Первый раз я видел его на охоте за енотовидной собакой — еноткой, как зовут ее на Псковщине.
Поздняя осень, предзимье.
Пару раз падал снег, но немного и недолго, падал, но не ложился, истаивал.
Большой песчаный холм в глухом лесу, весь изрытый норами.
Снега нет, потому не очень понятно, которые из следов входные, а которые выходные.
Собака профессора Т., восточносибирская лайка Бичка, енотку в норе работает не хуже таксы: одну лапу вытягивает вперед, вторую прижимает к туловищу и ввинчивается в нору. Дальше по голосу остается определить ее(и енотки) положение в котле, пробить шурф над еноткиным копчиком, и — вуаля! — тащите зверя за хвост на здоровье. Но не в тот раз.
Потявкала Бичка у одной норы, но как-то лениво, неактивно, да и убежала по своим делам. Пока мы с Т. ковырялись в норах, залаяла невдалеке. Понятное дело, каждый хозяин голос своей собаки знает и легко может определить, кого собака лает...
— Крупного зверя лает — кабана или медведя. У Вас пулевые патроны есть? — спросил Т.
— Перезаряжайте!
Надо сказать, что за несколько лет до нашей охоты в тех местах прошел ветровал: узкой полосой лес повалило на несколько сотен километров. При этом стихия валила деревья в обхват, а то и в полтора. За эти годы на месте поваленных деревьев вырос подлесок, и в частности под холмом, в котором мы ковырялись, появился густой ельник чуть больше двух метров высотой.
Около него по широкой дуге челноком и бегала Бичка. Шерсть на загривке дыбом — аж на леща похожа. Бегала, лаяла агрессивно, но в чапыгу не шла, опасалась. Увидела нас (а вот и подмога пришла!), сунулась в ельник. Там что-то завозилось, заурчало, потом рявкнуло басом, и над макушками елочек встал на дыбы медведь. Метрах в четырех-пяти от меня, не более!
Честно скажу: если бы перед выходом на охоту я не посидел на горшке, наверняка бы обделался. Со страху показалось мне, что в медведе том росту не менее метров шести. А может, и поболее. И стоит он на задних лапах, как человек, плечи чуть вперед посунув, ссутулившись, и скалится, и смотрит, подлец, прямо мне в глаза. А у самого глазки махонькие, злющие, кровью налитые.
А клычищи — чисто кинжалы, сантиметров по двадцать каждый, желтые, охряные, и слюна на них блестит, только что не капает. А в уголках губ слюна пеной, только что не клочками... Это рассказываю я долго, а на самом деле сцена эта длилась доли секунды. А потом он еще раз рявкнул, рухнул на четыре лапы и стремглав умчался прочь, только Бичкин лай затих вдалеке...
Тогда же впервые я увидел берлогу медведя: Бичка ведь зверя с берлоги подняла, в зиму он залег, через неделю как раз снег пал. А берлога та совсем не такая была, как ранее представлялось: думалось мне, что она как пещера, или большая нора, по крайней мере, свод, под которым лежанка сооружена. Ан нет!
Буреломом тем завалило вековую ель в два обхвата, не меньше. Упала она, подломив сучья, и на их обломках зависла примерно в полуметре по-над землей, параллельно земле, но земли не касаясь.
А примерно в метре – полутора метрах от нее рядком, плотно-плотно друг к дружке, выросла дюжина елочек. Вот между этим ельничком и упавшим стволом натаскал тот медведь всяких веточек, прутиков, будыльев и прочего сена, да и улегся на мякотку. А потом его должно было бы снегом занести, кабы Бичка его не подняла.
А когда намело бы изрядный сугроб, стал бы он там ворочаться аккуратненько, изнутри спиной снег снизу вверх утрамбовывать, вот свод-пещера бы и образовалась. Так мне объяснил профессор Т., а уж он-то по медведям спец. Росту в том медведе было, конечно, не шесть метров. Но след от его лапы я своей зимней офицерской шапкой накрыть не смог...
А второй случай просто анекдотическим был. Сильно бы я смеялся, если бы не со мной то приключилось, а рассказал бы кто. Попал я однажды на кабанью охоту в Новгородской области. Место глуховатое, труднодоступное, удаленное от цивилизации с ее благами и проблемами, в связи с чем бедное вменяемыми гомосапиенсами, но богатое дичью и зверьем.
Местный фермер, будучи единственным непьющим и работящим мужиком, охотником не был вовсе, остальные деревенские являли собой унылую картину пьяной никчемности и рукожопия во всем...
С фермером тем познакомились мы совершенно случайно. Ехал я по казенному делу и на объездной дороге уперся в автомобильный хвост: дерево поперек дороги повалило ветром. Пока мы с десятком водителей, собратьев по несчастью, чесали затылки вокруг лежащего великана, по обочине какой-то наглец попытался всех нас объехать на видавшем виды Nissan Patrol.
Понятное дело, все дружно вызверились типа «Ты чего, самый умный?!» А из Nissan молча вылез мужичок, молча вынул из багажника бензопилу и молча начал шинковать ствол. Обрезки оттаскивали за обочину всем коллективом, мужик попросил у меня мобильник — домой позвонить, предупредить, что опаздывает, а то у него батарея села… Так и познакомились.
Встречались пару раз пивка попить, тут-то он однажды и рассказал про себя, про свою деревню, про хозяйство и про то, что житья нет от кабанов. Грех было не воспользоваться приглашением поохотиться и хорошему человеку помочь.
Приехали мы к нему втроем, провели рекогносцировку. Поле было засеяно мешанкой, расположено удачно, длинной такой «простыней», с трех сторон ограниченной лесом, с четвертой оврагом, за которым начиналась и вовсе непроходимая чащоба с болотцами. Оттуда, из-за оврага, и выходили на поле зловредные кабаны, там и решили мы их караулить.
Погода, по словам фермера, благоприятствовала: всю неделю отстояла ровная легкая пасмурность днем и безоблачность ночью, ветер стабильно дул поперек поля, от оврага. Мы заняли позиции и изготовились ждать.
После полуночи я услышал в овраге шорохи. Стадо приближалось. Долго ходили кабаны вдоль кромки леса, шумно принюхиваясь да прислушиваясь. Кузнечными мехами втягивали в себя воздух матерые свиньи, повизгивали сеголетки; взрослые что-то чуяли, гнали их на поле впереди себя, «в разведку боем», а те упирались, не хотели: страшно. Я даже дышать стал через раз от азарта, напряжения и ожидания...
И вдруг стадо, которого я так и не увидел, ломанулось прочь, обратно в овраг. Охота была испорчена. Я огляделся вокруг и в десятке метров от себя на фоне белоствольных березок увидел мужика, стоящего в полный рост, опирающегося одной рукой на ствол дерева.
Вернее, не мужика, а его силуэт в слабом лунном свете, в шапке-ушанке с поднятыми вверх и не завязанными, а подоткнутыми внутрь по местной деревенской моде наушниками, в распахнутом бесформенном ватнике.
Я встал и пошел в его сторону, на ходу объясняя матом, кто есть он сам, его мама и его родственники по мужской линии до седьмого колена. Мужик послушал меня секунд пять-шесть, потом рявкнул, опустился на четыре кости и убежал — как исчез. Испугался я только минут через десять...