Глядя на стихию, не очень хотелось думать о том, что нужно лезть в эту пучину на хрупком суденышке. Но охота, как всегда, хуже неволи.
30 апреля, как это мы делали тогда в 90-х почти каждый год, впятером погрузили нехитрый охотничий скарб в две самодельные деревянные лодки и с помощью видавших виды «Вихрей» медленно двинулись против течения в верховья реки. В конце апреля, в начале мая снег в горах Кузнецкого Алатау еще только начинал таять. Проснувшиеся по времени медведи покидали берлоги и выходили на освободившиеся от снега поляны кормиться.
Охота заключалась в тщательном просмотре зазеленевших полян, иногда прямо с воды, с лодки, а чаще при движении по северной части склонов. Ходить было легко, когда подмораживало. В теплую, мягкую погоду снег легко проваливался даже под лыжами и охота становилась чрезвычайно трудной. Но, как правило, каждый год медведи встречались и охота завершалась удачно.
Большая вода заставила нас плыть дольше обычного. Отправившись рано утром от поселка Макаракский, к устью Телефонного ручья мы приплыли, когда уже смеркалось. В устье Телефонного стояла охотничья изба, срубленная давно охотниками- промысловиками. В ней каждый год мы и останавливались.
Стояла она на высоком «залавке» у подножия склона большой горы. Залавком у нас называют площадку над берегом реки. Обычно мы пришвартовывались внизу под залавком и носили вещи вверх в избу. В этот раз нос нашей лодки уткнулся в дверь избы. Воды было столько, что печь-буржуйка была наполовину затоплена. Ночевать пришлось на чердаке в спальниках. Утром стал вопрос, где базироваться.
Ниже по течению Кии, в устье Воскресенского ручья, впадающего в двух километрах по левому берегу, стояла полуразрушенная изба, называемая местными жителями избой Коли Оржаковского. Коля Оржаковский лет двадцать тому назад жил в поселке Полуторник, в 20-30 километрах от этого места. Что-то он не поделил со своей супругой, говорят, из-за ее неверности, бросил деревенский дом, перебрался на Воскресенку и остаток жизни доживал здесь, в одиночестве.
Изба его сохранилась наполовину, крыша провалилась, но печь была цела. Мы перебрались к избе, день 1 мая ушел на восстановление сколь-нибудь пригодного места для жилья. К вечеру мы перебрали крышу, сделали настил для сна, пышно разбросав на него пихтовые ветки, восстановили печь, дверь. Когда начало темнеть, мы уже были в тепле и дождь нас не доставал. Наутро планировали начать охоту.
Утро нас встретило мелким моросящим дождем. Об охоте по снежникам не могло быть и речи, все вокруг превращалось в жидкую снежную кашу. И все-таки, как это нередко бывает, двое из нас – я, средних лет и средней руки охотник, и относительно еще молодой, но опытный охотник Геннадий, решили попытать судьбу. С нами было три лайки, ранее работавшие по медведю.
На лодке мы переплыли к правому берегу реки и пошли к устью Тамбарского ручья.
Ходить было чрезвычайно тяжело. Резиновые рыбацкие бродни проваливались выше колена. Однако желание найти свежий медвежий след было непреодолимым. Вскоре, в среднем течении Тамбарки, мы обнаружили след крупного медведя. Собаки тотчас умчались по следу, а мы, делая большие круги, обходя глубокий снег, двинулись за ними. Дважды собаки останавливались, поднимали лай.
Но как только мы приближались, зверь легко уходил дальше и все повторялось. Во второй половине дня собаки вернулись. И собаки, и мы устали невероятно. Попили чаю и решили возвращаться. Настроение было паршивым. Постоянно шел дождь, давала о себе знать и усталость.
Тем не менее, на берегу, у лодки Геннадий предложил переплыть к левому берегу, спуститься ниже и пройти в пол-горы по южному склону большой гряды, примыкающей к берегу Кии. По склону рос редкий пихтач, были видны заросли черемухи и тальника, ближе к вершине, в нескольких местах, просматривались скальные выступы. Снега здесь практически не было.
Мы перебрались на левый берег. Геннадий с собаками ушел к вершинам, а я, как более уставший, в пол-горы пошел в направлении вверх по течению, больше для занятия, чем с конкретной целью. Расчет был на то, что собаки закружат какого-нибудь медведя, а уж дальше по обстоятельствам. Приближался вечер.
Через минут 30-40 от начала движения я отчетливо впереди и справа от себя услышал громкий лай наших собак на одном месте. Сомнений быть не могло, собаки остановили зверя. Уверенный в том, что Геннадий сверху хорошо видит и слышит собак, я спокойно, подготовившись к возможному выстрелу, двинулся к месту события.
Собаки то затихали, то начинали громко лаять. Но на одном месте. Метров за 100 до собак слева от направления открылась ровная, достаточно чистая поляна, уходящая по некрутому косогору вверх. Зная, что Геннадий близко, я вышел на кромку поляны, чтобы лучше рассмотреть собак. В верхнем углу поляны стоял развесистый большой кедр. Все движение собак происходило у его основания.
Почувствовав меня, собаки забесновались. Шум, гам, рев собак заставили меня двигаться быстрее. Я не заметил, как увлекшись, я отдалился о кромки поляны на чистое место. Мое внимание было приковано к кедру, взведенный «Лось» я держал у плеча.
Вдруг ветки кедра затрещали и откуда-то сверху по стволу дерева на землю свалился средних размеров бурый медведь.
Ударившись о землю, он подпрыгнул. И тут я увидел глаза зверя. До него оставалось метров 60-70, но я отчетливо видел глаза живого зверя, смотревшего точно на меня, Собаки буквально повисли на нем.
Несмотря на их хватки, медведь бросился в мою сторону, не переставая смотреть в мои глаза. Выражение его глаз было, как мне казалось, напряженным. Однако страха и паники в этих глазах не было. Я даже видел цвет этих глаз – карие. Зверь стремительно приближался ко мне. Я точно держал его в разрезе прицела, но не стрелял. Стрелять было некуда. Медведь мчался ко мне «щучкой». В прицел я видел только его голову и немного груди. То и дело в разрезе мелькали собаки. Я не стрелял, боялся задеть собак.
Расстояние между нами сокращалось. В голове мелькала надежда, что собаки развернут зверя в бок и можно будет стрелять наверняка. Но вот уже 20, 15, 10 метров, все тоже. Когда оставалось метров 6-8, я выстрелил в голову. До этого момента мы четко смотрели друг другу в глаза. Не знаю, что видел в моих глазах зверь. Я видел уверенный, целенаправленный взгляд животного, которое знало, что делало.
Выстрел пришелся в нос, точнее сказать, в «хрюшку» носа. Медведь повернул в сторону. Тут же я услышал громкий визг одной из собак, большой черно-серой лайки. Замертво она скатилась к моим ногам. Убил собаку. Передернул затвор карабина и выстрелил уже точнее в бок, под лопатку медведя. Медведь дернулся и завалился в заросли черемухи правее от меня, метрах в двадцати, захрипел, еще был жив.
Тут я услышал крик Геннадия сверху, от кедра. – Сергеич, ты кого стрелял? Гена не видел произошедшего. Он, оказывается, был далеко и не успел добежать вовремя. Сразу за его громким криком с кедра свалились три медвежонка: два крупных и один совсем маленький, нынешний. С поросячим визгом они разбежались по сторонам. Вот и разгадка. Собаки нашли медведицу с медвежатами, загнали их на дерево. Я и Гена, ушедший далеко, не видели этого.
Собаки рвали битую медведицу. Геннадий выстрелом из СКСа добил зверя, и мы утащили его на берег, к лодке.
Много лет прошло с тех пор, но я четко помню глаза той медведицы. Почему они были без страха? Потому что она была дома. Это мы охотники в гостях. Уверенные в себе, и даже самоуверенные. Нас не останавливает ни страх, ни стихия. Мы идем в лес с оружием, с собаками, забывая, что идем в чужой дом. А в лесу на нас чхали, не боятся пойти лобовую атаку, защищая себя и своих. Меня, кстати, спасло то же, что я не развернулся боком и задом.
Не могу сказать, что после той мрачной охоты я перестал охотиться. Охочусь всю жизнь. В лесу чувствую себя уютно. Но все равно, вспоминая глаза медведицы, знаю, что в тайге я не дома, в гостях и стараюсь вести себя поинтеллигентнее.