Невольно улыбнулся он и смахнул украдкой слезу, заметив долгожданного пестрого скворца, сидящего на новом скворечнике.
Завидев трясогузок, поспешил он на родную поляну задолго до открытия охоты, чтобы поздороваться с прилетевшим длинноносым лесным отшельником — вальдшнепом.
Лишь вскрылись ото льда малые речки, его подсадные уже оглашали звонкими голосами предрассветную весеннюю тишь.
Пропал сон, покой, а внутренний метроном начал отсчитывать часы, минуты до этого дня...
Несмотря на снежную зиму, ожидаемого охотниками половодья не было. Сухая земля впитала талые воды, словно губка, оставив реки в берегах. Лишь одиночные низины заполнились водой, дав приют разнообразным видам утиной братии.
Алексей, произведя разведку, загодя сделал шалаш на одном из таких разливов. Я же приехал в пятницу и сразу отправился с Николаем на найденную его сыном заводь, чтобы осмотреться на месте и построить шалаш для себя.
Солнечная погода, стоявшая до этого больше недели, начала портиться; как и обещали синоптики, пошел монотонный холодный дождь. Но нашего хорошего настроения капризы природы ничуть не испортили, и в предвкушении открытия, облачившись в непромокаемые плащи, мы приступили к работе.
Основой для моего будущего скрадка послужила стоявшая на краю заводи раздвоенная ольха, на несколько метров оторвавшаяся от осиново-соснового подроста. Очистив ствол снизу на высоту полтора метра, я стал окружать его осиновыми хлыстами, срубленными Николаем чуть поодаль.
Прошлогодняя трава, в изобилии устилавшая берега облюбованной нами заводи, послужила хорошим укрывным материалом для моего шалаша, идеально скрывая его от глаз селезней и растворяя на фоне общего пейзажа.
Обзор из моего укрытия был на 170 градусов, так что ни один подсевший к уткам кавалер не останется для меня в слепой зоне. Да и Николай, который будет находиться в своем шалаше на другом конце заводи, в двухстах метрах, надежно был закрыт от меня стеной кустарника.
В отличном расположении духа и с верой в удачу мы отправились в деревню. Там в жарком, протопленном доме провели мы остаток дня за приятными разговорами. Ночь перед открытием, как всегда, была бессонной.
Мы переворошили в голове и в душе волнующие страницы прожитых лет, прошедших событий, вспомнили ушедших в небытие друзей, родных и многое другое, на что ушла вся ночь...
В сумраке зарождающегося утра покинули мы теплый дом. Холодный дождь хлестал по лицу как плетью. Спешно погрузили в мой внедорожник корзины с утками, оружие и выехали к месту охоты.
Пятнадцать километров езды по асфальтовой дороге сменились чуть меньшим расстоянием по раскисшему бездорожью с форсированием речки вброд. К разливу подкатили как раз вовремя — когда забрезжил рассвет.
Спрятали машину в соснах, подальше от заводи. Дождь стучал по крыше, заливая стекла, быстро запотевающие от нашего дыхания.
Мы сидели, выжидая, и слушали барабанную дробь. Времени было предостаточно. С наступлением серого утра огни далекого села постепенно теряли свою яркость. Пора! Тихо разгрузились и, взяв все необходимое, направились каждый к своему скрадку.
Стараясь не шуметь, я заполнил утробу шалаша ружьем, снаряжением, фотоаппаратурой, чуть поодаль раскинул чучела чирков и крякв, затем, взяв корзину с утками и раскатав голенища сапог, установил кружок с одной уткой.
Вторую помощницу высадил с противоположной стороны шалаша, ближе к берегу. Катя, плавая вокруг кружка, подала голос, и я как можно быстрее возвратился в шалаш.
Достал одностволку из чехла и зарядил в ствол самодельную семерку. Прозвучала страстная осадка, и в бойницу шалаша я увидел подсевшего к утке селезня. Нетерпеливый кавалер спешил к заводной красавице, потеряв всякую бдительность.
Хорошо сделанный шалаш не вызывал у птицы опасения. Гулкий выстрел разнесся в предрассветной дождливой тишине, свинцовым градом ударив по селезню. Пару раз дернув оранжевой лапкой, ухажер застыл на водяной глади в двух метрах от утки, которая даже не вздрогнула от моего выстрела.
Раскрыв ствол, я достал стреляную гильзу, заменил ее снаряженной. В воздухе послышалось нежное потрескивание, и тут же к чучелам подсела стайка — 10–12 чирков-трескунков. Я наблюдал за этими общительными и красивыми уточками, даже не помышляя стрелять. Вдруг мои утки заголосили, увидев подлетающих сородичей.
Послышались свист крыльев, жвяканье селезней, кряканье дикуш. Прильнув к бойнице шалаша, я увидел севших вдалеке крякв. Две пары и одиночный селезень крутились на середине плеса, собирая в воде поднявшуюся ряску.
Подсадная Николая и мои «сирены», словно соревнуясь между собой, не переставая, голосили, приглашая уток к себе. Наконец, утиная компания двинулась в сторону напарника, но, поколебавшись, одинокий селезень передумал и повернул ко мне.
Все мое внимание теперь было сосредоточено на зеленоголовом красавце, плывущем с остановками к зазывающей его утке. Медленно просунув ствол ружья в бойницу, я взял крякаша на мушку, но в ту же секунду прозвучал выстрел Николая, и испуганный селезень взмыл ввысь, оставив меня с носом. Мысленно поздравил друга с почином.
Дождь, не переставая, барабанил по стенкам и крыше шалаша, покрывая мурашками водную гладь заводи. Катька, выбравшись на кружок, чистила и смазывала перья, покрякивая на пролетающих мимо ворон и чаек. Копошащаяся у берега Машка хоть и отвечала своей сестре, но предпочитала больше кормиться, чем работать.
Жвяканье подлетающего селезня заглушили частые, с хрипотцой, осадки обеих уток. Ухажер сделал над ними несколько кругов, внимательно осмотрел залив и, не заметив ничего подозрительного, начал снижаться.
Приводнившись около кустов в пятидесяти метрах от шалаша, селезень замер на месте. Он посматривал на зовущую его утку, но плыть к ней явно не торопился. Но вот он все-таки тронулся с места и направился к кустам, уговаривая Катьку следовать за ним. Однако подруга будто не замечала поклонника, чем заставила его повернуть к ней.
Селезень нехотя, закрываясь кустами, стал приближаться к шалашу, часто останавливался, пытаясь в очередной раз подозвать несговорчивую даму, но ничего не получалось. Напряжение росло. Не обращая внимания на усилившийся дождь, я держал на мушке застывшего в кустах селезня и терпеливо ждал, когда он подплывет еще ближе.
Утки работали на пять — сыпали осадку за осадкой. Кавалер не выдержал и, покинув кусты, направился к Кате, которая удобно устроилась на кружке. Медная мушка вороненого ствола моего ижачка давно лежала на шоколадной груди селезня. Спусковой крючок холодил палец, терпеливо ждущий, когда расстояние сократится до уверенного выстрела.
Наконец крякаш пересек невидимую черту. Словно гром грянул выстрел, прокатившись эхом по залитому дождем заливу. Селезень, опустив зеленую голову в воду, застыл серебряным слитком на темной воде.
Утки голосили, не обращая внимания на лежащих на воде кавалеров. Похоже, все произошедшее их совершенно не волновало.
Наступило затишье. Минуты неспешно текли, складываясь в часы. После последнего подлета прошло два часа. Серые краски преобладали в окружающем пейзаже. Монотонный шелест дождя убаюкивал, глаза невольно закрывались.
Приближающийся гусиный гогот вмиг прервал подступившую дремоту, заставил поменять в стволе патрон с семеркой на единичку. Но выстрелить по гусям не довелось. Клин белолобых в двадцать с небольшим голов прошел чуть стороной, на высоте пятидесяти метров, и я лишь проводил взглядом удаляющуюся стаю.
А между тем частые осадки моих помощниц подсказывали, что на подлете очередной пернатый кавалер. Увидев садящихся на воду уток, я замер напротив бойницы. Слева между чучелами и Катькой села пара широконосок, следом за ними, чуть правее, плюхнулся одинокий селезень.
Редких сегодня широконосок я, конечно, не стрелял, хотя они и были совсем близко, а вот приближающегося селезня взял на мушку. Сидящая на кружке утка закрывала собой плывущего в штык зеленоголового красавца, мешая выстрелить.
Я ругнулся про себя, и Катя, словно услышав, прыгнула в воду и отплыла в сторону, предоставляя мне шанс на выстрел. Заряд свинца поднял фонтан брызг вокруг селезня, и тот затих на поверхности воды.
Хитрая бестия, равнодушно взглянув на очередного поверженного ухажера, снова взобралась на свой подиум, чтобы продолжить сладкоголосым кряканьем созывать кавалеров для последней любви…
Подсадная Николая дала осадку, мои подхватили эстафету, заполняя утреннюю тишину азартными утиными голосами. В амбразуре шалаша я заметил селезня, летящего со стороны реки и планирующего к шалашу друга.
Попытался снять происходящее на камеру, но большое расстояние не позволяло сделать хорошее видео. Так что пользуясь камерой как биноклем, я лишь наблюдал за спектаклем. Севший на воду селезень долго кружил, не подплывая на выстрел, — звал утку к себе.
Но когда понял, что подсадная не собирается мчаться к нему, потерял к ней интерес и начал кормиться. Утка, тоже замолчав, принялась чистить перышки. Я представлял, как нервничал Николай, сидя в своем шалаше.
Неожиданно грянул выстрел. Селезень поднялся с воды и, невредимый, полетел прочь. Не выдержали нервы у старого охотника! Не утерпел! Явно расстояние до селезня было великовато.
Я свою норму добыл и теперь сидел, промокший насквозь, терпеливо ожидая, когда мой напарник утолит свой охотничий азарт. Но долго ждать не пришлось. Николай вылез из своего укрытия и начал собирать чучела и добытых селезней.
Вылез и я, размял затекшие от долгого сидения ноги, расправил болотные сапоги и полез за своими трофеями. Длины сапог мне не хватило, но хорошо, что семиметровая удочка с крючком была под рукой, благодаря которой я без особых проблем достал битых селезней.
Трофеями Николая были три зеленоголовых красавца. Я поздравил друга с удачным открытием, удивляясь количеству трофеев.
Оказалось, что последний выстрел был по внезапно приплывшему по воде селезню, а не по тому, за которым я наблюдал.
В итоге, несмотря на капризы природы и серость дождливого утра, охота получилась яркой, добычливой и незабываемой. Забегая вперед, скажу, что следующая зорька была такой же добычливой и азартной, но это, как говорится, совсем другая история.