Первая встреча
Калининская область, Пеновский район, начало 70-х гг. прошлого века.
Начинающие охотники со стажем в три-четыре года мы с другом Николаем, конечно же, мечтали о весенней охоте на глухаря. Особенно после того, как охотники, остановившиеся в соседнем доме, вынесли из сеней сверток и, бережно раскатав холстину, показали добытого глухаря. Нам и так по молодости азарта было не занимать, а тут такое!
Надо сказать, что ездили мы в эти места на охоту часто. Я так думаю, что на охоте проводил больше времени, чем в институте. Охотничьи знания добавлялись, но очень медленно, так как серьезных охотников мы в тех местах пока не встречали.
В одну из поездок, как раз весной, баба Таня, у которой мы всегда останавливались, распознав нашу маяту, сжалилась и рассказала, что в глухой деревушке, далеко в лесу, живет знающий охотник Федор Калинович Кожанов. И хотя характер у него непростой, при должном подходе, может, и покажет нам, как правильно охотиться. На вино, добавила баба Таня, он не падкий.
Выслушав объяснения о дороге, мы двинулись в путь и, почти не заплутав, добрались до глухой деревушки в гуще леса. Она так и называлась – Заборовка. В ней было всего три дома, поэтому Федора Калиновича мы нашли сразу.
Без улыбки, сурово сдвинув брови, топорща усы, охотник нас выслушал и спросил, а что будет, если он откажется вести нас на ток?
У нас хватило ума смиренно ответить, что мы уйдем назад, довольные уже тем, что повидали, а главное – познакомились со столь известным человеком.
Это потом будут дружба, встречи, тепло Калинычева дома... А тогда Калиныч величаво кивнул и сказал:
– Ладно, оставайтесь.
За ужином мы пропустили только по одной стопке (баба Таня оказалась права), и то не нашей, магазинной, а Калинычевой, самодельной.
– Ночью, – сказал Калиныч, – разбужу, пойдем на ближний ток. С собой возьмем соседа, он только что купил дом в деревне и тоже не был на глухарином току.
Так судьба в один день подарила нам еще одну встречу – с Артуром Сергеевичем Макаровым. Встречу, прошедшую через всю жизнь...
Потом был ликбез с применением простейших инструментов – спички и коробка. Так де глухарь кококоет, а так – точит.
Мы в этот вечер усвоили, что глухарь вовсе не глухарь, а мошник. Что глухарка вовсе не глухарка, а копалуха, что глухарь не поет, а играет.
В целом это завершило нашу теоретическую подготовку, так как начитались мы в Москве о глухариной охоте досыта.
Вышли мы в два часа ночи, в три уже были на месте.
Шел дождь. Дул ветер. Деревья шумели, с них падала капель. В гуще сосен кто-то по-стариковски кашлял.
Калиныч сказал, что это кашляет глухарь, тьфу, мошник, что играть он не будет – не та погода. И мы вернулись в деревню. Калиныч нас не погнал, велел отдыхать, обнадежив, что вечером пойдем на дальний ток, на озеро Черное.
Тут все было всерьез, как я теперь понимаю, высший пилотаж!
Забегая вперед, хочу сказать, что к охоте, в том числе глухариной, Калиныч относился очень по-правильному. Например, однажды он при мне сильно отругал сына, самого отца семейства, что тот, с вечера подсев под токовым деревом, сбил подлетевшего глухаря.
Часов в семь вечера мы вышли из деревни. До озера путь оказался неблизкий – километров восемь. Из них три километра шли по брошенной дороге, а пять – лесными, известными только Калинычу тропами.
Несмотря на свои 70 с лишком, Калиныч был в отличной форме. Высокий, сухой, он походил на спортсмена-стайера. И шороху он нам задал.
Пришли мы на место около девяти, засветло. Наломали лапника, нарубили сушняка. В соответствии с указаниями Калиныча соорудили из лапника стену, перед ней навалили еще лапника и чуть поодаль зажгли костер. Калиныч велел готовить ужин, а сам удалился со словами: «Пойду, послушаю».
Вернулся он минут через сорок и полушепотом сообщил:
– Есть. Прилетели.
Где-то в часа три ночи мы, затоптав остатки костра, двинулись. До тока оказалось недалеко – метров пятьсот. Уже потом, после охоты, Калиныч разрешил осмотреть ток. Между двух низинок шла каменная гряда, поросшая соснами. По-местному она называлась гривой. Ширина ее составляла метров 50–70, а длину я до конца не проверил. Но по ней я прошел не менее километра. Вот на этой гриве и прилегающих к ней склонах и был ток, на границу которого мы вышли.
С погодой в этот раз повезло. Абсолютная тишина. Сквозь ветки светили звезды. Еще в темноте протянул вальдшнеп. И буквально вслед за ним, справа от нас, явственно защелкал глухарь.
Калиныч потянул Артура за рукав и подбородком указал в сторону глухаря. Артур кивнул и выдохнул: «Сам!»
Точения я не слышал, но между щелканьем были паузы в три-четыре секунды. И Артур шагнул в темноту.
Я шепотом спросил Калиныча:
– А мы?
Он повернулся и пару секунд молча смотрел на нас, как будто забыл, что мы здесь, и вдруг нас увидел. Потом махнул левой рукой и отвернулся в сторону Артура.
Его жест можно было понимать как угодно. Все возможные варианты: «отвяжитесь!», «валите, куда хотите!», «сидите на месте», «идите налево» – явно в его жесте присутствовали. Мы выбрали последний, посчитав урок состоявшимся.
Довольно скоро мы с Николаем тоже разошлись, и я двинулся один. Явственно светало.
Шел я медленно, с остановками, вслушиваясь в лес. Хотя занятие это было почти бесполезным: шум и щебет стоял, как в хорошем зоомагазине. Орало все, что могло орать: сидя на ветках, летая, перепархивая, бегая по земле.
В стороне Артура раздался выстрел, что никак не повлияло на общий звуковой фон. По-моему, все стали орать еще громче.
Я присел. Где-то недалеко раздались странные звуки, будто кто-то палкой ударял по фанере, но с каким-то костяным отзвуком. Потом Калиныч мне объяснил, что так сталкиваются на земле мошники.
Минут через пятнадцать звуки прекратились, я встал. Потянулся и решил, что надо возвращаться. Было совсем светло, над верхушками деревьев поднялось солнце.
И тут я услышал!
Не берусь оценить расстояние, я его не засек.
Я слышал все!
Щелканье, переходящее в захлебывающийся раскат, точение, казавшееся мне громче щелканья.
Я слышал все!
Как-то вдруг отсеялся птичий гомон.
Я слышал только глухаря.
И я пошел. Шел точно под точение, делая один, редко два шага. Сейчас я понимаю, что шел очень правильно, поскольку, остановившись, я успевал услышать конец точения.
В какой-то момент я подошел к низине, залитой водой и покрытой утренним ледком. Пошел по ней, с треском ломая лед, по одному шагу. В поднятые сапоги налилась вода, но понял я это только потом, после всего.
Я шел, а глухарь пел.
Как он пел! Не прерываясь ни на долю секунды, он нанизывал песню на песню.
Я и сейчас все это слышу.
Внезапно мне показалось, что я прошел и глухарь поет сзади. Я внимательно осмотрел вокруг все сосны, по счастью низкорослые, с редкими ветвями, но так ничего и не увидел.
Осторожно развернувшись, я под песню двинулся назад. Теперь мне показалось, что он надо мной. Я остановился у толстенной, в обхват, березы и на всякий случай посмотрел вверх.
И я увидел!
На самой верхушке березы сидел глухарь. Он пел, то распуская хвост, то сворачивая его, головой повернувшись в сторону взошедшего солнца. Мне он показался очень маленьким, размером с голубя.
В голову ударила мысль: мне его никогда не добыть. Не может быть такого счастья.
Трясущимися руками я поднял свой ИЖ-58 16-го калибра, нацелил его почти вертикально вверх. И выстрелил.
Глухарь слетел, разом превратившись в очень большую птицу, и, быстро махая крыльями, полетел в лес. Я почему-то представлял себе, что летает он величаво, как орел, учитывая размеры, а оказалось – как рябчик.
Времени было без малого восемь. Я присел около березы, выкурил сигарету. Почувствовав, что ноги мокрые, снял сапоги, вылил из них воду, отжал портянки. И двинулся восвояси. Очень скоро вышел на гриву и пошел к мужикам.
Подойдя к полянке, окруженной соснами, я увидел Николая с ружьем на плече, обходившего поляну по кругу. Шел он, высоко поднимая колени, так как поляна густо заросла черничником. Шагал Николай настолько четко, будто про себя считал: раз, два, левой!
Дождавшись, пока он замкнет круг и начнет второй, я вылез из кустов и поинтересовался, что, мол, Коля, делаешь?
В ответ я услышал фразу, которая веселит меня до сих пор:
– Я перемещаюсь по току!
Сказано это было тоном типа «для особо недогадливых».
Давно нет Калиныча, нет Артура. Пусть эта история станет свечкой в их память.
Прошло с тех пор почти сорок лет. Много было охот, весенних зорь. Но я больше никогда не видел глухарей на березах, токующих навстречу взошедшему солнцу.