Осенью 1940 года отправился дед по черной тропе за зайцами.
Пришел он на Титовское поле, что находилось между сел Пластово и Афанасьево, в трех верстах от дома.
Поле километр в длину да около того в ширину.
Не прошел дед и двадцати шагов от края поля, как поднялся первый русачок. Выстрел! Промах…
Надо заметить, что стрелял дед неплохо, ружье имел шомпольное, с удивительным боем, зайца била на семьдесят шагов навылет, лишь бы попасть.
Через несколько шагов поднимается второй заяц. Выстрел, опять промах. Так он стрелял по одиннадцати зайцам и только двенадцатого подранил. Заяц добежал до реки Крушма и провалился под тонкий лед.
С трудом, но достал дед свою добычу, вымученную столь неудачной охотой. До сей поры не понимаю, почему зайцы после первого же выстрела не разбежались с этого маленького участка, а терпеливо поджидали неудачливого стрелка.
Главной моей мечтой в то время было присутствовать на охоте. И вот одним летом моя мечта сбылась, меня взяли на охоту по перепелу. Прямо за домом было ржаное поле, в котором перепелов водилось превеликое множество.
Дед и два его сына обвязались веревками метров по десять. Посередине веревки привязывался кирпич, чтобы во время движения поднимать птицу. Ну а я вместо собаки должен был подбирать добычу. Дичь поднималась чуть ли не каждые двадцать шагов, и я едва успевал ее подбирать.
Добыли в тот день более двух десятков. Бабушка замучилась ощипывать. Но на утро в русской печи в большом чугуне с картошкой перепела были приготовлены и, испуская невероятный аромат по всему дому, выставлены на общий стол.
Угодья в окрестностях Першина и Пластова были благословенные, недаром Великим князем Николаем Николаевичем привечены. Дичи, даже и в мою пору, держалось предостаточно, а в княжеские годы, когда специально выращивали и выпускали зайцев, фазанов и даже волков, и того больше.
От железной дороги Пластово находилось в десяти верстах, в 60–70 годы туда летал раз в неделю самолет «кукурузник» из Тулы и изредка ходил автобус до областного центра. При такой удаленности приезжие охотники не очень жаловали эти места.
Другим летом поехал я с дедом и отцом на лошади за сеном. В километре от деревни из бурьяна поднялась стая куропаток, да с таким шумом, будто бомба взорвалась. У меня чуть сердце не остановилось. «Не меньше сотни поднялось, беги за ружьями», — сказал дед отцу.
Тот был скорым на ногу, быстро обернулся с ружьями и патронами. Дед приметил, где стая села, туда они и пошли, а я остался при лошади. Метрах в трехстах послышались первые четыре выстрела. Примерно через полчаса еще четыре выстрела.
После второго залпа птицы улетели на значительное расстояние, и стрелки не стали их далее преследовать. Принесли они шесть куропаток, доброе было жаркое!
Как-то на автобусной остановке встречаем с двоюродным братом деда Овсянкина, который слыл волчатником в деревне. На скамейке около него лежали два мешка, один из них шевелился и пищал.
Поинтересовались, что там. Дед достал оттуда двух маленьких черных волчат. Мы сразу начали их тискать и просить подарить одного. На что нам было сказано: «Волк — не собака, и в деревне ему не место». Рассказали мы об этом дома своему деду, на что он нам, в свою очередь, поведал такую историю.
Дед Овсянкин каждый год волчий выводок скрадывал, да вот в этом году случилась незадача. Выследив логово, как обычно один, отправился он за выводком. На такой случай всегда брал свое ружье и именной наган у деда-партизана.
Благополучно добыв волчицу, полез он в нору за волчатами, засунул наган за пояс, как вдруг на него внезапно набросился волк-самец. Ухватив его сзади за ворот бушлата, матерый уже было совсем подобрался к горлу.
До ружья не дотянуться, оно лежало поодаль, тут и пригодился наган. Охотник, в тесноте норы, изловчился и выстрелил волку в брюхо несколько раз. Так партизанское оружие спасло волчатнику жизнь.
В то время было, за что рисковать. За волчицу платили сто пятьдесят рублей, за волка сто рублей, за волчат давали по пятидесяти рублей.
Выходит, деда Овсянкина ждала премия в триста пятьдесят рублей, огромные по тем временам деньги! Столько стоил мотоцикл «Ковровец» или большой холодильник «ЗИЛ».
Став охотником, я старался в каждый сезон посетить Пластово. Весной приезжал на тягу и отстаивал зорю в барском лесу.
Летом в августе ходил на перепела и куропаток. Любил походить вдоль речки Пластовки и Рысни, где выводились чирки, а на пруду за околицей были и кряковые.
В этих речках водились выдры. Живыми мне их видеть не доводилось, а вот зимой часто попадались их следы у реки. Много раз по молодости лет сидел я в засидке, надеясь добыть чудного зверька, но ничего, кроме подмороженных ног, домой не приносил.
Осенью моя любимая охота была по черной тропе. Нравилось отмахать десяток верст в поисках заветного русачка, а вечером у шумящего самовара, за рюмочкой любимой дедушкиной «Зубровочки», слушать его рассказы о прошлых временах.
Как давно это было! Вот уже двадцать пять лет, как не стало дедушки, но память по-прежнему хранит предания старины глубокой.