Подошло время открытия охоты на водоплавающих. Начали совещаться, куда ехать. Решили отправиться на большой рыбхозовский пруд под названием Гармаки, рядом с одноименным селом.
Рано утром на четырех машинах команда двинулась в путь, предстояло проехать километров шестьдесят. У Григорьевича была «Нива», доверху набитая лодками, палатками; еще были два «Жигуля», а у Яковлевича был «Москвич» 412, на багажнике которого находилась длинная плоскодонная лодка, которую он любовно смастерил сам.
Погода нам благоприятствовала, и с рассветом мы уже подъезжали к пруду. Спешить было не нужно, так как пруд был огромный и лет там был целый день.
Уже подъезжая к пруду, мы увидели сотенные стаи кряквы и чернети. Они постоянно взлетали и, покружив, снижалась, а следом поднимались другие. Такая картина вдохновляла и обещала успешный результат. Подъезжаем к пруду, и тут — стоп! На дороге стоит шлагбаум и около него с десяток милиционеров во главе с майором. Мы вышли из машины, подходим, а нам говорят: «Сюда нельзя.
Здесь будет охотиться первый секретарь обкома и все областное начальство с гостями». Наши вояки начали возмущаться: как же так, отстрелки дали сюда, никто не предупредил... Начали кричать, трясти своими ветеранскими книжками, но милиция была непреклонна. Накричавшись и ничего не добившись, стали думать, что делать.
Наши разведчики сдаваться не собирались и решили так: объедим пруд за селом, остановимся в вершине и будем охотиться там, благо половина пруда заросла камышом, и была надежда, что за пять километров туда никто не сунется. Так и сделали.
Подъехали к вершине, надули лодки и поплыли в камыши. Мы с Яковлевичем спустили плоскодонку и тоже поплыли. Среди камыша были прокосы и небольшие плесы, так что плыть было нетрудно. Послышались выстрелы. Мы с Яковлевичем тоже начали стрелять, по очереди: я на носу, он на корме с веслом, и наоборот.
И тут выяснилось, что лодка была очень неустойчива, при малейшем движении качалась и стрелять было неудобно. Мы решили найти плес побольше и, загнав лодку в камыши, спокойно стрелять. Сделали так, и дело пошло. Договорились стрелять по зонам: я — с одной сторона плеса, а Яковлевич — с другой. Выбирали только тех уток, которые летели бы посреди плеса, чтобы можно было их достать. А утки летали почти без перерыва: то одиночки, то парами, то группами. Постоянно на плес выплывали то лысухи, то курочки. Я их тоже не пропускал: люблю я этих нежных и жирных птичек.
Со всех сторон доносились звуки кряканья уток и свист крыльев. Я бывал пару раз на таких эльдорадо, но то было на рыбалке, и я не столько рыбачил, сколько следил за перелетом птиц, жалея, что нет ружья. А тут как раз все совпало. Через час наши запасы патронов сильно поредели.
Трофеев было немало, но и мазали тоже хорошо: такой азарт! Часам к двенадцати начали выплывать. Кто-то из ребят успел поставить сетку и наловить рыбки. Все скинулись на шулюм, и работа закипела: кто чистил дичь, кто рыбу, кто разводил костер.
Через полчаса уже кипел котел, от которого шли волшебные запахи. Пока варево остывало, мы достали свои припасы, расселись на растеленной палатке, и пошел пир горой. Были тосты за охоту, за наших ветеранов, ругали на чем свет стоит всех секретарей снизу доверху, шутили, смеялись…
В самый разгар веселья вдруг откуда ни возьмись подъехала милицейская машина с майором и двумя сержантами. Майор мирно стал упрашивать нас уехать: начальство слышало наши выстрелы и было очень недовольно, что рядом с ними кто-то еще охотится. Майор умолял нас убраться, иначе его уволят с работы, а у него семья, дети.
Мы все были в благостном настроении: хорошо поохотились, хорошо посидели, и наши старики сменили гнев на милость. Мы не спеша собрались и переехали на один из ближайших прудов. Вот так, благодаря нашим ветеранам мы обставили высокое начальство. Разведчики не сдаются!