извещая что моя «собачья работа» успешно завершена.

Вообще чем дальше от города, тем лисы ведут себя осторожнее и ходят значительно шире. Часто приходилось бросать «преследование», когда зверь прямым ходом шел без остановок и довольно споро, даже не позволяя охотнику забежать вперед. Тогда вернее было переключиться на зайца-беляка, который без «веских причин» редко покидал обжитые места, предпочитая «лазить» под моим «гоном», часто по захламленным местам, путая следы, в чем он большой мастак. Основным правилом в таком «гоне», было не затаптывать след. А уж не пропустить скидку косого, после того как он сдвоил след, дело несложное, главное – не терять внимания. Куда труднее не сбиться, когда след беляка «постарается» потеряться среди набродов жировки.

Здесь проще обойти место кормежки и по «знакомому» выходному следу продолжать идти, посвистывая. Но вот одна скидка, вторая, где-то близко лежка. Обычно после третьей скидки и часто назад в сторону второй, несколько сбоку от следа, затаивается длинноухий, чтобы вовремя заметить, кто заинтересовался его пушистой шкуркой. Перевидеть сорвавшегося с лежки зверька удается редко, даже когда скрадываешь его, стараясь идти совсем тихо. По снегу заяц редко подпускает на выстрел, не то что бесснежной осенью.

Обычно охоту начинали так. Находили след с жировки на лежку. После второй скидки в полной готовности к выстрелу шли, оставляя след шагах в 10–15 между нами. Когда удавалось застать зайчишку врасплох, следовал выстрел, но чаще всего охота продолжалась под «аккомпанемент» моего свистка. Зная заячьи ходы, местами превратившиеся в настоящие натоптанные тропы, проявив некоторую долю упорства, без трофея не останешься. Конечно, речь идет об угодьях, в которых зайца достаточно. Тяжело рассчитывать на удачу, когда след зайца приходится искать часами.

Более захватывающе идет охота на кабана. Хотя запутаться в кабаньих переходах много сложнее, чем в следах зайца, но само сознание, что идешь по следу крупного зверя, представляющего определенную опасность, увеличивается в глазах охотницы в разы. Когда твое «одиночество» скрашивает лишь пластмассовый свисток, невольно посматриваешь, а есть ли поблизости удобные для лазания деревья, забывая, что на плече у тебя двустволка, заряженная отнюдь не мелкой дробью.

Но часто охотничий азарт берет свое, и, пренебрегая предварительной договоренностью, ты начинаешь молча скрадывать стадо кабанов, надеясь подойти на выстрел, и только в случае неудачи «вспоминаешь», что свисток лежит в правом кармане куртки.

След кабаньего стада был настолько свеж, что не будь даже ночного снега, «теплота» только-только оставленных следов сомненья не вызвала бы. Да и традиционный переход зверя из этого участка леса был хорошо известен. Недаром при загонных охотах там ставился «верный» номер. Так что муж ближней визиркой отправился в «засаду», а мне предстояло через пятнадцать минут «просвистеть», то есть прогнать нечастый ельник, обычное место лежек кабана.
Снег глубокий, но легкий, позволяющий идти не только тихо, но и без особых трудностей. Решив, что свисток может подождать, стараясь не задевать еловые ветки, иду рядом с пробитой стадом снежной траншеей, обходя густые заросли, чтобы не шуметь, когда следы проходят под низкими елками.

Следы разошлись, позволяя определить численность стада, но мне не до арифметики. У поваленной ветром сосны «ковер» из кабаньих шкур от улегшихся гуртом на отдых зверей. Картечный выстрел, который полностью прицельным назвать сложно – настолько плотно лежали кабаны, что не разобрать каждого по отдельности, – оставил на снегу двух кабанчиков. Остальные бросились врассыпную, часть – в мою сторону, изрядно меня перепугав. В этот раз они не пошли проверенным лазом и оставили мужа без выстрела, лишний раз подтвердив, что верных номеров на охоте нет.

Примерно в этих же угодьях, в зиму снежную и морозную, нашли след продолжавшего кормиться стада, несмотря на то что время было к полудню. Кабаны спустились в низинку, заросшую ольхой и мелким ельником, клином подходящую к лесной дороге, за которой начинался заболоченный низкорослый лес. Лучшего места кабанам для перехода не найти, да к тому же охотнику удобно схорониться в канаве вдоль дороги, что мой муж и сделал. Что ж, «маневр» понятен. Мои действия тоже определены: свисток в руки, бегом на след, вперед, жди выстрелов. Свист разносится по лесу, слышно, как захрустел смерзшийся снег под копытами кабанов. Стадо двинулось в сторону поджидающего их охотника. Выстрел, второй… пятый. Секундный промежуток – шестой. А ведь у супруга пятизарядка?!

На дороге растерянный охотник проверяет места стрельбы. Налицо скорострельность и быстрота перезаряжания самозарядки (это о шестом выстреле). Но ни крови, ни стрижки нет. Как выяснилось позднее, чистые промахи были вызваны резко изменившимся боем при смене ствола. Я не могла разделить досаду мужа, а скорее радовалась постигшей нас неудаче, «лишившей удовольствия» заниматься на морозе разделкой нескольких кабаньих туш.