Ломая ногами сухие стебли крапивы, я шел по берегу, наслаждаясь долгожданным теплом, и вскоре натолкнулся на убежище енотовидной собаки. Оно очень уютно было устроено под корневищем невысокой ольхи, нависшей над рекой и готовой в любой момент рухнуть в воду. Для меня как следопыта подобная находка оказалась весьма удачной, и, скинув рюкзак, я принялся делать нужные замеры и зарисовки.
Внезапный гвалт будто попадавших с неба в ольховник многочисленных серых ворон отвлек меня. Поднялась настоящая кутерьма: птицы то садились в кроны, то взлетали, при этом оглашая осенний лес непрекращающимся громким карканьем. Оттуда же доносилась стрекотня сороки, а позже к общему хору добавились и голоса нескольких галок, явно прибывших из города. Но заставить прилететь их в лес и «выступить» в поддержку вороньего большинства могла лишь какая-то веская причина. Так ведут себя многие птицы, и особенно врановые, при обнаружении пернатого хищника. Я рассудил, что, по всей вероятности, представители черного племени обнаружили одного из ястребов — тетеревятника.
Тем временем более трех десятков ворон, одна сорока и немного галок продолжали будоражить погожий осенний день своими истошными криками. Вскоре эта банда сдвинулась поближе ко мне, а позже и вовсе расселась вокруг по вершинам деревьев. Мне показалось, что сейчас вся стая была занята только мной, ор почти прекратился. Но куда же пропал птичий враг — причина всей этой суматохи? Может, улетел? Я приблизился к ольхе, маленькая крона которой была почти сплошь покрыта воронами и галками, и шуганул их. Птицы молча взлетели и нехотя пересели на соседнее дерево. Ради потехи я шуганул их и оттуда. Мало-помалу вся компания разлетелась, а вопрос о том, кто был причиной переполоха, остался открытым.
Между тем неподалеку, в заболоченном кустарнике, свистнул кормящийся рябчик, и я, достав манок, перекинулся на него. Нет, в тот день я не взял ружья и планировал только сфотографировать рябчика, если тот подлетит. Но он так и не вылетел... Сделав кое-какие записи, я взял рюкзак и направился обратно к берегу, с трудом выползая из тесных зарослей черемухи и прочего непролазного кустарника. Но не успел я выбраться из веточной путанки подлеска и как следует разогнуться, как в ту же секунду лицом к лицу столкнулся с тем, кого совсем недавно воронье сборище подвергло психической атаке. Прямо передо мной, в пяти метрах, на ветке сидела сова. Средних размеров, с красивым светло-серым оперением. Это была взрослая особь серой неясыти. Далее все произошло мгновенно. Как только я выбрался из подлеска и поймал птицу взглядом, неясыть повернула ко мне свою большую, почти белую голову и впилась в меня своими красивыми черными глазами. Это было просто фантастично! Первая мысль, посетившая меня в те секунды, была о фотоаппарате. Он лежал в сумке, но... я не успел. Сова, напуганная моим появлением, снялась с ветки и скрылась в глубине ольховника. Больше я ее не видел. Рисуя в воображении ястреба и прочих дневных охотников, я напрочь забыл о ночных хищниках, столь же нелюбимых врановыми. Как видно, птичья суматоха была небеспричинна.
Но почему так снизился пыл вороньей своры, когда она подлетела ко мне? Напомню: все это время неясыть находилась неподалеку. Я допускаю, что вороны меня побаивались и поэтому не проявляли к хищнику прежней агрессии. А возможно, в их птичьих, но довольно развитых мозгах засела мысль сведения счета с совой чужими, то есть моими, руками, и они видели во мне могущественного союзника. Но что удивительно, неясыть тоже оценила ситуацию и расположилась близко от меня, будто желая воспользоваться моим покровительством. А когда враги оставили ее в покое, сова, как и любая дикая птица, не выдержала столь тесного контакта с человеком и в момент моего внезапного появления поспешила ретироваться.
Я немного жалел о том, что судьба лишила меня бесценного фототрофея — близко сидящей и прекрасно освещенной осенним солнцем птицы-красавицы. Но радовало, что разыгравшаяся на глазах сценка надолго останется в памяти.