Тяга подошла к концу, и пора собираться в обратный путь.
Но очарование засыпающего весеннего леса так велико, что, отложив ружье, решаю просто посидеть, наслаждаясь тишиной и пьянящим холодным воздухом.
Охота удалась, лесной кулик лежит в ягдташе, бережно завернутый в белую тряпицу.
Верный драт сидит рядом и, положив косматую голову мне на колено, блаженно закрыл глаза.
Совсем темно, только если посмотреть в сторону затухающего заката, видна тонкая полоска почти исчезающего света.
— Все, дружище, пойдем домой, на сегодня хватит, — говорю ему, но он только сильнее вдавливает голову в колено и довольно жмурится.
Неожиданно сверху раздаются странные звуки, и струи сжатого воздуха обдают голову. От неожиданности втягиваю ее в плечи и судорожно кидаю взгляд вверх.
Метрах в трех – пяти над нами отчаянно пытается затормозить и сменить направление полета вальдшнеп.
Кажется, что даже крылья его в этот момент машут в обратную сторону, а и так крупные глаза от испуга становятся еще больше. Он похож на большую колибри, зависшую над медоносным тропическим цветком.
Неимоверными усилиями ему удается остановиться прямо над нами, и, сделав стремительный вираж, он исчезает за кустом ивняка, смущенно цвиркнув на прощанье, мол, нет-нет, мужики, я не такой! Просто обознался в темноте! Без обид!
От неожиданности сердце у меня колотится, и, трясясь от беззвучного смеха, тихо говорю псу:
— Вот дурак носатый, так и до инфаркта недалеко! Ромео полуночный!
Кобель, совсем недавно познавший счастье отцовства, ничего не отвечает, и кажется мне, что едва уловимая улыбка скрывается за густыми усами его чуть приоткрытой пасти.