Порой мне кажется, что я с этим уже родился, а порою, что это я впитал...
Когда, лежа на больничной койке, слушал рассказы седовласых охотников, упоенных прожитым и с легкой дрожью в голосе рассказывающих охотничьи байки, мне, тринадцатилетнему пацану, хотелось, чтобы вечерние рассказы про охоту не затихали.
А когда в палате все уже спали, я, лежа на спине, представлял себя идущим с ружьем (обязательно с «вертикалкой»!) по заячьему малику в степи. И ожидание этого счастливого момента вызывало безграничное чувство счастья. Но, в отличие от некоторых ребят, у меня не было возможности попасть на охоту с отцом, дядькой или братом. Никто из близких не был подвержен охотничьей страсти.
Однажды прочитав рассказ о том, как такой же мальчишка, как я, откопал в куче металлолома старенькое ружье ИЖ-5, я искреннее стал надеяться, что и у меня тоже появится ружье. А на тот момент в моем арсенале было лишь самодельное ружье «поджиг», как мы его называли, выстрел из которого весьма отдаленно напоминал оружейный. Его заряд состоял из перемешанного состава дымного и бездымного пороха, который ценой больших усилий удалось выпросить у старого сторожа.
Помнится, осенью мы с другом попали на озеро, где было большое скопище разнообразной утки: кряквы, шилохвости, чирков. Одновременно с нами там оказался и знакомый охотник. Увидев наше ружьецо и узнав, чем мы его заряжаем, он громко и матерно выругался, но потом, сжалившись над нами, глядя на то, как мы рассматриваем его новое ружье, предложил нам выстрелить по разу. Счастью не было предела!
Желание найти свое ружье росло с каждым днем. Но надежды на то, что пятнадцатилетнему пацану его подарят, не было, а вечерние зори с манящими звуками пролетающих утиных выводков не оставляли в покое.
И каково же было мое удивление, когда у дядьки в гараже, который в то нелегкое время переезжал в Россию, я откопал сначала ствол, а потом и замок с цевьем старенького ТОЗ БМ 16 калибра. Радости не было границ! Несмотря на въевшуюся ржавчину и практически сломанный приклад, восстановить ружье мне удалось. У того же сторожа, нашлись латунные гильзы. Процесс зарядки патронов к тому времени я уже освоил.
В этом мне помог охотник и очень уважаемый человек, ныне покойный, Панчев Петр Дмитриевич — вечная ему память. Когда я приходил к нему домой, то, как мне казалось, погружался в охотничью сказку. В комнате, где обычно Петр Дмитриевич вязал вечерами сети, на стене висели рога косули и шкура волка, на книжных полках аккуратно располагались книги таких знаменитых писателей-охотников, как Аксаков, Куприн, Тургенев, Правдухин. Но что меня завораживало больше всего — это аккуратно сложенные подшивки охотничьих журналов.
Был октябрь, на дворе стояла теплая сухая погода. Дни золотого листопада… Из школы, я первым делом бежал к своему ружью, брал его в руки, ощущая тяжесть и холодную сталь стволов, прикладывал к плечу и, представляя что целюсь в пролетающую утку, плавно жал на спуск. И вот наконец в один из солнечных дней, мы с другом Сашкой мчимся за окраину поселка в овраг.
И там, поставив мишени из старых пластинок, я делаю первый выстрел из своего ружья. Запах сгоревшего пороха дурманит и очаровывает. Мишень бита чисто. Потом стреляет Сашка. И так по очереди мы расстреливаем весь запас патронов. И с каким же неописуемым удовольствием мы потом чистим ружье, вдыхая кисловатый запах пороха!
Мой первый выезд на охоту состоялся в выходной день. Так как мы были несовершеннолетними, а ружье было не оформлено, мы с Сашкой решили забраться подальше, на заброшенную плотину, куда уже давно никто не заглядывал. Было еще темно, когда мы сидели на берегу в зарослях чилиги, создающих естественное укрытие.
Плотина была небольшая. Стало светать, все вокруг окуталось легким туманом. Вдруг я услышал свист крыльев, и пара уток присела на воду метрах в двадцати от нас. Втянув голову в плечи, я прошептал своему другу: «Видел?» На что тот, утвердительно кивнул головой: «Кажется, крякаши». Мы четко видели, как небольшая стайка, состоявщая из семи уток, расположившаяся на глади плотины, плавала, тихо покрякивая.
«Пора!» — прошептал друг. Я медленно просунул двустволку между веточек и стал выцеливать того, что покрупнее. Сердце суматошно билось и, казалось, сейчас выпрыгнет из груди. Слегка затаив дыхание, я выстрелил. Утки, захлопав крыльями, взлетели, а тот, в которого я выстрелил, опустив голову в воду, закрутился на месте, хлопая одним крылом.
Испугавшись, что он может вдруг улететь, я поспешно выстрелил второй раз, и он, накрытый брызгами от дроби, затих на темной глади. Достав птицу из воды — благо, было неглубоко, — мы разглядели его оперение. Зеленая голова и зеркальце на крыльях завораживали насыщенностью красок. «Крякаш, — после небольшого анализа сказал Санька. — И кажется, немолодой. Ну что, друг, с полем!» И мы радостно пожали друг другу руки.
Я мечтал посвятить свою жизнь непременно охоте, но ехать учиться в Россию было проблематично, а в Казахстане, к сожалению, охотоведов тогда не готовили. Окончив школу, я поступил в университет. Мои выезды на охоту стали затруднительны, так как учился я далеко от родных мест.
В первый же год учебы мое ружье забрал районный участковый, благодаря наводке соседа, знающего, что оно не зарегистрировано. По этому случаю была проверка, и отец, дабы не портить мою репутацию в вузе, решил без моего ведома сдать ружье добровольно, пообещав мне купить другое, чтобы сразу его зарегистрировать.
Слово свое он сдержал, и осенью у меня было не новое, но хорошо ухоженное ТОЗ-34 Р 12 калибра того самого Петра Дмитриевича Панчева, чье имя я упоминал вначале. Накануне в феврале он умер от инсульта. Его супруга, отдавая мне ружье, сказала: «Петя очень любил охоту. Думаю, эту страсть испытываешь и ты. Хочу, чтобы ружье было в надежных руках. Береги его, и оно никогда тебя не подведет». Вместе с ружьем она мне отдала все приспособления для снаряжения патронов, манки, утиные чучела, сапоги, охотничьи лыжи.
Я трепетно благодарил отца за покупку, и он, видя как горят мои глаза, пожелал мне ни пуха ни пера и слегка похлопал по плечу.
В студенческие годы охотиться было сложно, но все равно на двойные выходные мы с друзьями выбирались в родные угодья, и эти дни были насыщены незабываемыми красками зарождавшейся весны, запахами пьянящей осени и свежестью жасминовой зимы.
Помнится один выезд, когда мы собрались на заячью охоту. Нас было четверо охотников и трое загонщиков. Немного посовещавшись, мы отправились на луг — так у нас назывался небольшой березовый лесок, со всех сторон окруженный зарослями шиповника.
День обещал быть ясным, с легким ветерком, который слегка трогал верхушки деревьев. По дороге на луг мы обсуждали, как будем делать загон, и на месте решили, что оптимальным будет провести его по ветру. Отправив загонщиков, мы расселись против ветра на своих номерах.
Томительны часы ожидания. Устроившись, поудобнее, я стал осматривать близлежащие кусты. Вот желтогрудая синичка, перепархивая с ветки на ветку в надежде полакомиться, пытается ухватить замерзшую ягоду. Вот сорока застрекотала в загоне, перелетая с дерева на дерево. Кого же она увидела?
Всмотревшись, я заметил между кустов рыжий силуэт: лиса, пригнув голову, медленно двигалась ко мне. В висках застучало, во рту пересохло. Вот она все ближе и ближе. Ничего не подозревает. Медленно поднимаю ружье. И тут предательски хрустит ветка под ногой. Мгновенье — лиса уже мчится во всю прыть. Я выстрелил раз, другой — нет, не попал! И тут раздались выстрелы по всему загону.
Подошли загонщики. Все, сбор! Интересно, а что же с лисой? Я быстро спустился вниз осмотреть место, но крови на следу не обнаружил. Что ж, бывает! Чистый промах. Мы собрались около большого дерева. Два зайца были взяты моими друзьями, и это уже хорошо. Как выяснилось из разговоров, на той стороне лесочка, где сидела основная часть охотников, зайцев было много. Оно и понятно: первый выстрел был моим, поэтому от меня они и пошли все на ту сторону.
Пообедав, решаем пойти еще на один загон, так как много зайцев вернулось в лесок, сделав небольшую дугу. В этот раз я сел на «правильной» стороне. И когда загонщики прокричали свое «А ну, заяц, поднимайся! Пошел! Держи его!», на меня выскочил здоровенный русак. Вскинув ружье, я увидел с расстояния сорока метров, как из-под его ног вылетают комочки снега.
Сказать, что я все делал как положено, вел его стволами, делал упреждение и потом медленно нажимал на спуск, — это значит ничего не сказать. Выстрел был произведен мгновенно, на вскидку, и заяц, перевернувшись через голову, растянулся на белом мягком снегу. Я с нетерпением ждал, когда закончится загон, и все это время не сводил со своего трофея глаз.
Встретившись с друзьями, я вдохновенно рассказывал, как мой заяц бежал и сраженный выстрелом, падал. И мне было приятно видеть лица друзей-охотников, переживающих вместе со мной волнующие моменты охоты.
Первый охотничий опыт помнится в мельчайших деталях. И каждый раз, вспоминая, переживаешь его по-новому, но с тем же трепетным чувством благодарности судьбе за то, что охотничья страсть тебя не обошла.