Все, хорош!» — сказал сам себе Колька, сматывая удочку. Посмотрев в ведро с дюжиной плавающих карасей, удовлетворенно улыбнулся…
Он шел домой, время от времени останавливался, чтобы перевести дух и взять в отдохнувшую руку ведро с плескающимися карасями.
— Сынок! Николай! — послышался знакомый голос. Держась старыми, морщинистыми руками за штакетины забора, горбатая седая старушка позвала проходящего мимо парня.
— Здравствуйте, бабушка Матрена!
— Слышишь, соколик! У меня тут такая беда! Свинья дикая одолела! Картошку повадилась жрать, скотина окаянная, спасу нет! Помоги!
— Да чем я вам помогу? — спросил Колька, до конца не понимая, чего от него хотят.
— Как чем?! Вы же с отцом охотники! Убейте эту мракобесину, а то ведь всю мою картошку сожрет, по миру же пойду!
— Ладно! Пойдем посмотрим, что это за свинья! — поставив удочку с ведром к забору, сдался, наконец, Колька и, отворив скрипучую калитку, зашел в огород. Старушка, медленно передвигая натруженные больные ноги, повела его узкой тропинкой, спрятанной в тени яблонь. Длинный участок, засеянный картофелем, уходил вниз и упирался в стену жуткой на вид крапивы высотой в два его роста. От одного ее вида Колькино тело невольно стало чесаться и противно зудеть.
— Вон там, за баней! — вытянув корявый, морщинистый палец, недовольно промолвила старушка.
— Ну что же, пойду погляжу, кто вашу картошку ворует.
— Сходи сынок, сходи…
Слияние двух небольших речек — Сеченки и Малой — образовало влажную низину, которая от самых берегов заросла непроходимым частоколом из ивняка, камыша и крапивы, подобравшись прямо к огороду. Подойдя ближе, Колька увидел разрытые борозды картофеля, огромные кабаньи следы, отпечатавшиеся на перепаханном грунте, больше похожие по размеру на лосиные!
— Ничего себе, дикая свинья! — присвистнул от удивления парень, уткнувшись взглядом в отпечаток кабаньего следа. — Да это же секач-одиночка, да какой! — задыхаясь от нахлынувшего возбуждения, прошептал Колька.
Набитая тропа уходила в заросли крапивы и терялась в глубине непролазных зеленых «джунглей», надежно скрываемая жгучими стеблями от человеческих глаз. Осмотрев участок, Колька остановил свой взгляд на покосившейся бане. Серое бревенчатое строение выглядело под стать своей девяностолетней хозяйке! Сгорбившееся и перекошенное строение угрюмо смотрело на него черными щелями между растрескавшихся от времени бревен. Колька открыл дверь и, зайдя внутрь, посмотрел через широкую щель в огород. Обзор был неплохой! Выход кабана из крапивы и распаханные кусты картофеля были как на ладони! Пододвинув стоящую рядом лавку, Николай с комфортом расположился напротив своей амбразуры. Легкий ветерок, задувая между покосившихся бревен, нежно касался детского лица, шевелил каштановые волосы, обдавая приятной прохладой.
— Метров тридцать пять-сорок! — прищурив глаз, определил расстояние до кабаньих покопок Колька и, довольный, вышел из своей импровизированной засады.
— Ну, чего скажешь, соколик?
— Не волнуйся, баба Матрена! Сегодня вечером приду охранять твою картошку!
— Вот спасибо, милок!
— Пока не за что! — крикнул удаляющийся Колька.
Схватив ведро и удочку, быстро пошагал к дому, по пути расплескивая воду. Придя домой, все рассказал бате.
— Ну что ж, попробуй покарауль! Бог даст — повезет! — сказал отец, словно благословил.
Колька достал и почистил ружье. Зарядил четыре латунных патрона любимыми пулями «бреннеке» и стал ждать заката.
В девять часов вечера он отворил перекосившуюся дверь бани и, сев на скамейку, затих напротив смотровой щели, прислонив к стене ружье. Солнце закатилось за верхушки леса, оставив узкую багровую полоску. Седой туман, поднимаясь от воды, медленно стал заволакивать заросшую низину густой белой пеленой. Догорающий закат таял на глазах, словно огарок свечи, постепенно угасая и теряя яркость. Наконец, на сером небе загорелась первая звезда. Трещал в траве невидимый коростель, квакали в болоте лягушки, плескалась в речной заводи жирующая щука. Небосвод, почернев, зажегся множеством звезд. Тихонько подняв ружье, Колька высунул стволы в щель между бревнами и попытался прицелиться, но было уже слишком темно, и мушка сливалась с черной сталью стволов. Дальше сидеть не было смысла! Вздохнув, он повесил на плечо свой ИЖ-58 и, скрипнув дверью, вышел из бани, медленно пошагав домой.
Утром Колька примчался в огород, чтобы посмотреть, приходил ли ночью кабан? И увидев, что секач снова наведывался, обрадованно улыбнулся.
— Надо прийти на час раньше! — решил для себя молодой охотник.
В восемь часов Колька замирает на лавочке у импровизированного окна. Потянулись минуты ожидания. Снова солнце, устав за целый день, лениво опускалось к верхушкам старого леса. Затрещал знакомый коростель на лугу за речкой, снова хор лягушек наполнил пространство вокруг монотонным кваканьем! Закрякала утка-мать, созывая поднявшихся на крыло несмышленых детей. Шумно ударила хвостом пятнистая хищница, разогнав по тиховодной речной заводи зазевавшихся плотвиц. Противно запищали кровопийцы комары, почувствовав вкусный ужин…
Снова ночь накрыла все синим покрывалом, растворив в чернильной темноте еле различимые контуры кабаньей тропы.
— Опять мимо! — раздосадованно выдохнул Николай, отмахиваясь от надоедливых комаров…
— Не видел? — спросил у вошедшего во двор Кольки курящий на ступеньках отец.
— Нет, — выдохнул он печально.
— Ты знаешь что? Завтра иди часов в шесть!
— Зачем так рано? — удивился Колька.
— Не спорь, а сделай, как я говорю! И приди как можно тише, чтобы ни одного шороха и скрипа! Понял?
— Да.
— Хорошо! А теперь иди спать.
На следующий день, ровно в шесть часов вечера, Колька подкрался к старой бане и тихонько «просочился» внутрь, не издав ни малейшего шума. Прислонил к стене ружье и, затаив дыхание, стал ждать…
Час сменил другой. Время медленно текло, словно вода в малой речке. Снова затрещал в траве знакомый «дергач», заголосили лягушки, засвистели крыльями поднявшиеся на крыло утки. Противно запищали надоедливые комары! Бордовое солнце, зацепившись за верхушку старой ели, не хотело покидать небосвод. Над речной водой заструился туман, словно от теплого дыхания в прохладный вечер…
Противный комар больно впился в неприкрытую одеждой руку. Колька медленно поднес палец к пьющему кровь комару и тихо раздавил ненавистного гада. Подняв глаза, он увидел огромное черное пятно, появившееся неизвестно откуда! Моргнув несколько раз, Колька понял, что это не мираж! Огромный секач неподвижно стоял, растопырив мохнатые уши. Большой черный пятак втягивал воздух, определяя, где опасность. Застигнутый врасплох Колька, затаив дыхание, неподвижно смотрел на застывшего зверя, боясь пошевелиться! Старый вепрь, словно знал, что в бане, где сейчас затаился Колька, может быть опасность! Кабан стоял и ждал, что неосторожный охотник выдаст себя, но парень выдержал! Секач сделал первый шаг, на секунду замер, но, окончательно успокоившись, принялся разрывать мохнатым рылом картофельный куст. Колька дрожащими руками аккуратно взял ружье, как можно тише снял с предохранителя и просунул стволы в щель между бревнами. Жирующий секач шел вдоль борозды вверх, по направлению к охотнику, громко чавкая сладким картофелем. Стволы Колькиной горизонталки впились в кабанью голову, но он не спешил, терпеливо дожидаясь, когда секач подставит бок. Неожиданно кабан отпрыгнул в сторону, что-то почуяв! Повернувшись боком, он на секунду замер, подняв вверх хвост-метелку, втягивая шумно воздух перемазанным пятаком. Не теряя лишних секунд, Колька ловит на мушку лопатку зверя и давит одновременно на два спусковых крючка! Ружье больно ударило в плечо, оглушив сдвоенным выстрелом! Секач исчез, словно его сдуло сильным порывом ветра! Колька быстро перезарядил ружье и осторожно подошел туда, где несколько секунд стоял кабан. Зверя не было! Попытался заглянуть в темнеющую пропасть кабаньего лаза, но внутренний голос говорил — не стоит!
«Тьфу!» — плюнул себе под ноги раздосадованный Колька и пошел домой.
— Слышал? — задал Колька вопрос курящему на ступеньках отцу.
— А то! Попал? — задал встречный вопрос отец.
— На месте нет! В крапиву ушел! — выпалил он, сердясь то ли на кабана, то ли на себя.
— Не расстраивайся раньше времени! Утром посмотрим, куда он ушел! — успокоил отец.
С рассветом они стояли у кабаньего лаза. В утреннем свете отчетливо виднелись брызги крови на листьях крапивы!
— Значит, не промахнулся! — в один голос выдохнули отец и сын.
— Я первый! — шепотом произнес отец и полез внутрь. Колька последовал за ним, отодвигая стволом больно жалящие стебли крапивы. Через тридцать метров они увидели поверженного секача. Он лежал на краю небольшой купальни, спрятанной от солнца ивовыми кустами и стеной камыша.
— Вот тут он и жил! Прекрасно слыша, что происходит наверху! Поэтому первые два вечера он жировал лишь тогда, когда ты уже уходил!
— А я ведь думал, что он из леса приходит! А он, хитрец, под носом жил!
— А попал ты хорошо! Две пули прошили лопатку насквозь! — сказал отец, с кряхтеньем подняв кабанью ногу. — Знатный секач! Пудов на десять или больше! — пытался на глаз определить вес отец.
— Да! Хорош! — не сдерживая восхищения, подтвердил Колька.
— С полем тебя, сын!
— Спасибо, пап! — расплылся в благодарной улыбке удачливый охотник. — Хорошая компенсация будет бабушке Матрене за разрытый огород!
— И не говори! — засмеялся отец…