Но это я размечтался: снега мы в наших краях уже недели две не видели. Просто мне захотелось всего и сразу...
Лишь новый день заявил о себе багряной каймой на горизонте, как я уже в полях. Иду осторожно намеченным маршрутом, поглядываю в бинокль и радуюсь. Радуюсь заснеженным просторам, цепочке свежих лисьих следов на моей старой припорошенной лыжне, ветру, что, качая метелки камыша по берегам замершей речки, дует мне прямо в лицо, охоте, которая только началась и необъяснимой уверенности, что сегодня все сложится удачно. Эх, были бы желание и силы, а лиса найдется!
И действительно, не проходит и часа, как, осматривая в бинокль заросшее бурьяном поле, примыкающее к ровной глади припорошенного снегом жнивья, я нахожу лисицу. Ба, да это ж мой старый знакомый — крупный ярко-красный лисовин, за которым я не один год гоняюсь, увлеченно мышкует, забыв обо всем на свете. Это хорошо, но как к нему подобраться? Можно попробовать перебежать метров двести по полю к островку леса впереди. Там на опушке я часто встречал следы лис, и есть шанс, что, закончив охоту, рыжий хищник пойдет именно этим путем. Или попробовать подстроиться под ход лиса и перехватить его на мелиоративной канаве, что, разделяя поля на две части, тянется по правую руку? Придется, правда, заложить крюк километра в полтора…
Немного понаблюдав за лисовином, выбираю второй вариант. Предстоит небольшой марш-бросок. Прикрываясь деревьями, растущими вдоль ручья, обрамляющего поле, пыхтя и отдуваясь, пробегаю на лыжах до канавы. Но, чтобы в нее попасть, надо проскользнуть незамеченным через открытый участок. Улучив момент, когда лис, раскапывая в снегу мышей, повернулся ко мне спиной, быстро перемахиваю чистину и ныряю на дно канавы; беззвучно скользя по присыпанному снегом льду, стремительно сокращаю разделяющее нас расстояние; на ходу раскидываю сошки карабина, снимаю защитные колпачки с прицела и уже начинаю жалеть, что не взял с собой ножик, чтобы снять с лисы шубу прямо на месте. Эх, мечты, мечты!
Тихонько поднявшись по снежной насыпи, с замирающим от волнения сердцем припадаю к биноклю. Ну, где же ты, мой дорогой? А «дорогой», капризно изменив маршрут, уже деловито семенит вдоль леса, где изначально я собирался его поджидать. Вот ведь невезение! Пригибаясь, бегу лисовину наперерез, прямиком через поле, прикрываясь складками местности. Но вот впереди ровная, как асфальт, заснеженная целина. А рыжий уже на углу леса, в аккурат где должен был стоять я. Падаю в снег. Пробую манить писком мыши — далековато, зверь явно меня не слышит. Зайчиком — лисовин, задумчиво посмотрев в мою сторону, медлит и обходит меня по дуге, заходя на ветер. Вот сейчас он юркнет в ручей, зайдет по нему мне в бок, причует мой запах и поминай как звали! Забавно, но из охотника я превращаюсь в дичь…
Рву что есть силы к ручью. Кровь молоточками бьет в висках. Ну почему я не увлекаюсь коллекционированием марок? Сидел бы сейчас дома у камина, перелистывал кляссер с бокалом коньяка в руке, вместо того чтобы с утра пораньше в мыле гоняться за лисами по полям...
Еще чуть-чуть, еще немного — и я на нужном рубеже. Посмотрим, кто кого... Но тут рыжий хитрец отделяется от зарослей кустарника и неспешно, с достоинством, словно идя по своим делам, направляется обратно к лесу. А я как на ладони. Стою и смотрю, кусая локти, как пронзительно красный, крупный лисовин безвозвратно ускользает от меня. Но делать нечего: это — охота…
На обратном пути у ручья, на своей лыжне, нахожу свежие отпечатки лап своего ловкого приятеля и желтый след его метки. Вот плут! Так уверен в своей хитрости, что даже посмел над охотником посмеяться! Ну ничего, мы с тобой еще встретимся! Выпив кружку чая за здоровье лиса, я зашлепал лыжами к машине...
Сажусь за руль, начинаю объезжать другие поля. То и дело останавливаюсь и подолгу всматриваюсь в заснеженные дали, стараясь не проглядеть, не упустить из вида даже самую незначительную темную точку вдали. Ведь от этого зависит вся охота. Мне везет. Где-то в километре от дороги, на убранном с осени овсяном поле, замечаю охотящуюся на мышей лисичку. Отогнав машину за перелесок и сверившись с направлением ветра, начинаю подходить.
Первые пару сот метров дались легко – край поля зарос густым тальником, надежно скрывающим меня от лисицы. Затем, прикрываясь одиноким кустиком, в полуприсяде удалось подобраться поближе. Дальше — ползком, от одной заснеженной кочки к другой. Но вот они кончаются, и впереди ни единого бугорка, ямки или пучка бурьяна, за чем можно было бы укрыться от глаз лисицы. Голая, как футбольное поле, широко раскинулась ровная белая гладь, и на ней где-то вдалеке рыжеет маленькая точка. Что же мне делать?
Прильнув к прицелу, разглядываю куму. Та сидит столбиком, как собачка, забавно крутит острой мордочкой из стороны в сторону, слушает мышиную возню под снегом. Громко маню мышкой. Лисица поворачивает голову в мою сторону, черные ушки торчком. Вот она встает и... неторопливо идет ко мне. Не верю своим глазам! Неужто услышала? Останавливается, оглядывается по сторонам: откуда писк? Пик-пик-пик! — снова зову рыжую. Теперь сомнений нет: слышит, плутовка, слышит мою манку! И бодро трусит ко мне. Вжавшись в снег, с волнением наблюдаю, как растет плутовка в окуляре прицела. Рыжая густая шерсть горит, переливается на солнце, сверкает белая манишка воротничка, пышный пепельно-рыжий хвост играет, стелется по снегу за своей хозяйкой. Лисица проходит немного, останавливается, слушает. Я опять ее маню и, как на веревочке, тяну-подтягиваю к себе. Патрикеевна все ближе, ближе, уже и стрелять можно — расстояние метров двести. Винтовку с предохранителя я уже снял и к стрельбе изготовился, но охотничий азарт подначивает подманить зверя еще ближе, на самый верный выстрел…
Вдруг послушно идущая ко мне лисица замирает на месте, виляет «трубой» и, осторожно переступая одетыми в черные чулочки лапками, тянет в сторону. С каждым шагом ее движения становятся все вывереннее, все напряженнее. Хитрый взгляд направлен вниз. Вот она подбирает задние лапы, словно сжимаясь пружиной, грациозно подпрыгивает и, подняв фонтан снежной пыли, ныряет в снег. И тут же выныривает с мышью в зубах. Мордочка вся в снегу. Щурясь то ли от удовольствия, то ли от яркого солнца, кума с наслаждением жует добытый завтрак, а перекусив, поворачивает к лесу. Я опять берусь за манок. Но рыжая ко мне не идет: или наелась, или планы поменяла, или распознала фальшь. Последний шанс вернуться домой со шкурой уходит от меня неспешной, сытой походкой...
У нас, у охотников, бывают порой мгновения, когда, повинуясь какому-то необъяснимому чувству, еще не выстрелив, мы уже понимаем, что цель наверняка будет поражена, и наше тело все делает интуитивно быстро и слаженно. Происходит это настолько легко, играючи, само собой, что мы сами потом удивляемся, как это так ловко удалось срезать быстрым выстрелом взметнувшегося из кустов вальдшнепа или свалить мелькнувшего в прогале деревьев секача. Так и в этот раз все для меня слилось в один короткий миг: дистанция, порывистый боковой ветер, лисица, замершая на секунду, и крестик прицельной марки, легший на кончик ее носа. Дыхание замирает, я давлю на спуск. Словно подкошенная, Патрикеевна обмякла и ткнулась мордочкой в слег. С ликующим криком я вскакиваю и бегу — нет, лечу! — к наконец-то добытому трофею.