Люди, как и большинство птиц, и множество других обитателей земли, — солнцепоклонники. Но, живя в мегаполисах или просто в комфорте постоянного электричества, легко стать ночным жителем и решить, что ты — сова. Теперь представьте, что вдруг электричества не стало и вы оказались одни в теплой избушке.
Вокруг зима, в трубе печки-буржуйки гудит ветер, и у вас всего лишь одна толстая свечка, а в фонарике скоро сядут батарейки. И ночь, непроглядная февральская ночь заполняет все вокруг… На циферблате девять вечера, рассвет забрезжит через двенадцать часов и сна ни в одном глазу… Ни одной человеческой души на двадцать верст вокруг…
Прочувствовали? Значит, вы поняли, что такое одиночная зимняя экспедиция.
Зачем же я пускаюсь в такие сомнительные мероприятия? Работа такая, зов природы, привычка… Люблю раскладывать свое многообразное снаряжение по всей избе, чтобы все было под рукой. Когда бродишь по тайге один, то обычно ничего не забываешь. Вещи как будто сами прыгают в рюкзак, и ты уверенно двигаешься в путь, зная на все сто, что ничего не потеряется. Если же с тобой несколько попутчиков, то ты никогда не можешь быть уверен, что не забыл что-то жизненно необходимое.
Но вот ночные страхи в компании не придут никогда. Я до сих пор не уверен, что лучше: путешествие в компании или одиночная экспедиция с ночными страхами.
Вообще-то в избушке спится хорошо, конечно, если мыши не шуршат. Только ночь уж больно длинная. Бревенчатый сруб кажется крепостью, и даже если за стеной слышатся чьи-то шаги, это не особо беспокоит. В окно ведь никто не ломится. Знаешь, что утром все станет ясно.
Так одной зимней ночью на заповедном кордоне меня донимал бидон, повешенный на стену избы. Под порывами ветра он мягко шаркал о стену, а изнутри эти звуки воспринимались как чьи-то шаги. Понятно, что разобраться с природой звуков и «коварным» бидоном удалось только при свете дня.
Совсем другое дело — ночь в палатке. Полотняные стены не дают чувства защищенности. Здесь многое зависит от места. На Вишерском Урале летом мне спится хорошо. Летние ночи светлые. Медведи обычно скромные, ведут себя тихо, даже если и бродят неподалеку.
Вот ночевки в Приамурье в палатке почему-то в последние годы спокойно не проходят. Темнота, даже в июне, наступает уже к десяти часам вечера, а серый рассвет приходит только к пяти утра. Можно с сожалением вспоминать молодые годы и крепкий безмятежный сон тех лет. Хотя под утро и тогда нередко приходилось просыпаться от кряканья уток и чавканья лося, кормящегося поблизости водяным орехом.
В 2003 году, случалось, я неделями ночевал один в палатке на излучине реки Норы. И палатку ставил в лесу довольно далеко от берега, чтобы не натаскивать в жилье песок. В последующие годы, когда мне несколько раз посчастливилось сплавляться по реке Бурунде вместе с сотрудником Норского заповедника Станиславом, я все время удивлялся, почему он ставит свой «вигвам» на песке или на гальке, неподалеку от уреза воды, в явно некомфортных местах. А Слава неизменно отшучивался на мои вопросы, заявляя: «В лесу я Бабу-ягу боюсь…»
В те же годы я несколько раз в одиночку сплавлялся по реке Норе. Во многих местах спать мешали «козлы» — быки сибирской косули, которые значительную часть лета охраняют свою территорию, громко и басовито взлаивая. Однажды наглый «козел» гарцевал прямо вокруг моей палатки, и грубые окрики с моей стороны прогоняли рогача совсем недалеко. Уснуть под «песнь козлов» проблематично, но хотя бы душа остается спокойной. Другое дело, если спать мешает медведь…
Обширная галечная коса на одной из норских излучин возле устья Симушкиной протоки всегда привлекала меня как место стоянки во время сплавов. Но последняя ночевка на ней запомнилась надолго. Когда я причалил здесь к берегу, в глаза сразу бросились свежие медвежьи следы. Наступал вечер, и я не особо встревожился близостью косолапого. В конце концов, попробуй найди такое место, где топтыгиных нет.
Посидев у ночного костра и закончив традиционные вечерние записи в полевом дневнике, я забрался в палатку и благополучно заснул. Но спокойно проспать до утра не удалось — около двух часов ночи с треском рухнуло дерево неподалеку.
Проснувшись, я быстро сообразил, что это медведь недвусмысленно показывает мне, кто на косе хозяин. Пришлось вылезать из палатки и разводить костер. Ночь стояла тихая, безлунная. На мари, невзирая на темноту, выводил свои замысловатые песни любви самец индийской кукушки. Я бродил вокруг костра, подтаскивал дрова. Косолапый больше никак не проявлял себя.
Вскоре мне вконец надоело смотреть на огонь, и я снова забрался в палатку. Костер потихоньку угасал, а меня обволакивал сон… Но вдруг поблизости вновь затрещала и обрушилась на гальку очередная коряга. На этот раз я решил подождать с костром и не вылезать из своего матерчатого домика. Но не прошло и пяти минут, как свалилось еще одно дерево. Тут уже я понял, что поспать не удастся, и снова развел огонь.
До утра мне пришлось скрашивать свою вынужденную вахту крепким чаем. А как только рассвело, я подкачал лодку и покинул косу с ее беспокойным хозяином.
После этой ночевки я еще несколько раз нарывался на реках Нора и Селемджа на медведей, которые шумели, прогоняя человека со своей территории. Известно, что одинокого путешественника хозяева тайги воспринимают как другого медведя, и если не удается проявить свою силу, как-то демонстрируя зверю свое превосходство, то покоя не будет. От последнего «ночного» медведя на Норе я избавился, распылив в его сторону газ из баллончика против собак.
Не всегда медведи ограничиваются только запугиванием человека. В Сибири и на Камчатке ночевки в палатке нередко заканчиваются трагически. Однако довольно о медведях.
Иногда в ночной сумрак вторгаются совсем загадочные звуки, они также не способствуют крепкому сну. Летом 2005 года я ночевал на границе леса возле хребта Ольховочный в Вишерском заповеднике. Сыпала мелкая морось. Молчали птицы. И вдруг с хребта стал доноситься звон колокольчика — этакого деревенского коровьего ботала. Кто мог бродить среди гольцов и звенеть? Дождь не утихал. Сгущались сумерки.
А таинственный колокольчик позванивал, не умолкая. Я подумал, что, возможно, это северный олень манси Бахтияровых. Но сразу вспомнилось, что олени у них уже совсем одичали и колокольчиков им давным-давно никто не привязывал. Тогда я решил, что это бродит дух северного оленя и звенит.
Эта мысль почему-то сразу успокоила, и я благополучно заснул. Я до сих пор не знаю происхождения тех звуков. Ночью происходит много таинственного, и далеко не все можно объяснить. Я обычно не пытаюсь понять и рассмотреть все неизвестное, с которым приходится сталкиваться в темное время суток, ибо, как говаривал Козьма Прутков, «нельзя объять необъятное».
Вообще в таежном одиночестве не рекомендуется, засыпая, представлять что-то страшное. Стоит на мгновение впустить в сознание какой-то «ужас лесной», как потусторонние образы полезут в голову один за другим. Этак недолго и до шизофрении докатиться. Хотя, конечно, все зависит от степени впечатлительности каждого человека. Одни не боятся ничего, и опасность только щекочет нервы.
Генерал Михаил Скобелев говорил: «Я думаю, что моя храбрость — не что иное, как страсть к опасности и в то же время презрение к ней. Риск, которому подвергается моя жизнь, наполняет меня неистовым восторгом. Участие моего тела выражается в этом случае тем, что оно сообщает мне соответствующее возбуждение. Вся духовная жизнь кажется мне только ее отражением. Встреча с врагом лицом к лицу, дуэль, опасность, в которую я могу броситься очертя голову, все это привлекает меня, возбуждает, опьяняет. Опасность сводит меня с ума, я влюблен в нее, я ее обожаю, я бегу за ней, как другие бегают за женщинами; я желал бы, чтобы она никогда не прекращалась».
Другие же люди, как мотки оголенных нервов, пребывают в постоянной тревоге и страхе, и такая изматывающая жизнь подпитывает их творчество. Перенесение своих страхов перед действительностью на бумагу было единственным способом как-то снизить стресс для писателя Франца Кафки, и он далеко не одинок.
Во время длительных одиночных странствий приходит осознание того, что ты такая же частица великого таежного мира, как лесная полевка с коротким хвостом, или сибирская рябина, гнущаяся под ветром. Так же, как и их, тебя мочит дождь, гнетет холод, настигает дым от лесных пожаров.
Oщущение принадлежности к окружающему космосу — природе — приносит покой и светлые сны. А уж если рядом появился крупный хищник или разгулялись стихии, то от тревоги никуда не деться, и это правильно. Естественная реакция на потенциальную опасность унаследована нами от предков, именно она позволила тысячам поколений людей выжить несмотря ни на что.