Вкоторый раз сорвало шпонку. Игорек выпрыгнул за борт, подтолкнул лодку кормой к берегу. Сидевший за румпелем Володя проснулся, поднял ногу мотора, обнажив винт с белыми побитыми лопастями. Пассатижи, кусок ножовочного полотна, гвоздь на 150 — разогнули и вытащили шплинт. Затем отпилили двухсантиметровый кусочек гвоздя, заменили шпонку. Шплинт встал на место. Оттолкнув лодку на глубину, протащились, скользя по камням, через перекат. С полоборота завелся тридцатисильный «Вихрь», и казанка рванула в ночь вверх по течению. Взгляд вновь сконцентрировался на закуржавевших кружевных заберегах в сказочных самоцветах, на кромках льда, кое-где припорошенных трехдневным снежком.
Три друга Валька, Игорь и Володька который день шерстили карельскую речку Тулокса. Речка небольшая, но сварливая, с бесчисленными перекатами, отмелями, темными омутами, неожиданными протоками, заросшими мелколесьем берегами. Добычливая. Промышляли они норку. Зверьков было много. Отличная кормовая база, да и беглые со звероферм обеспечивали высокую плотность. Оказалась как-то в капкане даже крестовка. Крупная, мощная, она практически выдавила из угодий аборигенную, более мелкую европейку, не выдержавшую конкурентной борьбы.
Было около двух ночи. Мороз перевалил за десятку, и зверек с позднего вечера до утра шарился по береговой линии в поисках чего бы сожрать. Его следами пестрели забеленные снежком берега и забереги Тулоксы.
Лодка летела вперед. Ага, вон сверкнули два зеленых светлячка. Это норка, не обращая внимания на лодку, продолжала драть лягушку. Мушка по центру глаз, толчок приклада в плечо — и звук короткого выстрела, почти неслышный за ревом мотора, умчался по реке. Зверек дернулся и застыл, так и не выпустив добычу. Мотор сбавил обороты, лодка ткнулась в хрусткий лед рядом с крупным, почти черным котом. На носу застыла бусинка крови. Тяжелый, жирный. Седьмой за сегодня. Подобрали. И полетели дальше, туда, где капканчики стояли. Протащились еще по трем небольшим перекатам; сорвали две шпонки; добыли пяток норок. Темненькие все, красивые. Устали, подмерзли, проголодались. Решили дойти до большого переката и под ним почаевничать, подремать чуток — ночи ведь без сна.
Мотор ровно гудел, убегали назад бесчисленные повороты. На песчаной косе взгляд определил в лунном свете силуэт лисы, семенящей не спеша вдоль воды, и длинную, горбатую тень, бегущую впереди нее. Огневка. Охотница. Лодка поравнялась со зверем, Валька поймал его на мушку, но выстрелить не успел. Лиса присела и метнулась в прибрежные заросли.
Казанка выскочила на широкую воду омута. Метрах в пятидесяти по курсу, сверкая в лунном свете, гремел большой перекат. Ребята повернулись к Володьке, а тот, уткнувшись носом в искусственный меховой воротник куртки, спал. Лодка летела вперед.
— Иванов! — рявкнул Игорь.
Володька очумело вскинул голову и рванул румпель на себя, автоматически прибавив обороты. Мотор, задохнувшись, поставил лодку на дыбы, корма резко ушла вперед и вправо. Нос казанки с трудом продрался сквозь белый диск Луны и разрезал его до Моря Холода. Вода накатила через транец, придавила корму, потянула лодку в глубину. Игорь схватился за раму ветрового стекла. Валька, не удержавшись в лодке, вылетел из нее через Игоря и, как опытный ныряльщик, прогнувшись, головой ушел в тяжелую холодную воду омута, быстро перевернулся, заработал ногами и вынырнул. Сначала он ничего не понял: вокруг была темнота — сплошная, толстая, колючая. Он машинально провел рукой по глазам, понял, в чем дело: загнутые края толстой шерстяной шапки опустились и закрыли лицо до подбородка. Валька рывком сдернул шапку и отбросил в сторону, выплюнул воду, глубоко, жадно вобрал в себя морозный воздух, вгляделся в ночь. Огромная белая луна скатывалась с черного неба в омут. Звезды были так близко, что казалось — протяни руку и бери. Гудел перекат. Да, приплыли!
В голове путалось. Мысли наезжали друг на друга, мешали сосредоточиться. Валька потряс головой, чтобы выстроить их по порядку и осмыслить происшедшее. Подумал: «Не промокну — слишком много одежды. Синий хлопчатобумажный костюм, плюс шерстяной олимпийский, с белыми широкими лампасами. Ватные брюки. Шерстяные носки, портянки и расправленные болотники. Короткий, обрезанный военный полушубок. Поверх всего японский рыбацкий прорезиненный костюм. Поплаваем! Что мы имеем? На поясе патронташ, нож, в руках ИЖ-12 — в крайнем случае выброшу». Валька еще раз огляделся. Неимоверно огромная луна закрывала полнеба. Сияли звезды. Серебром льда сверкали перекатные валуны. Лодки нигде не было. Берега еле угадывались. Воду закручивало, но вниз не тянуло. Зажало, подхватило, закружило, понесло по омуту. Время перестало существовать. Валька попытался протолкнуться в плотном кольце воды. Бесполезно. Повеяло нехорошим, черным. Через два дня праздник — 7 ноября. Родственникам придет телеграмма: «Приезжайте на опознание». Замелькали даты, лица, родной поселок. Стало жалко себя, даже слезы навернулись. Снова потряс головой. Надо что-то делать. Он крутанулся в воде, погреб затяжелевшими руками, еще на что-то надеясь, кое-как удерживая ружье. И неожиданно увидел перед собой, метрах в двух, красный нос казанки. Лодка кормой погрузилась в воду, на поверхности оставалась ее часть, набитая пенопластом. Валька рванулся, уперся в тугую воду, забарахтался — и намертво вцепился в болтавшийся пятимиллиметровый трос, привязанный к носовой ручке. На поверхности воды виднелась голова в меховой шапке. Иванов!
— Вова! Игорек где? — выкрикнул Валька, уже видя темный, шевелящийся мешок на конце троса.
Все здесь. Живые. Еще поборемся! И началось кружение. Несколько раз друзья попадали на стрежневой выход с переката, пытались вырваться из круговорота, дрыгаясь, что-то крича друг другу, все больше намокая, тяжелея. Она-то, тяжесть, видно, и вытолкнула их из водоворота — великая мощь центробежной силы. Затем потоком их вынесло на ветки прибрежного ветлужника. Намертво вцепившись в них тремя свободными руками, нахлебавшись воды, друзья из последних сил подтянулись к берегу. Скользя, обдираясь в кровь о ледяные края, буквально зубами вгрызаясь в замерзшую землю и помогая друг другу, они завязали трос за лесинку и вскарабкались по откосу на самый верх, к деревьям.
Одежда обледенела, превратившись в фанеру. Пальцы на руках не чувствовались. Мороз пробирал до костей, сковывал мышцы, плел паутину сна. Поискали спички — костерок бы! Да где там! Все были некурящие. А ветровые спички, спрятанные в рюкзаках, уплыли, как и все содержимое лодки. Спустились к воде. Выловили болтающийся на шланге бачок с бензином, выволокли его наверх. В свете луны наломали мелких еловых веточек, сложили стожок, плеснули бензин. Валька переломил ружье, зубами разгрыз пополам бумажный патрон, отделяя дробовой заряд. Попытался засунуть патрон в патронник, высыпав часть пороха на замок. С силой сложил ижевку, прихлопнув часть пальца. По колодке ружья и по руке потекла кровь, но боли Валька не почувствовал. Сунул ствол ружья в ветки и никак не мог нащупать спусковой крючок. Остатки пороха высыпались через ствол, и выстрела не произошло. Но костер жизненно необходим. Нужно, нужно выбить искру. Но как? Не тереть же палку о палку! Мозг трудился так, что казалось — закипит. Кольнуло: аккумулятор! Кое-как оторвали батарею и, хрипя, ругаясь, потащили аккумулятор к будущему костру. Засыпали ветками, смочили бензином. Игорь попытался замкнуть клеммы ножом (у него был самый длинный), но лезвия не хватало. Чем? Планка Иж-12 туго скользнула по свинцу, резко щелкнуло, и в черные, измученные лица метнулся, швыряя искры и шипя, оранжевый язык пламени. Отпрянули, не чувствуя ожогов, оттащили в сторону аккумулятор, засуетились среди деревьев, подтаскивая к костру все, что может гореть. И запылал костер — до звезд. Поворачиваясь то боком, то спиной, мужики наслаждались теплом. Постепенно они стащили с себя всю одежду, обувку, кое-как соорудили вешала и уже голышом танцевали вокруг разъяренного пламени. Пахло жженой резиной, тлеющими тряпками, палеными волосами. Велика и страшна сила огня! Только человеку удалось обуздать и приручить ее.
Одежда высохла. Оделись-обулись. Посовещались. Под берегом с трудом развернули тяжелую лодку, подтянули корму. Открутили крепления мотора, отцепили страховочный тросик от транца и перенесли мотор к костру, обсушили. Двумя ножами (инструменты достать не удалось) открутили свечи. Подергали за шнур пускача, провернули коленвал, зачмокали поршня, продули цилиндры, прочихали. Свечи обтерли и положили прокаливать на угли. Нагрели, почистили, поставили на место. Подсоединили шланг бачка и пару раз даванули грушу. Прижали мотор к дереву, и Иванов, вспомнив всех языческих богов и не забыв перевести рычаг скоростей в среднее положение, рванул шнур пускача. «Вихрь», металлически рыча выхлопом, завелся, вырвался из наших рук, завалился на землю и заглох. Живой красавец!
За работой как-то не заметили, что вокруг посерело. Проступили очертания омута, берегов; звезды побледнели, луна спряталась за верхушки деревьев. Где-то на востоке угадывалось морозное утро. Все. Домой. К жилью.
Перевернули лодку, вылили воду, установили мотор, подсоединили аккумулятор и утопили кнопку стартера. Мотор взревел, затем заурчал — и сзади из-под движка забурлила струйка воды. Понеслись. Вниз по течению. В деревню. К людям.