1) Охрана природы – это сохранение ландшафтного и биологического разнообразия, в т.ч. охотничьих животных и среды их обитания.
2) Рациональное, неистощительное природопользование, т.е. стабильный во времени высокий уровень продуктивности охотугодий, возможный только при оптимальном количестве охотничьих животных.
3) Сохранение культурно-исторического наследия страны. Тоже все понятно, но необходима оговорка, что сохранению подлежат традиции рационального природопользования.
4) Предотвращение чрезвычайных ситуаций.
Но проект новых правил оказался типично ведомственным. Задачей всех наших охотничьих ведомств со времен «Главохоты» было «беречь, умножать, охранять» плюс распределять.
«Главохота» руководствовалась государственными интересами, а ее функции распределения были естественными при плановой экономике. Ее преемники задачи себе оставили прежние, как будто в государстве ничего не изменилось. Мне было смешно читать причитания сотрудников последней Россельхозовской структуры, что, дескать, опять наше охотничье хозяйство потеряет кадры. Но об их ценности свидетельствовали и их «Правила добывания…», и сама их работа.
Надежды на Минприроды были и остаются, но проект новых правил охоты оптимизма не добавил. Посмотрим сроки охоты на промысловые виды. То, что бурундук большую часть весеннего сезона охоты находится еще в зимней спячке, – недосмотр, который легко исправить. Но вот отсутствие весенней охоты на ондатру с государственной точки зрения положительно оценить нельзя.
Ондатра дала стране не только пушнину. Последствия ее вселения – чувствительный удар по биоразнообразию. Она сократила обилие и даже ареалы водных растений, в первую очередь многолетников, что ухудшило условия обитания многих видов фауны. Истребить же ондатру нереально даже при круглогодичной охоте, а качество пушнины у нее весной наивысшее. Здравый смысл подсказывает, что не только ондатра, но и американская норка (повсеместно) и енотовидная собака (западнее Урала) в государственной заботе и охране не нуждаются.
Действующий сейчас механизм регулирования добычи промысловых видов выгоден ведомству, но исключает возможность как рационального природопользования, так и сохранения культурно-исторического наследия. Очень показательна общеизвестная ситуация с бобром, но выводы не сделаны. Промысловая охота – это не развлечение, а труд, но эту истину властные структуры от охоты так и не усвоили. В результате оказалось, что бобров добывать уже некому, в ареале вида потенциальные промысловики нашли другую работу. Но в ареале соболя другой работы для местных охотников просто нет. Уже давно лимиты на добычу соболя ежегодно перекрываются вдвое, но вид вместо обязательной в таком случае депрессии процветает и даже расширяет ареал. Ясно, что лимит неоправданно занижается, а стихийно сложившаяся современная система эксплуатации ресурсов соболя не только эффективнее таковой времен «Главохоты», но еще и исключает возможность уничтожения ресурса. Но новые правила подразумевают продолжение «лимитирования», допуская только десятипроцентное превышение квоты на добычу. Но если в действительности управления ресурсами соболя давно нет, а уничтожение виду не грозит, то зачем тратить государственные средства на то, чтобы ведомство делало вид, что ситуация якобы под контролем?
В действительности же ситуация страшная, но не с соболем, а с культурой промысловой охоты. Она еще жива, так как живет еще поколение промысловиков. Но молодежь в тайгу не идет, вполне вероятно, что скоро соболей ловить будет некому. А промысел – это судьба всей российской таежной глубинки. Обжитые поколениями таежников земли пустеют. И это при наличии ресурсов и спросе на продукцию промысловой охоты!
Но вернемся к проекту правил охоты. Было обещано, что решение судьбы охоты на берлоге будет взвешенным. В новых правилах этой охоты уже нет. И это в стране, где на огромных пространствах Сибири обилие медведей от пресса охоты никогда не зависело, а охота на берлоге было главной охотой на медведя.
Страна у нас огромная, и в ряде регионов западнее Урала запрет охоты на берлоге даже опоздал, на Дальнем Востоке, где есть нерестовые реки и морские побережья, без охоты на берлоге тоже можно обойтись. Но на большей части Сибири, где запасы медведя стабильно недоосваиваются, а в результате медведи постоянно давят скот и людей, даже уже действующие ограничения охоты на вид прямо противоречат декларируемым принципам государственной политики.
Вот пример ведомственного подхода к решению проблемы. 2008 год, Сахалин. Квоту на весеннюю добычу медведей Москва «урезала» в 10 раз, с 500 особей на 50. Летом были погибшие и покалеченные медведями, в том числе дети. Ситуации с «проблемными» медведями выправляли сообща, с привлечением сил и средств общества охотников, МВД, МЧС, Минздрава. А виновных даже не искали, хотя цена чиновничьего решения о десятикратном сокращении лимита добычи медведей оказалась страшной. Не нужно быть пророком, чтобы предсказать новые конфликтные ситуации со зверем, в том числе с гибелью людей. Смягчить ситуацию можно, вернув в Сибири медведю статус общедоступного или, как сейчас говорят, социального объекта охоты на осеннее-зимний сезоны. В будущем, когда удастся наладить контроль за численностью медведя в Сибири, вполне логичным станет и отказ от охот на берлоге, но это произойдет не завтра и тем более не сегодня.
К сожалению, в новых правилах нет пункта об ответственности охотника за сохранение добычи. Ее обязательное использование – незыблемая традиция всех народов. Но времена и люди уже другие, все знают о стрелках, не утруждающих себя даже сбором подстреленной дичи. Про то, как ведутся «трофейные» охоты в удаленных угодьях, известно меньше. Это когда заезд – выезд на вертолете, а вывозится только трофей. Сколько лосиных и других туш брошено, участники (соучастники!) никогда не расскажут. Новые же правила в современной их редакции позволят законно развивать такую «традицию». Почему-то в Канаде и США сохранение съедобной части добычи давно стало естественной обязанностью каждого охотника, из удаленных угодий вывоз трофея разрешен только с мясом. Может, потому они и богаче?
Новые правила охоты нужны. Но они должны совпадать с государственной политикой.
КОММЕНТАРИЙ МИНПРИРОДЫ
Министерство природных ресурсов считает, что данная статья написана грамотно, однако автор не заметил перемен в государственной политике МПР.
Департамент не распределяет сейчас ничего, и ничего распределять не собирается. Политика департамента как раз направлена на предотвращение распределения квот, на установления «правил игры», когда охотпользователь на основании четких и понятных нормативов определяет сам объем добычи. Охота на массовые и социально значимые виды регулируется сроками и пропускной способностью угодий (уже появились прецеденты грамотного применения норм приказов № 138, № 228 и №121, которые так бурно обсуждались и подвергались необдуманной и преждевременной критике «асфальтовых» специалистов, охотпользователи же, наоборот, восприняли нормы, содержащиеся в указанных приказах, с надеждой на избавление от диктата «местечковых» чиновников). Несколько расширенные сроки охоты на пушнину установлены в Правилах не из-за того, что департамент не знает когда «выкунивают» соболя, а для расширения возможностей охотников-любителей, ведь промысловики в Сибири сами знают, когда начинать промысел, а охотники-любители в Европейской части страны ждут не дождутся, когда смогут просто пройти по угодьям с любимой лайкой. Слава Богу, нет сейчас опасений за численность многих хищников семейства куньи и собачьих, интерес к добыче которых угас в связи с падением цен на шкурки. Кроме того, очевидно, что автор статьи написал свои комментарии к устаревшей версии проекта Правил.
Департамент охотничьего
хозяйства Минприроды России