Егор шел, старательно отводя руками так и норовящие ударить по глазам ветви, пригибался и подлезал под согнутые пруты орешника, перешагивал через подернутые вечерним ледком лужи.
Все же один раз не удержался, поскользнулся и упал, выставив вперед руку, больно ударился спиной о ствол полусгнившей березы.
Рита понимающе оглянулась и, подойдя, ласково лизнула ему руку, словно пытаясь ободрить и помочь.
— Да, Ритка, сноровка уже не та, — морщась и расправляя ушибленную спину, досадливо произнес Егор. Собака сидела рядом, высунув язык, и преданно смотрела на своего друга.
Рита прибилась к нему в дом двенадцать лет назад. Из крохотного комочка серо-палевого окраса со временем превратилась в ладную молодую собаку непонятной породы. По виду она была нечто среднее между овчаркой и лайкой.
Видимо, кто-то не углядел за своим питомцем, и этот плод запретной любви с тех пор стал полноправным членом их семьи.
Теперь ее лучшие годы были далеко позади, но она продолжала исправно охранять ставший для нее родным дом и, конечно, всегда сопровождала Егора на охоту.
— Пойдем, собака, недалеко уже осталось, — проговорил Егор и, улыбаясь, потрепал верную псину по непослушным ушам, — скоро и наша вырубка покажется, не забыла ее еще, а?
Рита стариковской трусцой двинулась вперед, то и дело оглядываясь на него, словно проверяя, все ли в порядке?
На эту вырубку Егор ходил уже в течение последних пятнадцати лет, с тех пор как обнаружил ее, словно по волшебству возникшую посередине густого леса, после пробной рубки местного леспромхоза.
Она была совсем небольшая, где-то с четверть гектара, и за прошедшие годы и постепенно заростала, сначала мелкими кустарником, потом тонюсенькими березками. Теперь же почти сплошь покрылась густым мелятником с редкими проплешинами небольших опушек.
От поселка она находилась всего в километре, но местные сюда не ходили, только летом дачная ребятня лазила тут в надежде найти россыпи подберезовиков. Вырубку эту Егор считал своей и даже обустроил на одном из пеньков сидячее место из приколоченной сверху доски.
Если погода и сроки охоты совпадали, то вальдшнеп тянул неплохо и удавалось перевидеть до десятка птиц за вечер. Странное дело, он знал здесь любой кустик, каждую складку земли, но всякий год в начале охоты вырубка открывалась ему внезапно.
Идешь и думаешь, вот еще пятьдесят метров, и мы на месте, но в последний момент отвлечешься и, словно кто развел лес руками, толкнул тебя вперед, и вот стоишь ты на краю волшебного места, где пережил столько чудесных мгновений, передумал столько всего.
— Ну вот, Рита, мы и пришли, давай к нашему пенечку подбираться, посидим с тобой, лес послушаем, чаю попьем. Семь вечера уже, может скоро и тяга начаться, давай зарядимся и будем ждать.
Егор присел на пенек, переломил и зарядил ружье. Рита легла, как всегда впритирку к нему, и положила крупную поседевшую голову на кончик сапога.
А вокруг звучал неутихающий концерт лесной «детворы» — синички, дрозды, сойки и прочая лесная мелюзга исполняли каждый свою партию, и эти голоса сливались в одну складную и бесконечно гениальную симфонию весеннего леса.
Даже назойливое стрекотание сорок не вызывало, как обычно, раздражения, а напротив, словно некая аранжировка выгодно оттеняла свадебные трели маленьких пичуг. Воистину весенний лес был наполнен песнями любви, пропитан жаждой жизни и счастья.
Время в ожидании начала тяги тянется мучительно долго, и этот час, что в обыденной жизни пролетает стремительно и незаметно, здесь растягивается на целых шестьдесят минут томительного ожидания.
Но вот «лесная ребятня» начала потихоньку затихать, воздух чуть загустел, словно полупрозрачную пленку накинули на поляну. Ее окутывают еще не столь густые, но уже ощутимые сумерки. Птичий гомон постепенно стихает, и только потревоженные чем-то пичуги изредка подают недовольный голос и тут же смолкают.
Наступает время тишины и покоя. В этот момент во всех уголках необъятного леса загадочная и волшебная птица взлетает из укромных мест и начинает свой неспешный полет.
Горловые звуки, которые вальдшнеп издает во время полета, многим покажутся грубыми и непристойными, но как же они прекрасны и долгожданны!
Волшебство апрельского вечера целиком поглотило Егора, с мольбой и надеждой прислушивался он к оглушительной в своей немоте тишине. С годами Егор менялся и если в молодости боялся не попасть, то теперь, наоборот, опасался прервать неспешный полет этой изумительной птицы.
Но в последний момент охотник всегда перебарывал романтика, и, сделав поводку, он мягко нажимал на спусковой крючок, с восторгом, длящимся буквально секунду, видел, как только что плавно летящий вальдшнеп вдруг превращался в нелепый комок перьев, стремительно падающий на землю.
Как будто сбросив тридцать лет, стремглав бросался к упавшей птице. Отрезвление наступало мгновенно, стоило только взглянуть в огромные темные глаза, еще полные жизни. Эти глаза словно пронизывали его насквозь и молча спрашивали — «За что ты так со мной?».
Егор отводил взгляд, а когда решался посмотреть снова, то в смятении видел быстрое угасание жизни.
Еще несколько секунд назад полные боли и ужаса они мутнели, становились тусклыми и безжизненными. Он бережно брал в руки еще горячую птицу и думал про себя: «Как же так? Зачем это я?»
Каждую весну он давал себе слово больше не ходить на весеннюю тягу, но на следующий год неведомая сила выталкивала его из дома и тащила на заветную вырубку, и все повторялось вновь.
Вот и сейчас он продолжал напряженно прислушиваться и наконец-то услышал заветный то ли хрип, то ли храп налетающего вальдшнепа.
Он еще не видел его, но знал, что через несколько секунд тот обязательно покажется. На этот раз валюша прошел вне выстрела над дальней кромкой вырубки. Он летел, едва не касаясь верхушек деревьев, опустив голову вниз, так что длинный клюв был направлен к земле.
— Смотри, Рита, первый прошел, невесту высматривает! Сейчас должны со всех сторон пойти, — все сомнения были отброшены, и азарт полностью овладел пожилым охотником.
Из-за спины, совсем уже рядом, почти над головой раздались долгожданные звуки. Егор вскинулся, судорожно вскочил на ноги, закрутил головой — вот же он! Прямо над ним! Стрелять приходилось в угон. Взяв чуть ниже, нажал на курок.
Промах! Вальдшнеп сделал резкий вираж вправо метров на семь — уже на пределе второй выстрел! Есть! Попал! Кувыркаясь вокруг своей оси, птица упала в густой мелятник.
— Пошли искать, Ритка! Чисто бит! — Егор возбужденно перезарядил ружье. — Пошли, подруга, пока совсем не стемнело!
«Друзья» залезли в густой карандашник и минут пять лазили в непроходимом частоколе молодых березок.
— Отдай, Ритка, отдай, не мни его! — заголосил Егор, когда заметил, что в пасти у собаки появилась столь желанная птица. Рита смущенно подошла к нему и выплюнула добычу.
— Молодец, Ритуля, что бы я без тебя делал?
Пока они искали трофей, над вырубкой с хорканьем прошло еще два вальдшнепа — похоже, тяга достигла апогея.
— Давай посидим немного, может, еще раз повезет?
Рита учуяла и услышала их первая, закрутила головой, насторожилась и встала. Егор тоже построжел и начал внимательно всматриваться в уже совсем потемневшее небо. С дальней стороны вырубки к ним стремительно приближались два вальдшнепа.
Они догоняли друг друга, менялись местами и делали крутые виражи, пытаясь зайти в хвост один другому — словно воздушный бой истребителей разворачивался на их глазах. Они то набирали высоту, то пикировали вниз, невольно пытаясь продемонстрировать случайным зрителям свое летное мастерство.
Миг, и они исчезли из виду, растворившись в лесных просторах. Рита обернулась и вопросительно посмотрела на Егора.
— Это игрунки, Рита, пацанчики еще совсем, — весело произнес он, — в них негоже стрелять. Пусть подрастут еще немного. Пойдем, моя дорогая, домой, темно уже совсем, как бы опять не навернуться по дороге.
Они двинулись в обратный путь. Уходя с вырубки, Егор остановился и оглянулся — он точно знал, что завтра вечером он опять придет сюда, так же будет ерзать от нетерпения, вновь сомневаться в выстреле и, конечно, безмерно будет счастлив оттого что есть в его жизни такая радость!