Еще вчера я не смог подняться вверх по пойме этой речки к заветному путику, доставшемуся «в наследство» от известного на Камчатке писателя Анатолия Клещенко. Русло во многих местах было перекрыто ледовыми плотинами, образованными из скопившейся шуги, смерзшейся от ночных морозов. Вода на плесах выше плотин замерзла, но еще недостаточно толстый лед не давал возможности переправляться. Кроме того, по молодому льду во многих местах шла вода, образовывалась наледь. Острова были затоплены. Перейти реку по плотинам можно, но только после устройства мостков, хотя бы из жердей. К тому же совершать такого рода подвиги было страшновато. К тому времени мы это уже «проходили».
Однажды мой напарник пытался перебраться по торосам через реку, споткнулся, набрал полный гидрокостюм воды. Пришлось сушиться у костра, но не на «домашнем» берегу. За этим последовали: длительный обход всяческих разливов, возвращение в избушку уже в темноте и простуда, заставившая его неделю провести в постели. Между тем через сутки случился прорыв воды, и все переправы оказались вполне преодолеваемы в обычных резиновых сапогах.
Когда я подошел к избушке, грохот на реке прекратился. Сиюминутный паводок закончился. У слияния с протокой Куманькучу Юклыа резко поворачивала, и на остров было выброшено огромное количество льдин, донного льда — смерзшейся шуги на камнях плесов. Все это оказалось перемешано с плавником из заломов, прибрежными кустарниками, стесанными, как ножом, вместе с пластами грунта, и вынесено на остров под напором несущихся по воде льдин. Эта масса легла на косу с пионерными зарослями кустарниковых ив, тополей и чозении. Молодые деревца согнулись под весом многотонного груза, однако не поломались, и, когда схлынула вода, все месиво — лед, камни, шуга, бревна, кустарники и глыбы земли с берегов — осталось лежать как бы на весу, подпружиненное снизу молодыми деревцами.
Светлого времени оставалось довольно, и я, слегка перекусив, отправился посмотреть, что там натворил неожиданный для начала ноября кратковременный, но все же паводок.
Водяной вал на сей раз оказался невысоким: уровень реки поднимался всего метра на два. Вынос льда со всеми иными компонентами представлял собой пестрое нагромождение, отдаленно напоминавшее застывший поток лавы после извержения вулкана. Какой-то «лабиринт» изо льда, бревен, кустов, земляных глыб и камней, поднятых донным льдом с плесов Юклыа. По льдинам на вершине завала важно шествовал «старый знакомый» — прихрамывающий при ходьбе ворон. Здесь же кормилась и его «половина». Птицы тщательно обследовали выброшенные камни и склевывали с них оставшиеся не стертыми ледяной бучей личинок ручейников. Тут же крутилась пара кедровок, совавших свои длинные носы во все ниши между льдинами, и даже одна сорока. Все интенсивно трудились, вероятно, сумев найти доступный и лакомый корм.
Я пересек речку и сам взялся ворошить еще не смерзшиеся валы из шуги и ветоши. Удивительно, здесь были те же самые, что и на камнях, ручейники; нашел несколько бокоплавов, каких-то пестрых рыбок с мизинец длиной, каких-то личинок незнакомых насекомых. Ближе к вечеру пир привлек к себе стайку синичек-гаичек с обычными их попутчиками — поползнями. Шла великая вечерняя трапеза. Только какой-то некрупный хищник сидел на вершине тополя, часто пронзительно верещал и, видимо, мечтал поучаствовать в этом празднике чревоугодия, закусив кем-нибудь из собравшихся здесь пернатых. Птицы более крупные хищника не остерегались, но частенько поглядывали на него. Мелочь была настороже, чтобы в случае опасности шмыгнуть в ниши между льдинами. Вокруг завала по деревьям моталась пара больших пестрых дятлов. Недовольно «кикали», но не улетали от своих напарников по стайке, синичек и поползней, а сами в завал не лезли. Что-то было не так на их взгляд.
Ближе к вечеру все едоки стали разлетаться по ночным квартирам. Вороны отлетели к ближайшему гнезду скопы, устроились около него коротать ночь. Темнело. Я тоже отправился к избушке, сопровождаемый какими-то противными, по крайней мере неприятными, криками таинственной птицы. Обычно такие звуки приписывают сове. Той осенью встречалось много ястребиных сов, хотя эта птица — скорее дневной, нежели ночной хищник. Даже почти в темноте вороны о чем-то переговаривались друг с другом, нередко просто оглашали округу обычным карканьем, вероятно, рассылали информацию о вкусном и сытном ужине, а может быть, благодарили провидение за предоставленную щедрость. Их крики не пропали даром, а были услышаны многими обитателями округи. Да и единственная сорока не поскупилась на информацию для окружающих: «Летите сюда, бегите, спешите — всем хватит!» Конечно, последнюю фразу я домыслил за сороку сам, поскольку, к великому сожалению, не имею дара понимать язык птиц. Наблюдая за ними, их поведением на «празднике живота», и сам проникся ожиданием чего-то необычного и хорошего.
Обработка добычи, принесенной с путика, затем дневник, потом радио. Наверное, переборщил с крепостью кофе: засыпал долго и спал по-охотничьи чутко. Сквозь дрему слышал, что творится вокруг избушки, как шелестят полевки где-то под полом, а за стенкой (чуть ли не на уровне ультразвука) попискивает землеройка. По тропе перед избушкой прошлепал заяц, еще кто-то. Завершилось все это «пушечным» хлопком захлопнувшейся «пасти» — ловушки на крупного зверя. Она стояла в двадцати метрах, и избушка вся содрогнулась от удара. Случилось это, когда забрезжил рассвет, и любопытство не позволило досмотреть самые последние утренние сны, сколь ни был я до них охотником.
Пока растопил печь, приготовил завтрак и собрался, рассвело. Для скорости даже не стал идти к полынье по воду, ограничился парой пригоршней снега. В «пасти», рассчитанной на поимку росомахи или лисицы, была иная, неожиданная добыча: соболь, крупный, удивительно рыжий кот. У охотников есть поверье: если утро начинается с неожиданной добычи какого-либо трофея, день должен быть удачным. Поэтому предположил сходить на недоступный ранее из-за разливов воды Клещевский путик. Пока возился, взошло солнце. Внизу, на видимом от избушки ледяном завале, под аккомпанемент непрестанного треска кедровок, истеричного верещания сорок и недовольного, но солидного «крунганья» ворон, по льдинам спокойно разгуливала огненно-красная в лучах восходящего солнца лисица.
За винтовку!.. Но не было с собой целевых патронов да и оптический прицел остался в базовой избушке. Попасть в зверя с расстояния около трехсот метров было весьма проблематично, да и попади обыкновенной полуоболочечной пулей, от лисицы останется две половины. Особенно бесновались сороки, устроили на рыжего конкурента целую облаву. Беспокоили ее не только своим треском, но и весьма активными наскоками. Ветерок тянул сверху вниз по реке, нанесло на нее мой «дух», лисица скрылась в лесу.
Пошел на разведку к завалу. На месте смытого водой снега, на камнях, бревнах, льдинах от замерзшей влаги образовался куржак, но не из крупных, а мелких кристалликов инея. По нему отпечаталось множество следов соболей, лисиц, горностаев, и даже заяц по какой-то своей надобности прыгал у уреза воды. Что делать? Капканы уже были разнесены по путикам, идти за ними — терять время. И тут вспомнил про ледовые плашки. Когда-то я с их помощью довольно удачно ловил колонков в Восточном Саяне. Лед был, и даже много.
Под навесом у избушки, на всякий случай, висели десятка четыре челаков — сторожков для беличьих плашек. Их я когда-то сделал чуть более крупными, чем это было нужно, и они остались невостребованными. Плашник на белку был внизу, в ельниках. Там иногда и ловили этих зверьков, настораживая ловушки сухим грибом масленком. Здесь, вверху, челаки не пригодились. Елового леса поблизости не было. Года за три челаки выветрились, потемнели на воздухе. К тому же каждая деталь была подогнана друг к другу и все связано по отдельности, чтобы при установке не надо было вновь все подгонять. Вот и пригодились. И даже то, что каждый был длиной сантиметров за 25, оказалось на пользу делу.
Весь день я «пахал» как заведенный. Одна льдина — основание плашки. Другая — крышка. Под один край — челак с приманкой из свежего гольца, хариуса, другой подпирал камнем или мокрым снегом. Когда вырубал крышки плашек, встречались десяти-пятнадцати и более килограммов. К вечеру обставил плашками целых три ледяных завала — закончились челаки.
Все это на расстоянии от 300 метров до полутора километров от избушки. До начала дальнего путика — километра три. На возврате в первом завале уже была добыча — пара кедровок и один соболь. Вновь быстро насторожил ловушки, тем более что льдины не раскололись, и добыча не успела к ним примерзнуть. Кедровки пошли на «зрительную» приманку. Что конкретно привлекало зверей сюда — может, крики птиц? Сам ли грохот льда при образовании выноса — затора, а может быть, даже те звуки, что неслись в округе от ударов топора по льдинам, когда я обкалывал их до нужных размеров? Об этом можно было только гадать.
В последующие дни, в течение недели или десяти дней, как бы между прочим от двух до пяти зверьков за ночь становились моей добычей. А в это время работали и другие три путика. Погода стояла отличная, мягкая. Пару раз выпадала легкая пороша. Поначалу создалось ощущение, что соболи будто бы специально собирались у ледовых завалов со всей ближней округи. Кроме соболей, попадались горностаи, несколько кедровок и одна сорока. Синички теребили приманку, но не расстораживали ловушки. Приходилось лишь заменять подсохшие кусочки рыбы свежими.
Река рядом, а удочка — у избушки. В качестве приманки на гольца — кусочек красной тряпочки и ярко-красные бисеринки, на хариуса —искусственные мушки. Десять-пятнадцать минут удовольствия — вот и приманка, и себе пропитание в виде свежих хариусов. Пару на сковородку и — «балдей» себе, как лесные соседи у ледяного завала. Зажаришь хариусов через день, лежалых, подсоленных или замороженных, — совсем не тот вкус.
Дней через десяток соболей из окрестностей завалов выловил, а другие, свежие, перестали подходить. Еще до конца ноября план был почти выполнен. Охота с ледовыми плашками прекратилась сама по себе, пронеслась пурга, забила завалы снегом. Пришлось снять с ловушек челаки и повесить их вновь под навес. А вдруг?!. Оставалось добыть последний десяток зверьков, но ведь путики у остальных избушек и у основной, базовой, еще оставались в стадии боевой готовности — настораживай и лови. Да и зверек там был нетронутым.
Говорят — повезло, фарт. Нет. «Сначала определись, потом лови». Все верно: определился, что соболя привлекло и сконцентрировало на относительно небольшом пространстве. В данном случае — явление катастрофического характера. И вместо тяжелого, порой изнурительного труда, на протяжении всего сезона охоты, словно играючи, я собрал «урожай» за половину месяца. Вот и осталось много времени, чтобы поэкспериментировать с новыми ловушками, погонять лисичек и вообще провести тот охотничий сезон в свое удовольствие.
Правы охотники: работай не только ногами, лучше с начала сезона больше думать. Ну, мне повезло… Но бывает и так: пройдет такой же вал, но в другой год, в другом месте, а зверьки у вывалов льда не собираются. Придет один-другой, и все на этом. А сколько иных моментов, как, например, концентрация мигрирующих соболей у берегов рек перед их замерзанием, когда по шуге соболь не переходит через воду. Это тоже надо заметить и воспользоваться случаем. Или определиться с характером питания зверьков: в какой-то местности, например, когда соболи собираются у колоний полевки-экономки.
В процессе охоты с ледовыми плашками не приходилось, как при добыче капканами, чуть ли не каждого второго зверька убивать собственными руками, сдавливая живому грудную клетку, чтобы быстрее остановилось сердце. С возрастом этот процесс действует на охотника угнетающе…