Память каждого охотника наверняка хранит эпизоды, когда перед ним во всей красе представало какое-либо животное или птица. Естественно, они были живые, в привычной для них среде обитания. Конечно, добытый трофей способен всколыхнуть в нашей душе эстетические чувства.
По-своему красив и поверженный зверь, тем более что его созерцание для охотника неразрывно связано с улыбнувшейся ему удачей. В его сознании живет мысль: вот какого красавца я добыл! И все-таки в памяти человека сильнее всего запечатляются моменты, когда тот или иной представитель охотничьей фауны вдруг открывается его взору как бы стоящим на пьедестале своего величия. У меня, например, всегда теплеет на душе, когда я мысленно вижу такую картину.
Север Читинской области. Река с удивительным названием – Чара. Наверное, нарекли ее так за необыкновенную красоту и великолепие прибрежных пейзажей. Зажатая высокими хребтами Кодар и Удокан, на которых круглый год лежат снежные шапки, Чарская долина удивляет даже видавших виды путешественников.
Тишину горных ущелий временами разрывает грохот сходящих снежных лавин. На седом Кодаре лежат вековые льды-глетчеры. А ниже их, у подножия и на склонах, летом шепчутся листья березы, буйствует черемуха, море диких ягодников. Из-под земли бьют горячие источники с целебной водой.
Среди неизменных и преданных почитателей Чары всегда были и остаются охотники, рыбаки, туристы. Несколько лет назад там довелось побывать и мне с двумя постоянными компаньонами, членами одного из коллективов военных охотников. Это было в начале декабря, когда мороз, доходивший до минус тридцати и ниже, уже прочно сковал почву, а лед на водоемах достигал полуметра. Добрались туда на могучем «Урале» по зимнику.
Мы расположились в укромном месте, не защищенном от ветра левом берегу Чары, впадающей далеко на севере в Олекму, приток Лены. Так что если бы мы захотели послать «привет» Северному Ледовитому океану, спустив под лед бутылку с запиской, то наше послание могло бы дойти по адресу.
Но об этом я подумал только сейчас. Тогда наши головы были забиты более прозаическими мыслями – сначала об установке палатки, заготовке дров для печки, таянии льда, а потом и об охотничьих делах.
Большая буржуйка при интенсивной топке сухими поленьями из лиственницы была способна обеспечить температуру в нашем полотняном жилище с «подстегом» из солдатских одеял где-то на уровне десяти градусов тепла. В свитерах – терпимо. Но как только огонь затухал, температура в палатке приближалась к уличной: минус двадцать – двадцать пять.
Однако ночью мы не мерзли. Раздеваясь до нижнего белья, залезали в двухслойные спальники. Снаружи – оболочка из меха, внутри – ватная. Причем ложились не на промерзшую землю, а на раскладушки. Самый неприятный момент, когда надо было вылезать из теплой «норы». Но такое испытание выпадало на долю каждого из нас раз в три дня. На сутки выделялся дневальный, в обязанности которого входило раскочегаривание буржуйки до общего подъема.
С рассветом расходились каждый по своему маршруту. Стреляли белок, зайцев, рябчиков. День на день не приходился. Но без добычи практически не возвращался никто. Были у нас лицензии на копытных: две на косулю, одна на изюбря. Забегая вперед, скажу, что мы их «закрыли», но уже ближе к концу нашей экспедиции.
Вечерами под треск поленьев, при тусклом свете «летучей мыши» тешили душу воспоминаниями о прежних охотах, делились дневными впечатлениями. Сам по себе возник даже негласный конкурс на самую занимательную историю. По общему мнению, лавры победителя в нем достались мне за рассказ об увиденном на крутом берегу Чары.
Как и у большинства рек, текущих в северном направлении, правый берег у нее был пологий, левый – крутой, скалистый, обрывистый до 30 метров высотой. Шел я однажды по руслу, посматривая в основном направо. Из прибрежных кустов выскакивали порой зайцы. Добыл одного косого, положил в вещмешок и продолжил путь.
Пересекшая русло цепочка крупных следов заставила меня остановиться. Прошли два волка.
Увлекшись разглядыванием их следов, я вдруг услышал негромкий звук со стороны обрывистого берега. Повернулся – внизу, у льда, ничего не видно. Поднял взгляд выше и обмер: на вершине скалы стоял крупный изюбрь с великолепными рогами.
Точеное, словно отлитое в бронзе туловище, мощная короткая шея с гордо посаженной головой, увенчанной ветвистой короной – кажется, трудно придумать более изящные пропорции строения тела животного.
Недаром этот самый крупный и, пожалуй, самый красивый из диких оленей получил название благородного.
Я любовался этим чудом природы, не вспомнив даже о лицензии, не подумав о том, что расстояние позволяло сразить его пулей из моей гладкоствольной ТОЗ-34. Первая мысль была: что привело этого красавца на кромку скалы, с которой недолго и сорваться?
Возможно, здесь так называемый отстой, куда копытные прибегают в поисках спасения от хищников. Кстати, в словаре охотника-природолюба дано, на мой взгляд, не совсем точное толкование термина «отстой». Там говорится, что это каменная площадка на скалах, куда запрыгивают горные бараны и другие копытные, преследуемые хищниками, и ожидают там, когда последние уйдут.
Я бы назвал такие отстои пассивными, а вот в Забайкалье они, условно говоря, активные. На них животное (а это может быть изюбрь, лось) не просто ожидает, когда преследователи уйдут, а сражаются с ними, нередко выигрывая поединок. Да и не может изюбрь. достигающий веса до 300 килограммов, запрыгнуть на какую-нибудь площадку. Он выбирает место «ристалища» у кромки скалы, чтобы обезопасить себя с тыла, и отбивает атаки рогами и передними ногами. На отстои животные уходят и от охотничьих собак, становясь здесь добычей человека.
Тем временем бык, стоявший ранее как изваяние, вдруг нервно закрутил головой, совершая стремительные выпады вперед. В ту же секунду мелькнули две темные тени. Всмотревшись, я узнал нападавших. Это были волки, очевидно те, следы которых я только что разглядывал.
Внутри все перевернулось… Неужели таежный красавец, олицетворяющий венец творения живой природы, станет добычей серых разбойников, занимающих в моем понимании отметку ниже нулевой в эстетическом (пусть и негласном) табеле о рангах среди обитателей леса.
Но изюбрь, похоже, сдаваться не собирался. Вот он сделал стойку на задних ногах, стремительным броском вперед достиг копытами одного из агрессоров. До меня донесся глухой, похожий на собачий скулеж. Значит, одному хищнику крепко досталось.
Однако оба продолжали крутиться перед животным, предпринимая обманные маневры. Один отскочил в сторону и занял выжидательную позицию справа от изюбря, наверняка намереваясь вцепиться в его бок. Второй с еще большей резвостью продолжал атаки спереди, стремясь отвлечь внимание животного целиком на себя.
Вот, кажется, наступил тот миг, когда можно помочь оленю. Я вскинул ружье, заряженное крупной дробью, и выстрелил по волку, изготовившемуся к прыжку на изюбря с правой стороны. В тот же миг оба хищника исчезли. А животное, постояв еще несколько секунд, тоже скрылось из вида. Тешу себя мыслью, что изюбрь верно оценил ситуацию, полагая, что хищники после выстрела откажутся от своей гнусной затеи.
Поднявшись потом к месту поединка, я увидел на следах убегающих волков капли крови. Значит, я ранил одного хищника, возможно серьезно. Преследовать зверей не стал, поскольку надвигался вечер. А ночью выпал обильный снег, исключающий эффективность поиска.
Вечером, рассказывая друзьям об увиденном, я, признаюсь, упивался мыслями о собственном гуманизме и находчивости. Особенно тешило душу то, что речь шла об олене, носящем такое звучное имя – благородный. Тем более что спас я его от таких коварных и мерзких хищников, как волк.
Теперь я думаю, что Чара получила свое чудное название еще и потому, что способна подарить человеку такие незабываемые встречи.