Сейчас у меня Дуся, дочь моей Умки, и Катя, которой нет еще двух лет. На охоту они идут со мной по очереди. Вой любой отставшей собаки слышен за километр. Вернее, это не вой, а плач. Если погода нормальная, мы выходим на охоту через день. С некоторых пор мой автобус на деревню Бедряж стал ходить по городу, собирая пассажиров. Наверное, на второй рейс набирается больше народу, а вот в семь утра — как обычно. Для нас это лучше. А то собака, лыжи, огромный рюкзак со специфическим амбре от тухлятины для прикорма (рыбий жир, бобровая струя) — мне даже неловко. Кто-то нос зажмет, кто-то головой повертит, однако своего недовольства не выразит. К тому же в недалекие времена в автобус садились скотники с фермы. Запах навоза и силоса смешивался с духманом проквашенного мяса из моего рюкзака, и все было в ажуре. Сейчас все изменилось. Скотников не стало. Едущие в школу учителя обильно надушены. Да и старшеклассницы от них не отстают. «Пазик» набит учениками, как банка килькой, и порой мой рюкзак так прижмут, что он соки и выпускает.
Я стараюсь ездить по субботам — день-то не школьный. Автобус выходит ровно в семь. Темень кромешная. Хорошо, что со мной собаки. Без них скукота давящая. Иногда дерево как грохнет от холода — аж вздрогнешь. А с собакой ничего: погладишь ее по голове и скажешь: «Стреляет, однако». Бросишь в костер лапку хвойную, она вспыхнет, все осветит. Повалит дым смолянистый — запах приятный, радующий душу охотника. На дальний путик автобус позже приходит. Пока бредешь в гору к первому капкану, почти час уходит. А вот есть одна остановка, всего в пяти километрах от города, Лягаевка называется... Место неудобное: лес от нее в километре, и сразу идет длиннющий тягун. Если водитель высадит меня у леса, то так и потянет в гору на первой. Вот и не хотят водители лишний раз останавливаться. Бывает, что шофер — «наших кровей», даже спросит: «Где тебе удобнее?» Замечательно! Не надо топать лишний километр.
На этот раз на просьбу остановиться у леса ответ шофера был такой: «Там нельзя, да и гололед». Надо же! А позавчера водитель междугородки там останавливался. Что ж, поковыляем мы с Дусей по кромке асфальта до конца леса.
Дошли. Я надел лыжи, отпустил собаку и, включив фонарик, пошел к первой ловушке. В капкане пусто. Ну и ладно! На другом путике есть одна, видно, еще вчера попалась. Какая-то птичка весь бок исклевала. Дыра с палец. Сова? Нет. Та бы всю изорвала. Похоже на дятла. Вон какая дырка! Мыши постригут, а в кишки не лезут. Вот невезуха! Наломал я сухих еловых веток, распалил костерок. Сходил еще за дровами. Подложил в костер и сел под елку на камусные лыжи.
Пил я да думы думал. На куницу открыли охоту с первого октября. Зачем? Лаек натаскивать? Аргумент: она, мол, зайцев кушает! А то что куница в октябре невыходная? Интересно, кто пойдет на такую охоту? Кто захочет две тысячи бросить коту под хвост? Да браконьер со «снежика», ради развлекаловки! Каратели они, не охотники. Зайцу житья не дают. Если лег бедолага в бурьян на поле — ему крышка. А еще лапшу вешают про гуманную охоту! Что мы, неграмотные? Ничего не видим, что ли?
А вот и Дуська появилась. Что, набегалась? Тебе девять лет, а ты все за зайцами! Умка по молодости тоже бегала, однако потом перестала. Вот тебе хлеб — на мясо ты пока не заработала, дам, может, к обеду. Ждать рассвета мне в тот раз почему-то расхотелось. Я закидал снегом костерок,
собрал пожитки и, включив налобный фонарь, стал выбираться на поле.
Брел по полю, не ощущая прилива свежих сил. К тому же недавно шел дождь, верхний слой снега стал стеклянным. Корка была крепкой, но мой вес ее ломал, лыжи не шли, а вязли. Льдом срезало лосиный камус, и мне подумалось, что скоро лыжи станут лысыми. До второго капкана было километра полтора, слева и справа были деревни, а из них шли следы лесовозов. На колее я маленько передохнул, а после она повернула к моему капкану. «Хоть в этом повезло», — подумал я и снял лыжи. До елки, где стоял капкан, было метров пять. Место новое и уловистое. Двух куниц я уже здесь отловил, и сейчас там вряд ли висит третья. Но она висела! И все три на этой елке были целехоньки. Ни мышь, ни птица их не тронули. Вот спасибо, Господи, спасибо! Ты меня на этот путь наставил и помогаешь. Просто так ничего не бывает: за труд — награда, за грехи — расплата. На радостях дал Дуське хороший кусок мяса. Следующие капканы снимать не буду, привада уже не понадобится. Лесорубы лес там взяли, и куницы нет. Теперь пошли домой, Дуся.
Легко сказать — домой! Мы на отметке пятнадцать километров. Притом я один, и лыжню бить по такому снегу нелегко. Останавливаюсь через каждые сто метров, выравнивая дыхание. Нет, непросто дается нам каждая куничка. Обессиленый, бросаю бить колею, встаю на тракторный след — и айда через деревни по чистому асфальту!
Отдохнув пару дней, бегу вновь на автобус. Но уже с другой собакой и совсем в другую сторону. Предыдущий год дал мне наглядный урок. И не мне одному — моему сыну тоже. Куница на наших путиках не шла ни на какие приманки. Собаками мы ее не промышляли. Только в конце сезона Костя снял капканы и переставил их в другое место. Там было много куничьих троп и не было зайца, и, видно, с голодухи куница пошла в капканы. Один пролов и одна хищница — таков итог нового путика. Все, сезон закончился.
Я знал: много рябины — куница ловится плохо. Но никогда не списывал неудачи на зайцев. И жизнь доказала: если много зайца, зверь игнорирует капканы. Даже те, что с медом. Всю жизнь я ставил капканы на одно место. Обычно это переходы, ложки, перелески — места очень узкие. Пробегая, голодная куница обязательно учует приманку и залетит в ловушку. За десятки лет брошенные поля заросли лесом, опушки, лога, сколки — все покрылось молодой порослью. Как говорится, места — пальчики оближешь. Стоя на вершине одного угора, я любовался зелеными островами и вдруг подумал: «А почему ты проходишь мимо?» В следущий заход я поставил там три капкашка. И сегодня с Катериной мы отправились их проверять.
С остановки мы перешли дорогу, на минутку встали в открытом поле. Я отпустил собаку, надел налобный фонарик и, включив его, пошел в сторону железной дороги. Нам предстояло пересечь поле, спуститься вниз к железной дороге, пройти под ней и остановиться у нашего «костра», где повалена огромная елка, совсем сухая. Темнота кромешная, до рассвета два часа. Придя, я развел костер, погонял чайку, покормил собаку. От нечего делать заготовил дров для следующего костра. Иногда я доставал банку с прикормом и грел ее. Кусочки мяса, шкурки кролика, рыбий, жир, бобровая струя — все это нагревалось и начинало шипеть. Я тряс банку, затем укутывал ее тряпками и клал в сумку. В километре от костра был мой первый капкан: если там скушали прикорм, я подвешу новую шкурку — тепленькую, пахучую. Капли жира и бобровой струи упадут на землю. Это так называемая «накроха». Собак в это время я обычно отгоняю вицей (вица — хворостинка, прут, розга, хлыст, длинная ветка, лоза). Дуська, та давно поняла, что это брать нельзя, а Катька, вечно голодная, облизывает даже деревья и места, где намазано жиром. В этот год она уже малость соображает и боится срывать прикорм. Конечно, только попробуй — враз получишь дрыном.
Я редко дожидаюсь полного рассвета, только в непогоду, чтоб обсохнуть. Да и сейчас мне надо бежать. Впереди новый путик. Пошли, Катька!
Идем полевой дорогой. Снег кругом, от него светло. Лезем в гору, под гору, опять в гору, катимся вниз, прямо к капкану. На мертвых куниц лайки — ноль внимания. Катька стоит, жрет остатки прикорма. А над ней висит здоровенный кун. Они, самцы, почему-то лезут первыми. О, не зря я баночку грел. Фу, всю накроху съела. Пошла вон! Капкан болтается, прикорма нет. Включаю фонарь и ставлю капкан на место, привязываю кусочек шкурки — готово! Почти вприпрыжку бегу ко второму капкану. Вот повезло — и тут куница! Привязав капкан и прикорм, иду дальше. Фы-ррр — вылетает рябчик и садится на ольхушку. Бах! Он падает вниз, к нему — Катька. Цап его — и бежать. Ору на нее, и она бросает птицу. Положив рябчика в рюкзак, я трогаю куниц: не сон ли это? Поди, и на третьем висит? Я в таких случаях в церкви свечку ставлю. А сейчас, думаю, одной свечки мало.
Размечтался… А Катька, наверное, весь прикорм слопала. Точно, вон ее хвост мелькает под елками, значит, что-то жрет. Эдак она и куниц стылых пробовать будет? Капкана нет! А, вот же он, на той стороне дерева. Надо же, и правда — третья! Эта светленькая. Все мои догадки и выводы разбиты в пух и прах этими куницами. Здесь набитые заячьи тропы. И на тебе — куницы в капканах. Неужели их околдовал бобровый запах? Опять не сходится. В том году я бобровой струей весь лес залил, а было пусто. Ничего не понимаю! Наверное, это несмышленый молодняк? Да разве определишь? Самцы по весу и размеру не уступают взрослым. Помолившись Богу и всем святым, на прощание сказал спасибо и зашагал ближе к дому.
Дня через два мы поехали с Дуськой на дальний путик. Это за двадцать километров от города. И на этот раз, на мое счастье, в тягун, который с километр, уходил след семисотки. По нему я прошел до первого капкана, а колея ушла резко вправо. Спасибо и на том, дошли хорошо. Даже лыжи не надевал. До капкана метров триста, вот сейчас ноги в петли — и пошел. Через какие-то метры Дуська загавкала. Неужели живая? Стараясь не грохнуться, я быстро заскользил вниз на лай собаки. Еще издали я осветил дерево, где стоял капкан, и удивился двум горящим точкам. Так это же глаза зверька! Куница сидела на ветке липы, а под ней, встав на задние лапы, бесновалась Дуська. Перестань! Деревню разбудишь! Сейчас я ей дам по башке палочкой — и готово.
Уже горел костерок. Его неровный свет освещал мои лыжи, висевшее ружье и куницу. И тут у меня над ухом — гав! Я аж подскочил: «Ты че, совсем сдурела? Она давно не дышит, а ты...» Дуська смутилась и отошла в сторону. А когда я включил фонарь на полную и пошарил по поляне — ба! Да тут полно зайца! Вот Дуська и сбежала, зайчатница неугомонная.
Я глянул на часы: девять пятнадцать. Надо собираться, путь далекий. Путик первый раз проверяю. Утро замечательное. Тихо, ясно, звезды, месяц. Снег мягкий, льда почти нет. А какое начало! Такие моменты гонят вас вперед, а надежда продлевает жизнь, придавая силы. Что ни говори, а промысел не дает сидеть на месте. Лентяи на путиках не встречаются. Их логово — диван.
Второй и третий капканы были закрыты. Кто это сделал, я не узнал, а вот в четвертом торчали птичьи лапы. Приятного аппетита! Дальше такое по всему путику. То лапы, то пролов. Время подходило к двенадцати, когда, спускаясь в очередной лог, я заметил следы куницы. О-па! А тут нет моих железяк. Непорядок. Достав запасной капкан, я поставил его на сухую елку. В тот раз я не торопился. Телефон был в кармане. Позвоню домой — и зять приедет в назначенный пункт.
Я вновь спустился в следующий ложок. Глянул вверх и... Над моей головой зависла стая косачей, как клубок. Я выстрелил в середину и стал провожать взглядом стаю. Ура! Один завалился! Вон упал в лес. Дуська, бежим! Мы полезли туда, откуда пришли. Одолели подъем, зашли в лесок и выскочили на небольшую полянку. Смотри, Дусь, вот он спикировал, вот его поволока. А вот он сам. На белом снегу, чуть утонув в нем, раскинув черные с белым крылья, лежала наша добыча.