Перелет омрачило только очередное изменение правил оформления перевозимого «Аэрофлотом» оружия, увеличивших продолжительность процедуры аж до двух часов. На неметчине все это заняло около 5 минут. Дорога на прокатной машине, с русским языком в навигационной системе, от гамбургского аэропорта до Даленбурга, где нас ждала в центре города небольшая охотничья гостиница Zur Münchnerin, пролетела незаметно.
В день заезда нам надлежало к 16:00 спуститься в обеденный зал и вместе с другими охотниками, заполнившими остальные номера отеля, прослушать инструктаж по мерам безопасности и основной диспозиции на завтрашний день. Поскольку, помимо нас, четырех русских, гостиницу заполонили 30 датчан, наш инструктаж выглядел весьма своеобразно. Сначала мысль озвучивал по-немецки распорядитель всей охотой. Потом ту же фразу переводил на датский стоящий рядом с ним помощник. Поскольку ни один из россиян не понимает ни одного из перечисленных языков, дополнительно все это вполголоса переводил на английский человек, сидящий рядом с нами. Ну а дальше дело личной догадливости каждого.
В тот же день мы получили оформленные немецкие охотничьи билеты, которые здесь обязательны для всех участников. Среди основных правил есть несколько таких, которые могут показаться неожиданными опытному российскому охотнику. К примеру, запрещается:
• слезать с полувышек, с которых здесь производится вся стрельба на облавной охоте, с первой до последней минуты загона (нам рассказали даже случай, когда местный охотник, застигнутый врасплох нуждой на вышке, должен был пожертвовать собственной шляпой, чтобы унести все продукты жизнедеятельности с собой, — вот вам немецкая дисциплина и аккуратность!);
• вести стрельбу на дистанции более 60 метров;
• стрелять по бегущим оленям и косулям (по кабанам допускается);
• делать более трех выстрелов по одному зверю подряд;
• стрелять по окончании загона, т.е. начиная с 13:01 (в виде исключения разрешается добить агонизирующее животное, отчитавшись потом за этот выстрел);
• употреблять любое спиртное до и во время охоты (после — хоть упейся, но к утру должен быть в строю как штык);
• расчехлять оружие и подсоединять снаряженный магазин разрешается только на номере (расстановка охотников начинается с 09:30, и разрешение для занявших свое место стрелять по зверю до начала загона в 10:00 — единственное послабление в контексте вышесказанного);
• и другое; всего 17 правил и 10 запретов, судя по инструкции.
Усвоению правил способствует то, что у немцев принято «стучать» на своих соседей, если заметил что-либо предосудительное. За грубые нарушения — отстранение от охоты, чему мы оказались свидетелями!
Итак, кого же нам предстояло добывать? В угодьях присутствует благородный олень, лань, косуля и, конечно же, много кабанов. Запрещено стрелять самцов косули и оленя (за исключением носителей явно дефектных рогов), а также свиноматок. Смысл понятен: трофейных рогачей хозяйство продает на совершенно другой, индивидуальной охоте, и за совсем другие деньги, а загон имеет целью бюджетную мясозаготовку с сопутствующей выбраковкой и освежением крови в стаде. Волк — под охраной, за его отстрел штраф 2000 евро. Животных здесь никто не подкармливает, но благоприятная среда обитания и отсутствие браконьерства требует периодической регулировки численности постоянно растущего поголовья. Кстати, у датского коллектива наблюдал интересную традицию. Поскольку на охоте никто не застрахован от ошибки застрелить самца косули, не разглядев его рога за кустами, либо отбившуюся от стада свинью, приняв ее за одинокого секача, то «отличившихся» в названных нарушениях «награждают» вечером особой шапкой. Серой войлочной с «рогами», либо безобразной розовой, имитирующей свиную голову соответственно. И виновник обязан носить такой головной убор целые сутки, включая завтрашнюю охоту, не снимая ее ни за обеденным столом, ни ложась спать, пока на следующий вечер не будет выявлен новый претендент. Наказание, конечно, шуточное, но действенное и исполняется незыблемо, без исключений и поправок на возраст, опыт и ранг в охотничьей иерархии.
Итак, утром раннее пробуждение, легкий завтрак, сбор себе «сухого пайка» в специально выложенные полиэтиленовые пакеты, и отъезд колонной из 20–30 машин в угодья. Среди интересных местных названий запомнился небольшой населенный пункт Nahrendorf, что по-русски звучит несколько комично. Поскольку дороги везде, включая лес, в идеальном состоянии, все перемещения на своих частных легковушках, лишь некоторые оборудованы сваренным из сетки поддоном-корзиной для перевозки добытой дичи, установленным вместо штатного фаркопа. К назначенному времени в нужную точку съезжаются также охотники из местных немцев, ночевавших по своим домам. Общее построение, на котором, в основном для вновь прибывших, повторяется вчерашний инструктаж, а также доводятся уточнения по зверю на текущий день начальником местного участка угодий.
Каждый день мы охотились в новом месте, охватывая фрагмент леса размером в 800–1000 гектаров. В охоте среди участников обычно 40–50 человек и от восьми до пятнадцати загонщиков с собаками. При этом полувышки расставлены в лесу не в линию, как у нас принято, а в шахматном порядке по всему лесу. Задача загонщиков — не гнать зверя в каком-либо определенном направлении, а заставлять произвольно перемещаться, невольно попадая под выстрел. Соответственно сектор обстрела составляет 360 градусов, исключая только направления, откуда в данный момент звучат голоса загонщиков, а также помеченные яркой краской сектора на деревьях, где за кустами может располагаться полувышка соседа на удалении 200–300 м.
В 13:00 стрельба прекращается и все номера потихоньку подтягиваются к дороге, где их собирают в обратном порядке. Общий сбор вблизи площадки для выкладки, которая обычно для эстетики выстилается лапником, и по всем четырем углам выставляются «финские свечи» в виде пропиленных вдоль чурбаков. Туши потрошат по мере подвоза, после чего взвешивают, берут пробы тканей кабанов для анализа на трихинеллез, который делается тут же, в передвижной лаборатории. Идентификация производится по металлическим номерным клипсам на ухе животного (ставятся егерями на месте стрела) и по вторым, пластиковым, на ребре (сотрудником ветлаборатории после потрошения), все данные заносятся в журнал. После всех формальностей трофеи раскладывают на площадке рядами, по старшинству: олени, за ними взрослые кабаны, подсвинки, наконец, косули, и в самом последнем ряду — еноты, отстрел которых неограничен.
По готовности выкладки — общее построение, на котором подводятся итоги, всем добывшим вручают еловые веточки для головного убора, и добровольцы, владеющие горнами, трубят гимн по отдельности каждому виду добытых животных. День заканчивался праздничным ужином в отеле.
Для меня самым результативным оказался первый день. Мне было предложено высадиться первому, буквально через 50 метров после начала выдвижения. Егерь показал на виднеющуюся в лесу в 40 метрах от дороги полувышку и, объясняясь на смеси немецкого, английского и языка жестов, попытался уяснить понимание мною задачи. Прибегнув к схожей комбинации, лишь заменив в ней немецкий на русский матерный, я подтвердил свою готовность. Место мне сразу не понравилось. Мало того что с двух сторон из четырех, в 40–60 метрах от вышки проходят проезжие дороги, но вплотную к лесенке расположен забор из сетки, натянутой на временные колья, и отгораживающий изрядный кусок. К тому же из относительно небольшого пространства, лежащего от вышки в сторону леса, мне для поражения зверя отводилось два сектора примерно по 10 и 15 градусов, т.к. все остальное было помечено краской различных цветов на деревьях как направления, опасные для стрельбы. При этом обе директории упирались в густые кусты, оставляя открытой дистанцию метров пять от силы. Было, от чего загрустить. Радовало то, что это только первый день и, возможно, теория вероятности предложит в остальные из них в той же степени привлекательные условия, насколько сегодня мне не повезло. Поэтому, изучив обстановку и приготовив на всякий случай оружие, я спокойно сел и, нарушив один из немецких запретов, отхлебнул большой глоток рома из фляжки. Как известно, что немцу смерть, то…
Перед тем как предаться вынужденной медитации, я успел заметить присутствие некоей жизни у себя за спиной, примерно в середине огороженной забором и двумя дорогами территории. Движение травы высотой по колено не оставляло сомнений в том, что одно или два живых существа периодически двигаются, раздвигая ее у корней. Поразмыслив, поначалу я не придал этому обстоятельству серьезного значения ввиду расположения этого места по отношению к дороге и низкорослой растительности, не позволявшей там прятаться хоть сколько-нибудь крупным животным. Для себя я решил, что это могут быть либо еноты, либо поросята, что менее вероятно, поскольку более крупной мамке, если бы она была, там негде спрятаться. Приняв решение об отсутствии перспектив, я тем не менее периодически оборачивался через плечо, с одной стороны, от безделья, а с другой — повинуясь охотничьему инстинкту, наблюдая за развитием событий.
Начался загон, но собаки и загонщики работали довольно далеко от меня, где-то вдалеке звучали редкие чужие выстрелы, а я сидел, вслушиваясь и прихлебывая периодически из фляги. Между тем глаз зацепило некое шевеление в траве прямо впереди меня, и пока
я разглядывал заячью голову в размышлениях, как по-немецки был бы «заяц» и может ли он относиться здесь к объектам добычи, тот неожиданно встал на длинных тонких ножках и оказался малюсеньким косуленком, размером явно не крупнее нашего русака. В то мгновение, в которое длилась моя вскидка, малыш «срисовал» движение и юркнул в куст до того, как я успел вложиться. Вот оно, наказание за беспечность на охоте! Мысленно проклиная себя и уже выстраивая в голове фразу: «У меня был один-единственный шанс, но я его не использовал…» в предстоящем отчете об этой поездке, я успокаиваюсь только жалостью к столь юному созданию, разрешенному здесь к отстрелу злобными немцами, и втайне радуюсь его спасению.
Однако через пару часов один из молодых загонщиков дошел и до меня. Сообразив, с кем имеет дело, и перейдя для объяснений на вышеозначенную языковую смесь, егерь осведомился о моих достижениях за сегодняшний день. Будучи рад хоть какому-то общению, я умолчал про косуленка, но честно проинформировал доступным образом о наличии какой-то малоразмерной живности там, за «г»-образным забором, назначения которого я и тогда, и по сей день не понимаю. Ничтоже сумняшеся, мой собеседник перелезает через сетку и углубляется в заросли травы, которые по мере его продвижения становятся все выше и уже едва не доходят ему до паха. Я корректирую его перемещения с вышки, направляя к тому месту, где в последний раз наблюдал шевеления. Однако, к моему недоумению, фриц, очевидно, отчаявшись, возвращается восвояси и, преодолев забор обратным порядком, ни слова не говоря, удаляется. Я возвращаюсь к своему упражнению с флягой и отворачиваюсь. Впрочем, как выяснилось позже, «точку» в этом действе было ставить еще рано. Буквально через минут 15 мой недавний собеседник возвращается, но не один, а с двумя помощниками. Первым оказался такой же егерь, а другим — длинный и худощавый начальник сегодняшнего охотничьего участка, читавший нам сегодня с утра часть инструктажа и распределявший группы охотников и егерей. Личность, достойная отдельного описания. Подтянутый и строгий, как, вероятно, бывший военный, он выкрикивал фамилии таким тоном и голосом, как если бы будучи одетым в другую форму одежды, мог бы без грима сыграть в каком-нибудь фильме роль надзирателя в концлагере, вызывающего заключенных в газовую камеру. Лицо, несмотря на возраст и седину, не лишенное строгой мужской красоты, и четкая выправка вызывали определенное уважение. Мы в своем «русском кружке», не зная его настоящего имени, прозвали нашего героя «Гансом». Я его сегодня утром увидел впервые, но мои друзья, бывавшие здесь и в прежние годы, поговаривали о суровой строгости характера Ганса, и я даже забеспокоился, как бы он не учуял ромовые пары, наверняка витающие вокруг моей вышки.
Вся группа, повалив забор, устремилась широким веером вглубь заросшей территории, пользуясь моими координирующими указаниями и командами Ганса. В последний момент предводитель, разглядев что-то в густой растительности, обернулся и крикнул мне, чтобы я смотрел внимательно и ждал «чего-то большого». И тут движуха действительно началась! Первыми выскочили, просочившись между моими загонщиками, шесть средних кабанов и кинулись в обход забора прямо по дороге. Я успел выстрелить только по одному, но из-за неожиданности (вот что «большое» имел в виду Ганс — стадо!) промазал. За ними ломанулось штук 8–10 подсвинков, которые, наткнувшись на забор, побежали вдоль него, частью от меня, а частью в мою сторону. Я открыл огонь, по мере окончания патронов в обойме дозаряжая свой Heym по одному в ствол из наприкладного патронташа.
Как выяснилось, я немедленно положил троих, надеясь, правда, последним выстрелом «сдвоить» и четвертого. После всех выбежала свинья, а через пару минут еще один средний секачок, по которому я тоже промазал, уже за кустами.
Пока егеря перетаскивали добычу через забор, Ганс подошел и пожал мне руку. «Сколько раз стрелял?» — спросил он, намекая на мою «пулеметную» канонаду. «Тринадцать», — отвечаю я после подсчета. «Хорошо стреляешь…» — хмыкнул немец, разглядывая болтовой, а вовсе не полуавтоматический карабин. «У тебя были запасные обоймы?» — «Нет, я досылал по одному». Он оценивающе цокает языком. «Хорошо, что стрелял правильно, за ухо и в голову. Но у нас запрещается стрелять подряд больше трех раз, потом нужно делать перерыв, так как могут быть подранки. Имей это в виду на будущее. Мы потом проверим территорию с собаками».
В другие дни у меня были косули, но «Сталинград» больше не повторялся.
Вот такая вышла охота. Много интересного и поучительного. Другая страна, другие люди, иначе поставленная охота. Зверь, даже трофейные секачи с вполне достойными зубами, заметно мельче размером, но обилие его восхищает. Если будете в тех краях, ни пуха вам ни пера!