Липецкая осень

Впервые имя помещика из села Братовка Раненбургского уезда Рязанской губернии встретилось мне очень давно, еще за пару лет до того, как я собрался обзавестись своей первой борзой

Тогда, пролистывая тоже первую в своей жизни книгу с главками о псовой охоте – сабанеевский «Охотничий календарь», я невольно залюбовался помещенной в ней репродукцией со старинной гравюры, озаглавленной «Наян, русская псовая борзая А.Н. Кареева» («Журнал охоты» А.Е. Корша, 1890, №3), и страстно захотел, чтобы мой будущий щенок во всем походил на эту, навсегда запомнившуюся мне собаку.

Позже и Наян, и его хозяин попались мне в замечательной охотничьей повести Е.Э.Дриянского «Записки мелкотравчатого», ведь описанный автором дельный псовый охотник из села Братовка Алеев был не кем иным, как Алексеем Николаевичем Кареевым – известным в середине XIX столетия на всю Россию владельцем псарни с прекрасными псовыми борзыми: «Вот это Наградка, мать этой Заирки; а это – Награждай и Поражай, ее сыновья. Эти собаки чисто Наяновой крови...» Тогда же я узнал и о том, что Дриянский использовал в своем произведении реальное название поместья Кареевых в тогдашнем Раненбургском уезде Рязанской губернии. «Мы ровно в полдень очутились на широком выгоне, отделявшем большое село Братовку и господское гумно от усадьбы. Миновавши конный двор с конюшнями и высоким манежем и множество хозяйственных новых и прочно поставленных строений, мы подъехали двором к одному из флигелей, с мезонином и балконами по обеим сторонам, вроде продолговатых крытых террас.

Прямо против нас стоял небольшой, довольно уже ветхий дом, за которым раскидывался во всю ширину двора густой сад, а над ним высился тонкий шпиль красивой колокольни и купол домовой церкви» – такой предстала Братовка гостям Алеева более полутора веков назад.

Ныне и Братовка (относившаяся прежде к Рязанской губернии), и поместье близ ст. Хоботово, в восемнадцати верстах от Козлова (современный г. Мичуринск), барона Густава Эрнестовича Дельвига, собравшего в отъезжих полях осенью 1861 г. как реквием навсегда уходящему с освобождением крестьян золотому веку русской охоты – большой съезд помещиков Козловского и Раненбургского уездов, состоявший из 200 борзых и 80 гончих, и описанные Дриянским на пути алеевских охотников поля и веси относятся к Липецкой области, получившей свои современные границы лишь в 1954 году. Ранее же большая часть дорогих сердцу псовых охотников мест принадлежала Тамбовской губернии, настолько изобиловавшей в старину псовыми охотами, что тамошние дворяне даже выдумали шуточный герб, изображавший борзую собаку с пиковой двойкой в зубах.

С тех стародавних времен воды утекло немало... Не стало блестящих комплектных охот, канули в Лету кичливые обладатели «фамильных» пород борзых, исчезли с карт прежние географические названия, давно уже вырос, возмужал и покинул меня, пройдя отмерянные ему свыше одиннадцать осеней, мой первый борзой щенок... Но желание когда-нибудь все-таки оказаться в окрестностях Братовки и поохотиться в местах, воспетых Дриянским, меня не оставляло.

* * *

Случай представился лишь осенью прошлого года, когда незадолго до Покрова липецкие борзятники пригласили меня на свои полевые испытания.

Заложенные когда-то традиции оказались сильнее времени. Еще в 70–80 гг. прошлого века работой с псовыми борзыми в Липецке занялся  С.Ф.Безденных, которому удалось вывести поголовье по его численности на 8-е место в СССР (по состоянию на 1982 г.), уступая лишь таким племенным центрам, как Москва, Ленинград, Волгоград, Тамбов.  Но наступившая общерусская Смута не оставила в стороне и липецких борзятников – сошли на нет полевые мероприятия, прекратилась правильная племенная работа с нашими коренными породами псовых и хортых борзых, началось увлечение новомодными грейхаундами, область захлестнула волна метисов самого разного пошиба.

Зная все это, я порядком переживал, ожидая увидеть на предстоящих испытаниях лишь десяток охотников с разномастными выборзками и поля без малейшего намека на присутствие зверя. К счастью, в этот раз мои опасения оказались напрасными.  Как это обычно и случается, все началось с того, что за дело принялся энтузиаст-бессребреник, готовый дни напролет колесить по липкому осеннему чернозему в поисках подходящих угодий, обивать пороги начальственных кабинетов с просьбами о помощи и содействии, часами уговаривать охотников оформлять родословные на своих собак и избегать пагубной метизации. В Липецке таким энтузиастом стал Евгений Горбовский, живущий неподалеку от бывшего Раненбурга, а нынешнего Чаплыгина. Начал он с того, что сумел добиться льготного (на неделю раньше) открытия охоты для борзятников, посещающих выставки и оформляющих документы на своих собак. Этот немудреный, в общем-то, шаг нанес по выборзкам сокрушительный удар. Ведь все псовые охотники знают, насколько возрастает результативность их четвероногих помощников, когда зверь еще не распуган.

Следующим этапом стала организация полевых испытаний. В последние годы среди борзятников сложилось почему-то мнение о катастрофически низкой плотности русака в центрально-черноземном регионе. Сплошь и рядом слышишь о том, что в рязанских, тульских, липецких и тамбовских полях за целые дни не встретишь ни одного зайца. В качестве примера частенько приводят окончившиеся провалом по вине горе-устроителей из РФОС всероссийские состязания в тамбовском Кариане (о них я писал в статье «Состязания, которых не было. Так в чем же дело?», опубликованной в №49 «РОГ» за 2005 г.).

Липецкие охотники решили пойти другим путем. Семь лет назад в другой своей статье – «О полевых состязаниях борзых» («РОГ» № 10, 2001 г.) я предлагал использовать для проведения масштабных полевых мероприятий с борзыми закрытые в течение нескольких лет для охоты воспроизводственные участки, находящиеся в ведении каждого охотничьего общества. Как ни странно, но тогда это предложение не заинтересовало ни одного из представителей наших властей предержащих, ратующих за необходимость ежегодного проведения состязаний, собирающих десятки собак и требующих максимально высокой плотности зверя. Бесконечная погоня за любезной сердцу каждого бюрократа от собаководства «галочкой» и вылилась в череду провальных по своим результатам всероссийских состязаний последних лет.

Женя Горбовский той моей статьи тоже не читал. Но он и без нее понял, что вести результативную полевую работу с борзыми можно только там, где заяц-русак водится в изобилии. А такое место в окрестностях Липецка лишь одно – воспроизводственный участок копытных в Грязевском районе. Дело осталось за разрешением охотничьего руководства. Тут на помощь пришел бессменный председатель Липецкого областного общества охотников Владимир Андреевич Аксенов, поддерживавший, по мере сил, в былые годы начинания покойного Безденных, – и вожделенное разрешение было получено!

Я побывал на двух, проведенных липецкими борзятниками в октябре и ноябре прошлого года, испытаниях. Сразу скажу, что лично мне удача на сей раз  улыбнуться не пожелала – «второчить» ни одного русачка так и не довелось, но общие впечатления от увиденного остались более чем благоприятные. Судили испытания оба раза эксперты, приглашенные из Москвы – Л.М.Гуничева и Л.В.Пономарева. В общей сложности в них приняли участие более 100 собак (24 номера в октябре и 11 – в ноябре), съехавшихся из Липецкой, Тамбовской, Воронежской и Московской областей. Результат также оказался на удивление высоким: участники удостоились 5 дипломов II степени и 8 – III степени, словив при этом 4 русаков, количество которых впечатлило еще больше – всего за пару часов 14 октября на четырех смежных полях луговины и озимых из-под равняжки побудилось... 17 зайцев! Вот вам и «низкая» плотность нашего Черноземья! Да и русачок оказался бежкий – все поимки пришлись на долю хортых и южнорусских борзых, обтравивших в этот раз своих псовых собратьев. Отличились тамбовские хортые В.И.Дронова и Малышкина, степная Карагюль Елены Федоренко из Москвы и пара хортых, Грей и Греза, липецкого борзятника, друга и тезки Жени Горбовского – Евгения Туманова, поймавшие своего зайца по «ножам» на насквозь промерзшей пашне.

* * *

На обратном пути по заснеженным степным дорогам я решил осуществить свою давнюю мечту и заехал в лежащую в стороне от больших проезжих дорог кареевскую Братовку. За битой-перебитой тракторами небольшой плотиной бесконечная лента обочины обрывается прямо у зарослей жухлой крапивы и репейника, обступивших со всех сторон грустно смотрящую своими пустыми окнами-глазницами обезглавленную и полуразрушенную церквушку. Ровная пороша светло и умиротворенно покрывает заваленное обломками кирпича и густо покрытое сорными травами место, где некогда было Братовское кладбище, навсегда приютившее многие поколения псовых охотников Кареевых. Несмотря на зазимок, воздух еще полон печальным, но приятным ароматом палой листвы, а среди хмурой белесоватости небосвода обещающе светятся оконца по-осеннему кроткой просини.

Не помню, сколько я простоял перед развалинами старой церкви в каком-то невольном оцепенении, пока не услышал чьих-то смешливых голосов. Чуть поодаль, весело переговариваясь и толкая друг друга, возвращались домой школьники. И, взглянув еще раз на голубые просветы низкого свинцового неба, я вдруг подумал: «А ведь все не так плохо и уныло: растут и веселятся дети, снова и снова выбираются осенями в поля борзятники. И кто знает, может, когда-нибудь и здесь вновь засверкают золотом купола, а по окрестным полям разнесется призывный голос охотничьего рога?»