Спор, доходивший подчас до неистовых возгласов и стукотни кулаком по столу, кончился далеко за полночь, уже во время ужина; кончили тем, что я дал слово хозяину отправиться с ним на всю осень в отъезжее и присутствовать там в качестве наблюдателя…
Вскоре к порсканью присоединился голос одной собаки.
— Это Будило, — сказал Егорка.К первому голосу примкнули еще два, такие же басистые.
— Это Рожок и Квокша, — продолжал мой стремянной.
Красные куртки зашевелились в болоте и начали накликать «на горячий».
— Что ж это значит?
— Это еще ничего! Вот кабы Кукла да Соловей! А вот и он! Эх, варят, подваливают… Ну, повис на щипце! Теперь, барин, держитесь крепче: лошадь под вами азартная.
Я укоротил поводья, укрепился в седле и взглянул на Егорку. Он дрожащими руками перебирал узду и выправлял свору; лицо его бледнело, рот был полураскрыт, глаза светились, как у молодого ястреба.
Ловчий подал в рог.
— По красному, — сказал Егорка, чуть дыша.
С этим словом в котловине закипел ад: с фаготистыми и на подбор голосами собак слился тонкий, плакучий, переливистый и неумолкаемый голос Куклы; к ней подвалили всю стаю, и слилось заркое порсканье. Камыш затрещал, болото пошло ходуном и словно вздрагивало и колебалось под громом этого бесовского речитатива.
— Ну, одна катит! — прошептал Егорка, глядя в болото, и я тоже начал всматриваться.
Лисица тихо прокрадывалась мимо нас по болоту и, как тонкий осенний листок, стлалась между кочек, то поднимая свою вострую головку, то припадая к земле; она наконец миновала наш лаз и, подбуженная новым приливом порсканья, вынеслась на бугор и покатила прямо в кусты.
Старик Трофимыч стоял не шевелясь; наконец он заулюлюкал, указал ее собакам и скрылся из вида. В то же время на противоположной нам стороне в разных местах охотники принялись травить в несколько свор.
Читайте материал "Гончатникам все меньше места для охоты"
Мне почудилось наконец, что стая погнала в нашу сторону. И действительно, через минуту что-то начало ломиться в камыше; вскоре затем выкатил матерой волк и понесся по кочкам прямо в вершину, в голове которой был наш секретный пост.
— Егорка, видишь? — спросил я шепотом.
Егорка мой стиснул зубы и только дрожащею рукой подал мне знак пригнуться: он блестящими глазами своими, казалось, прожигал куст, сквозь который смотрел на волка.
Наконец зверь очутился противу нас, саженях в десяти; Егорка молча показал его собакам и бросил свору из рук.
Пять собак рванулись разом, и Сокол первый, грудь в грудь, сцепился с волком. Оба они слились в одно неразрывное целое, покатились по земле и исчезли в водомоине; прочие собаки скучились и прыгнули туда же; мы очутились там же, но увы, раздался пронзительный визг, и храбрый наш Сокол, облитый кровью, катался по земле; волк сидел, ощелкиваясь от прочих собак, которые не смели к нему подступить.
Егорка подал на драку, но зверь прыгнул на чистоту, принял направо и поскакал полем. Недолго, однако ж, длилась эта прыть: в рытвине, противу нас, мелькнула шапка стремянного, и в то же время три свежие собаки понеслись навстречу дерзкому беглецу.
Читайте материал "Гончих расстреляли со снегоходов"
Волк не устоял противу первого напора приемистых и свычных с делом бойцов: он оробел, ощелкнулся и пошел наутек, но Крылат и Обругай повисли на нем; наши собаки подоспели, скучились, и свалка сделалась общею; прежде, однако ж, чем мы успели подскакать, волк стряхнул с себя кучу собак и, ощетинясь, сел в кружку, страшно сверкая глазами; подле него катался по земле Обругай с прокушенным боком.
Егорка прыгнул с лошади и пошел к волку с кинжалом в руке. Видя нового врага, рассвирепевший зверь рванулся отчаянно вперед и побежал, ощелкиваясь от собак, мимо дубов к кустарнику.
Но вот из-за куста, между полынью, шмыгнуло что-то со свистом, как спущенная стрела, и серый Чаус в мгновение ока сцепился со зверем и покатился с ним по пашне; собаки налетели на них гурьбой, и из них образовался один неразрывный клубок.
И вот в средине этого кружка что-то сильно поколебалось; собаки разлетелись врозь, и посреди них, как два достойных бойца, волк и Чаус поднялись на дыбы, схватились яростно и снова грянулись на землю; собаки снова накрыли их плотною бронею.
Подскакавший к нам со стариком Савелием граф приказал принять зверя. Охотники прыгнули с лошадей, и Егорка первый, схватя волка за заднюю ногу, всадил ему в пах кинжал по рукоятку; собаки отскочили; на земле остался один только Чаус: пасть его впилась в волчье горло и замерла на нем; зверь, хрипя, лежал врастяжку; стремянной бросился к Чаусу и разнял ему пасть кинжалом.
Храбрый боец при общих похвалах отошел тихо в сторону и снова пал на землю, сильно дыша; из горла у него валила клубом кровавая пена; налитые кровью глаза блестели, как раскаленные угли.
Егорка с радостным лицом принялся вторачивать волка, как трофей, принадлежащий ему по правам охоты.
Читайте материал "Саратовские борзые в степях юга: как сохранить и не испортить"
— Ваше сиятельство! Честь имею поздравить Вашу милость с полем, батюшка! — сказал старик Савелий, снимая шапку.
— И вас также, Савелий Трофимыч! — отвечал граф весело, подражая старику в ухватках (у Трофимыча была в тороках лиса).
Мы спешились и пошли левым берегом котловины, весело разговаривая о событиях удачной травли. Я гладил Чауса, который шел подле графа и сделался смирен, как овца. Атукаев был очень доволен быстротою действий и сметливостью своих охотников.
Ловчий, стоя на бугре, вызывал на рог гончих из острова. Мы подошли к нему; вскоре и прочие охотники начали туда съезжаться.
На той стороне котловины затравили двух волков прибылых, лисицу и несколько зайцев. Каждый из охотников, рассказывая подробности травли, приписывал своей своре необыкновенные достоинства; но все они, однако же, завистливо поглядывали на торока Егоркины, потому что подобного волка никому еще из них не случалось возить за своим седлом.
— Сорок лет сижу на коне, Ваше сиятельство, — повторял Трофимыч, — а таких не принимывал!
В это время к нам подъехали Бацов и Стерлядкин с прочими господами.
Читайте материал "Заключение ученых: запрет ИТС недопустим"
— Посмотри-ка, Лука Лукич! — сказал я, указывая на волка.
— Это, братец, пустяки; а ты вообрази себе, Карай-то мой, Карай опять лису так вот — джи!
— Где ж она? — спросил Стерлядкин.
— Ну вот, у Кирюхи, — отвечал Бацов, указывая графского охотника.
— Значит, ты травишь в чужие торока!
Все засмеялись.
В Асоргинских до обеда мы еще затравили одного волка и двух лисиц, и ровно в час за полдень все жители Клинского от мала до велика выбежали за околицу встречать наш поезд.
С гордым и веселым видом, с бубнами, свистками и песнями вступили удалые охотники в деревню, обвешанные богатой добычей.