На открытие сезона ехал в случайной компании, стихийно образовавшейся буквально перед самой посадкой на электричку. Не прошло и десяти минут, как компаньоны предложили пропустить «по маленькой» ради праздника открытия. Я вежливо отказался, но заверил, что душой всецело с ними. Высадились они за одну остановку до моей.
Было около девяти утра. Мне предстоял переход километров в 13–15: сначала по шоссе, затем по лесовозке, а потом по тропе, наметившейся вдоль полотна бывшей железнодорожной узкоколейки. Было пасмурно, сыро и очень тепло, даже жарко. Уже в конце первого отрезка пути почувствовал непривычную усталость. Подумал, что это, возможно, сказывается бессонная ночь, так уж получилось, что спал не более трех часов. И тут, как назло, зарядил дождь. Облачился в дождевик-балахон и ощутил себя в нем, как в бане.
Лесовозка шла на всем протяжении на подъем, и была вдрызг разбита большегрузными машинами (еще с прошлой осени). К концу дороги я выдохся совершенно, хотя вес поклажи на мне вместе с ружьем не превышал 10 кг (патроны, топорик, продукты, запасная одежда и кое-что из вещей для избушечного обихода).
Во время отдыха, перед началом основного участка пути, мысли приходили на ум невеселые: может, усталость моя вовсе не от недосыпа, а просто от прожитых лет? Но решил не сдаваться. Снял дождевик, а затем и тужурку. Остался в комуфляжной куртке, надетой на хлопчатую футболку. Под дождем сразу промок, но вместе с холодком почувствовал некоторое общее облегчение.
Дважды стрелял на этом участке по взлетающим с обочины рябчикам. Не попал, но это простительно: знатокам известно, как трудно взять рябчика влет. Впрочем, в «рябчиковом» 1981 году я добыл их, помнится, именно влет целую дюжину, а мой напарник – не менее двух десятков. Но тогда мы были такими молодыми.
К избушке подошел без четверти два. Не расслабляясь, сходил на речку за водой – расстояние метров 100 под уклон, но назад-то в гору. При возвращении дважды опускал пятилитровые полиэтиленовые канистры на землю и отдыхал. Перед обедом (по сути он оказался и ужином) часа полтора отлеживался на нарах, пока не отошел от похода. Решил весь завтрашний день посвятить поиску тетеревов – влечет меня эта благородная птица.
Утро выдалось опять хмурым, дождливым и теплым. На охоту вышел ровно в девять. Методично обследовал большие поляны и корчевку. Трижды поднимал вальдшнепов, но среагировать не успевал, проводил всех трех без выстрела. А тетеревов так и не встретил. Неудача побуждала к самокритике: ну кто, спрашивается, ищет тетеревов без собаки, когда выводки по всей вероятности еще не распались?
Но тут же следовал контрдовод: в прошлые годы в это же время находил птиц и успешно их стрелял. Между прочим, когда-то здешние угодья буквально кишели косачами. Помнится, старый охотник из Первоуральска Борис Бобров рассказывал мне, что в 1956 году за одну охоту он взял 18 птиц. С тех пор поголовье тетеревов неуклонно снижалось, но не из-за «пресса охоты», а по другой причине (но это особый вопрос).
Самочувствие в этот день, как и в предыдущий, было далеко не лучшим, приходилось довольно часто отдыхать, присаживаясь на пни и валежины, и уже во втором часу дня решил повернуть к избушке. На подходе стронул рябчика, промахнулся по нему влет, но после выстрела птица неожиданно села на сук, и я взял ее выстрелом из второго ствола. Утешение небольшое.
Ночью проснулся, оттого что озяб. Засветил свечу, растопил печурку и выглянул наружу. Тьма стояла кромешная, по-прежнему слегка моросило, но температура воздуха резко понизилась. Рассудив, что это даже к лучшему (холод для меня предпочтительнее избыточного тепла), отправился досыпать.
На станцию вышел в восемь. Прошел с километр и вдруг почувствовал, что вновь в приличной для своих лет форме и располагаю силами для маневра. Вместе с ощущением здоровья пришла жажда охоты. Остановок для отдыха уже не делал, их заменили заброды вправо и влево от тропы. Жаждущий что страждущий!
С обочины, метрах в сорока, взлетел глухарь и дунул от меня над тропой. Стрелял «пятеркой» из правого ствола и «четверкой» из левого. Глухарь благополучно улетел, а мне оставалось досадовать, что не имею патронов с крупной дробью: использованная «четверка» была единственной в патронташе. А ведь при сборах намеревался взять с пяток таких патронов, но передумал, посчитал, что на начало сентября, когда молодая дичь еще легкоранимая, они ни к чему.
Опять взлетели с обочины два глухаря, на средней дистанции. Первым выстрелом бабахнул наобум, но второй уже проконтролировал. Глухарь пошел на снижение и сел, как упал, за краем тропы метрах в семидесяти. Нашел его в траве. Достреливать не пришлось. При разделке дома обнаружил на тушке четыре пробоины. Все-таки даже для охоты на молодого глухаря «пятерка» – мелковатая дробь.
Для меня одна добытая дичь – это еще не охота, но две, тем более когда одна из них крупная, – это уже охота. К тому же охотничье поле еще не закончилось. При выходе на шоссе заглянул на небольшой водоем, образовавшийся когда-то при прокладке дороги. Мы называем его Чирковым озером. Увидел двух плавающих рядом чирков. Первого взял сидячим, второго на взлете.
Жажда охоты была утолена. Теперь можно и домой.