Был первый вечер моей охоты в Латвии. Закинув карабин за плечо, я шёл к добротно сколоченной открытой вышке через поле молодого, только начавшего подниматься овса, по размякшей от недавних дождей земле. Небосклон почти весь был затянут низкими серыми облаками. Но налетающий порывами ветер гнал их прочь, обнажая на горизонте нежно-голубые лоскутки вечернего неба и обещая на завтра погожий день. Временами я останавливался и осматривал кромку леса в бинокль. Там, со слов старого охотника из соседнего хутора, уже несколько дней подряд выходила на жировку парочка косуль – самка и козёл с очень неплохими рогами.
Я жадно прочёсывал в свой потрёпанный «Люпольд» каждый метр высокого травостоя у леса, впадину мелиоративной канавы у границ яровых хлебов, соседнее, зарастающее цветущим разнотравьем, широкое поле. Но нигде косуль не было. Когда же я дошёл до невысокой открытой вышки, что стояла метрах в сорока от леса, из травы на склоне мелиоративной канавы, всего в каких-то двадцати метрах от меня, выскочила косуля. Это была самка. Я как шёл, так и замер. Коза в несколько резвых прыжков достигла опушки леса. Она остановилась, видимо почувствовав себя в безопасности рядом со спасительной чащей. Оглянувшись и вытянув вверх шею, она долго смотрела из стороны в сторону. Ветер между нами был боковой, и коза, так и не поняв, что ей угрожало, неспешно скрылась в лесу.
Но минут через пятнадцать она вышла снова. Немного левее. Безбоязненно, словно ничего и не было, она принялась кормится сочной травой, откусывая стебель в середине и как-то особенно тщательно, будто в задумчивости его пережёвывая. Удобно устроившись на вышке, я наблюдал за ней через прицел винтовки. До козы было не более пятидесяти метров, и в оптическом увеличении она была так близко, что казалось, протяни руку, и я смогу до неё дотронуться. Я видел её в мельчайших деталях: шерстинки на летней песочно-рыжей шкуре, влажный черный нос и идущие от него к уголкам рта жирной черной полосой «усы»; белое пятнышко под нижний губой, большие темные глаза, внимательно косящие по сторонам, и длинные уши-локаторы, неустанно оберегающие своего хозяина от беды.
Каждый раз, когда пасущаяся косуля выплывала из высокотравья на разряженный участок поля, небольшой пригорок или прогал среди зарослей, я, поставив болтовик на предохранитель, ловил в перекрестье прицела лопатку зверя и мысленно нажимал на спуск. Я снова и снова повторял это несложное упражнение, ведь когда-то вслед за самкой из леса должен был выйти более осторожный самец…
Засмотревшись на косулю, медленно бредущую вдоль леса к вышке, я совсем забыл о ветре. А он на этот раз был не за меня. Разбежавшись по просторному полю, он с силой налетал мне в спину, унося затем мой запах прямиком к урочищу. «Ещё немного, и она меня причует», - промелькнуло в голове. В подтверждение моих мыслей, косуля, пройдя несколько метров, вдруг резко остановилась, словно наткнувшись на невидимую преграду. Подняв вверх длинную вытянутую морду, она настороженно ловила носом потоки воздуха. Среди дурманящего благоуханья трав и сырости недавно прошедшего дождя чувствовался привкус чего-то чужого, тревожного. Кроны деревьев, трепеща листвой, согнулись под новым порывом ветра (бросившего прямо в нос зверю запах врага), уже кричащего косуле в полный голос: «Опасность! Опасность!!!». Будто очнувшись, она встрепенулась и разжатой пружиной бросилась в лес…
«Да, неудачное начало.…», - подумалось мне. Эта коза спутает мне все карты. Если самец отдыхал на днёвке неподалёку, вряд ли он сюда выйдет после такого представления. Хорошо хоть не облаяла меня. Тогда бы можно было с чистой совестью собираться в обратный путь.
После исчезновения косули, я просидел на вышке впустую часа два. В середине июня в Прибалтике темнеет очень медленно и ночи, как таковой, нет. Ненадолго лягут на землю тусклые неверные сумерки, а через пару часов, глядишь, небо начнёт опять сереть и рассвет уже близко. Отлетали тягу вальдшнепы, просвистели невдалеке крыльями крякаши-холостяки в поизносившихся весенних нарядах, даже монотонно бьющий в кусте коростель, в конце концов, устал и замолк. Становилось скучно и зябко на пронизывающем ветру. Давно уже хотелось в тепло и к друзьям.
Вдруг вдалеке справа, над стеной бурьяна заброшенного поля, я замечаю какое-то светло-рыжее пятно. Холод и скуку как рукой сняло. Я взялся за бинокль. Ба, да это ж та самая коза! Всё-таки не утерпела, вышла на вечернюю кормёжку. А это, кто у мелиоративной канавы метрах в трёхстах? Кажется, козлик. Хорошо, что у моего «Люпольда» можно переключать кратности увеличения. Я повернул рычажок бинокля на x17. Отчётливо вижу, что, да, - козлик, но рожки - как тоненькие антенки, острые и совсем маленькие. Этому парню ещё не одну зиму пережить нужно, чтобы стать хорошим трофеем…
Снова жду своего козла, временами поглядывая на пасущихся косуль. Усталость после долгой дороги из Москвы даёт о себе знать, и я начинаю клевать носом. Время то медленно тянется в томительном ожидании, то резко скакнёт вперёд лишь стоит закрыть слипающиеся глаза…
Затёкшая нога тупой болью вытаскивает меня из полудрёмы. « А, что? Нет, нет, я не сплю..» Осмотрелся по сторонам. Коза убрела уже совсем далеко - с трудом нахожу её в бинокль. А молодой козелок, заложив дугу по заросшему полю, оказался у меня за спиной метрах в двухстах. Вот он нагнулся, что-то щиплет у куртинки белых зонтиков валерьяны. Поднял голову. Над стригущими ушами, отгоняющими назойливую мошкару, высились корявыми ветвями длинные темные рога. Меня словно током ударило! Так это не тот спичак, что был у канавы, а мой, мой козлик, за которым я и пришёл! От неожиданности и нахлынувшего волнения давление ударило по голове, бешено застучало сердце и вдруг стало нечем дышать.
Глубокий вдох - глубоких выдох. Успокаиваюсь. Оцениваю шансы, прикидываю дальнейший расклад... Как же мне тебя, голубчик, заполевать в таких густых зарослях? Козёл по шею закрыт высоким, уже начавшим желтеть бурьяном. Тут никак не выстрелишь, пуля в раз отрикошетит от травы.
Но удача в тот вечер всё-таки была на моей стороне. Маленький олень немного постояв на границе высокотравья и свежих всходов овса, решительно вышел на чистину. Быстрым шагом он двинулся через зеленые посевы, доходящие ему почти до брюха. Прильнув к окуляру прицела и затаив дыхание, я вёл его «на мушке». До козлика было где-то под сто пятьдесят метров - отличная боковая цель, но я ждал, когда он остановится. А тому было явно неуютно на открытом пространстве: озираясь по сторонам, он без остановок шёл напрямки к лесу. Надо было стрелять - ещё сотня метров, и в створе выстрела окажутся угадывающиеся сквозь шумящие кущи крыши домов близлежащего хутора. И тут из деревни раздался отрывистый лай собак. Козёл остановился, прислушиваясь к их голосам. Не раздумывая, я нажал на курок. Ударил выстрел. Выгнувшись дугою, козёл подпрыгнул вертикально вверх и, обмякнув, упал в густую траву, пропав на мгновение из виду. Но вот, чуть в стороне, он вынырнул отчаянной свечкой из зеленого моря посевов, словно рыба, попавшаяся на крючок. На долю секунды он завис в воздухе и тяжело рухнул в зыбившиеся на ветру зеленя...