Зимой ещё как-то в тех калтусах можно надеяться встретить дикого, забежавшегося за оленями, тунгуса, летом же там глушь неподъёмная, а кругом не мерянные, не топтаные сфагнумы, да ягельники.
И выкладывает та речка Ханда, замысловатые узоры от хребта и до хребта. Петляет так, что порой, просто удивительно: вроде бы и катит вперёд, а тут же разворачивается, оттолкнувшись от противоположного берега, и ну в обратную сторону. Да ещё шибче, чем вперёд. Так и мотается по всей пойме из края в край. На моторе идёшь, так порой, голова кругом.
Я решил сплавиться от верхнего моста. Уже два года предпринимаю это путешествие, и мне очень нравится проводить эти пару дней наедине с природой, со спиннингом, с карабином.
Основная цель путешествия, конечно, состояла в том, что стоял конец сентября. Это время, когда по Ханде катится ленок. Больно уж мне нравится таскать его спиннингом. И, конечно, если в береговых тальниках зазевается какой-то зверь, - пощады не будет.
Вообщем путешествие намечалось очень интересное, увлекательное. Захватывало меня полностью.
Продолжительность сплава устраивала меня: три дня в лодке, две ночи у костра. К вечеру третьего дня причаливаю к старому зимовью, где должна будет ждать машина. И на прекрасный отдых времени достаточно, и не утомительно. Всё восхитительно!
Пару слов об экипировке. Лодка у меня резиновая, не большая. Места хватает только на меня. Плюс всё остальное: рюкзак с провизией, палатка, фляга. Во фляге, по давней привычке, чтобы не намокли, продукты и сменное бельё, - носки, трусы, футболка.
Под рукой справа карабин, всегда заряженный, патрон в патроннике, на предохранителе. В руках спиннинг. Если нужно подгрести вёслами, или ещё что, спиннинг кладу слева, чтобы не на карабин. Карабин всегда должен быть наготове. Вообщем, все действия отточены, почти на автомате.
Ещё в самом начале путешествия, с утра, понял, что ближе к вечеру будет дождь. Слишком яркие, ватно-кучевые облака барахтались на горизонте с западной стороны. Жаль. С Востока ясная синь неба будто улыбалась, оставляла крохотную надежду.
Но слишком огорчаться не стал, - не привыкать. Да и палатка не раз проявляла себя с хорошей стороны, с честью выдерживала капризы природы. Чуть укорил себя, вспомнив, что в последний момент, когда собирался, отложил в сторону плёнку. Если ей палатку накрыть, то вообще без проблем. Но, не взял. Больно уж места в лодке маловато, вот и приходится экономить на каждой мелочи.
Даже под рыбу в лодке места нет. Но я нашёл выход, придумал. На носу лодки есть шнур, - швартовый. За него привязываю садок, и за борт. Садок примерно на полтора ведра. А я больше и не ловлю, не жадничаю. Пойманная рыба всегда в воде, живая, а главное, - не занимает место в лодке.
По перекатам садок брякает по камням, но сделанный из прочной металлической сетки, - выдерживает удары, и не бьет рыбу. Правда, к концу путешествия, полтора ведра рыбы существенно притормаживают лодку, но во второй половине пути перекатов мало, и река течёт спокойно и неторопливо.
Первый день прошёл без происшествий. Иногда из береговых редников с треском вылетали жирные утки. Рыба толком не брала, - чувствовала перепогодицу. А ближе к вечеру поднялись полчища мошки. Она забивала и рот, и нос. Ни дышать, ни смотреть по сторонам стало невозможно.
Облака, с синими, и даже чёрными прожилками уже толклись ближе, захватили половину небосклона, ворочались как живые, едва слышно переговаривались.
Пот заливал лицо и спину. Прибрежные кусты, разомлевши от жары, распарившись в палящих лучах солнца, клонились к воде. Некоторые дотягивались, запускали в прохладные струи свою пятерню и чертили, чертили, кружево времени.
Вода в Ханде тёмная, даже, где омут, совсем чёрная. Это она оттого такая, что настояна на корнях да травах болотных. Основное питание река берёт из болот.
В одном месте, тунгусы рассказывали, был лечебный ключик. Недалеко от основного русла реки на поверхность пробился ключ. И не велик, и не стремителен. Да, пожалуй, никто бы и внимания не обратил на него, да вот цвет. Цветом тот ключ был, что тебе молоко. И руслице, по которому то молоко неспешно катилось в Ханду, тоже забелилось, будто кристаллами снежными обросло. Тунгусы говорили, что дивно было глядеть на такую красоту среди лета.
Будто бы вода та, мутью молочной взбитая, не имела ни запаха дурного, ни вкуса противного. А кто пробовал глотнуть хоть малость, - того тут же мутило и рвать выворачивало.
А если кто болел, что врачи уже не в силах были помочь, - сюда везли. И кострище взбитое недалече. А зимовьё строить ещё шаман, когда живой был, запретил. Когда больные ту воду пили, - их не мутило. Тунгусы много лет тем ключиком пользовались. Все кусты и деревья в округе были тряпочками разноцветными увешаны.
Потом на вездеходе приехали большие начальники, пробовали ту воду, нюхали. Блевали и плевались. Будто бы даже на анализ набрали канистру.
А весной, в половодье, Ханда чуть изменила своё русло. Подмыла берег, где молочный ключик пробился, уронила все кусты и деревья с разноцветными тряпочками, и унесла с собой. А ключик лечебный, теперь где-то на дне Ханды, наверное.
Вечером, устраиваясь на ночлег, всё оглядывался на клубящиеся, кипящие тучи. Ещё крепче утвердился в своём мнении, что дождя не миновать.
Сложил вещи, которые могли промокнуть, под ближнюю ель. Что более ценное, - с собой в палатку. Карабин, - опять же по давней привычке, возле себя, только теперь слева, - схватить удобнее.
Засыпал уже под едва шелестящий шум дождя.
Проснулся внезапно. Проснулся оттого, что лежу целиком в воде. В ледяной воде! Прошло всего каких-то полтора часа, а под палаткой уже настоящая лужа.
Это не был дождь. Это был такой ливень! Такой ледяной ливень, что словами объяснить это просто невозможно. Ни на минуту не стихая, не прекращаясь, с сильным, даже ураганным ветром, с неба низвергались бешеные потоки воды. Ветер, казалось, налетал со всех сторон сразу, потому что палатку мотало во все стороны. Тайга ревела, выла, и стонала одновременно!
В конце сентября на Ханде уже бывают серьёзные заморозки. Зная об этом, я всегда на ночь одеваюсь тепло. В спальнике, да ещё закутавшись в тёплую куртку, не страшусь никаких ночных похолоданий.
Теперь, все, что было на мне, всё промокло. Причём не просто вымокло, а промокло полностью. Когда я встал, струйки воды побежали с меня.
Было очень холодно! Очень!
Костёр разводить умею. Развёл пожарче и начал сушиться, если это можно так назвать. Сильный ветер и проливной дождь не помогали мне. Из сухой одежды на мне были только трусы, футболка и носки, - что хранились во фляге. Правда, ещё сапоги, хоть и оставались на улице, но голяшки были подвёрнуты, поэтому вода туда не попала.
Таким образом, в трусах, футболке и сапогах я прыгал вокруг ночного, бешеного костра, переворачивал свои вещи, пытаясь их хоть чуть просушить. Наверное, это выглядело комично со стороны, но зрителей на многие десятки километров не сыскать.
Костёр усердно заливало дождём, правда, ветер здесь же раздувал его снова. Пламя моталось из одной стороны в другую. Постоянного, ровного тепла и жара не получалось. Процесс высушивания вещей затянулся на всю ночь.
Тут уж не до сна. Да и спать-то особо было негде: палатка и спальник так и оставались в луже. Хотя бы одежду высушить.
Погода бесновалась! Ветер приносил охапками хвою, вперемешку с листьями, швырял их мне в лицо. Обламывал с деревьев сучья, хлестал упругими струями воды. На соседнем болоте выло и гудело, хохотало и плакало, будто там и, правда, черти гонялись в салочки, или ведьмы устроили внеплановый шабаш.
Когда дождь стал перемежаться с острыми, крепкими льдинками, больно секущими лицо, а ветер только усиливался, я понял, что уже скоро утро. Температура воздуха стремительно падала. Струйки воды стали замерзать на футболке даже у костра.
Но… дождь вскоре и вовсе прекратился, сменившись плотным мокрым снегом. Стеной! Снег лепил с такой силой, так резал лицо и голые колени, что ночной дождь мне вспоминался детской забавой.
Пришлось срочно одеваться. Одежда, конечно, не просохла до нормального состояния, была влажной и даже сырой. Но плотно одевшись, напившись горячего чая, ещё какое-то время, покрутившись у костра, особого дискомфорта не ощутил. Будто бы, всё нормально. Только ветер, да снег на рассвете ещё усилились.
Как только стало хоть чуть видно реку, сложил в лодку мокрую палатку, мокрый спальник, всё остальное мокрое, - поплыл дальше.
Естественно, сразу замёрз.
Чтобы согреться, пробовал кидать спиннинг. Ничего не получилось. Ветер крутит лодку во все стороны, на леску налипает снег, катушка толком не работает. Бросил эту затею.
Да, кстати, у меня же с собой был классный плащ-дождевик. Модный! С вывертами! По новым технологиям. Он дышащий! Капли дождя по нему скатываются, а тело и не мокрое, и дышит. Но это именно дождевик.
Когда я надел этот плащ, мокрый снег к нему стал очень даже хорошо и крепко прилипать. Снег лежал на плечах, спине, а подтаивая, вода проникала сквозь эти модные поры, и вскорости я снова стал совсем мокрым. Насквозь! Ледяная вода и шквалистый ветер!
Через час замёрз окончательно и понял, что без хорошего костра больше не могу.
Причалил, и впервые в жизни не обнаружил на деревьях сухих веточек! Все было мокрое! И не просто мокрое, а напитанное влагой! Мокрый снег шёл так плотно, что даже спичку можно было зажечь, только низко склонившись над землей, чтоб не залило, не засыпало огонь. Очень трудно, промерзнув окончательно, удалось развести костер!
Снова разделся, но, почти сразу понял, что высушить одежду не удастся. Теперь ещё и лило с деревьев, в глубине которых развёл костёр. В другом месте, при такой погоде, вообще бы не развёл!
Особенно замёрзла спина, и то, что у мужика между ног. Грелся так: спустив мокрые насквозь трусы до колен, качался над костром. Когда трусы становились тёплыми, - надевал их. Грелся. Когда они на мне остывали, всю процедуру повторял. И так многократно.
В округе стали падать деревья. Не выдерживая тяжести налипшего снега, они сгибались дугой, скрипели, будто выли, будто стонали, и со страшным треском лопались. Одно упало совсем рядом, в десяти шагах, напугав меня страшным треском и грохотом. Но здесь же, я порадовался, что теперь не надо ходить далеко за ветками для костра.
В голове беспрестанно роились мысли. Все местные зимовья, я проплыл ещё вчера. Следующее, известное мне, должно быть моим конечным пунктом. До него плыть, по хорошей погоде, ещё полтора дня.
Тем временем, в атмосфере явно происходили какие-то изменения. Ветер стих. Резко падала температура воздуха. Стена мокрого снега стала просто стеной снега. Как зимой, во время доброго снегопада.
Когда я подошёл к лодке, мокрые палатка и спальник уже крепко схватились льдом. Снова к костру, - снег такой, что моих следов уже почти не видно.
Оставаться, - большая доля вероятности, что усну и больше не проснусь. Я просто понял, что вторую ночёвку без сна в таких условиях не выдержу. Усну, - замёрзну.
Плыть, в мокрой, ледяной одежде, - приятного совсем мало. Но, нужно же, что-то делать. Принял решение: плыть.
Рассудил так. Полтора дня ходу, это с рыбалкой, с обедом. А если, не останавливаясь грести вёслами, должен часов за пятнадцать доплыть до зимовья. Должен! Вместо обеда, можно на ходу жевать хлеб, запивать водой. Должен доплыть!
Я доплыл за четырнадцать часов…
Это была гонка. Нет, это было выживание. Даже не знаю, как это определить, но уверяю, - это было очень трудно. Очень!
Снег, в наступившей ночи, был ярким и, будто прозрачным. Тёмное русло реки, окаймлённое этим кружевом снега, чётко указывало мой путь. Наверное, в другое время я бы увидел всю эту красоту, когда и кусты, и деревья, придавленные снегом, распластались по берегам, опустили свои чубатые головы в стылую воду. Наверное, я бы залюбовался.
Но сейчас, я грёб без остановки. Видел только чёрную полосу воды. Без единой остановки четырнадцать часов.
Пришла усталость, а вместе с ней апатия. Потом какой-то нервный всплеск, эмоции, отчаяние. Снова апатия.
Вёсла, вёсла, река, река,
Вёсла, ночь, вёсла, ночь…
Река, снег, ночь, снег…
Вёсла, снег, ночь, ночь…
Уже стал понимать, что не выдержу этой бешеной гонки. Не выдержу этого холода. Всё, всё бесполезно. Бесполезно.
Ночь, вёсла, ночь, вёсла.
Руки сводило судорогой. Всё, что ниже груди и до коленей, сковало льдом. Бесполезно. Не выдержу. Не выдержу!
Вёсла, река, река, ночь,
Вёсла, ночь, ночь…
Холод, оказывается, не такой уж и страшный. Просто надо привыкнуть… Глаза сами собой закрываются. Ни каким усилием воли их не разодрать. Открыть глаза можно только водой. Холодной водой, по холодному лицу. И… тепло.
Ещё. Ещё хоть немного. Хоть один поворот…
Вёсла, вёсла, вёсла…
Когда увидел зимовьё, даже не обрадовался. Ничего не было, ни обиды, ни радости, ни какого-то другого чувства. Была просто пустота, и в чувствах и в голове. Ни единой мысли.
Причалил к берегу и, всё-таки на какое-то время, вырубился. Просто отключился. Может это была минута, может и того меньше, но это было. Было, потому, что чётко помню, что очнулся с мыслью: вот здесь, у зимовья замёрзнуть, - просто глупо.
До зимовья метров пятьдесят в подъём. Этот подъём, было второе серьёзное испытание. Первое, - это выбраться из лодки. Я всё преодолел. Я смог!
Зимовьё было не охотничьим, а строительным домиком на полозьях. Дров не было ни внутри, ни снаружи, ни одной чурки. Изнутри домик обшит вагонкой. Я смог оторвать три рейки, разломал их здесь же, ногами, и затопил печку. Когда печь заработала, загудела, и от неё реально пошло тепло, я позволил себе по-настоящему потерять сознание…
Очнулся часа через два. Снова растопил уже потухшую, но ещё тёплую печку и пошёл к лодке. Увидел, что я, оказывается, даже поддёрнул её на берег.
Перетаскал все вещи в зимовьё и… выжил.
Через сутки за мной пришла машина. Точно в назначенный час. Снег уже прилично подтаивал. Солнышко, хоть и было уже осенним, но свою работу делало исправно.
На следующий год, всё-таки надо будет взять плёнку, и ещё пару носков.