Это же наш черныш, наш уральский косач! Сегодня с утра он забрался на единственную в округе достойную лесину и, хорошо прогревшись, включил свой свадебный органчик. Эти первые нестройные такты его февральской песни сообщают миру о том, что весна не за горами и надоевшей зиме скоро придет конец.
ПЕРМСКИЕ ЧЕРНЫШИ
Географически Пермский край растянулся с севера на юг на 600 километров, и поэтому время начала свадебных песен у косачей Камы растягивается чуть ли не на месяц. Когда на юге края уже вовсю цветет бредина и в разгаре половодье, на севере еще трещат ночные морозы и снега по колено. Исходя из этих обстоятельств, ареал проживания нашего черныша можно разделить условно на три природно-климатические зоны: северная, горно-таежно-болотная, средняя лесная (район Перми) и южная лесостепная (южнее Осы и Барды).
В своих описаниях я буду опираться на личный опыт охот и наблюдений в первых двух зонах, я никогда не охотился на юге, в нашей лесостепной зоне, и как там и что, представляю себе плохо.
Несколько слов об этой замечательной птице. Из наших диких петухов он более других заточен на полет и быстрое движение по земле. Затянутый в черный блестящий фрак, он выпускает из-под него лирообразный хвост, украшенный для контраста яркими белыми вставками.
Модные у городской молодежи очки на лбу он заменил на кроваво-красные мохнатые надбровья. И во всем его беспокойном облике присутствует что-то такое южное, нервное, непривычно брюнетистое. Нет в нем природной выдержки и спокойной державности таежного глухаря или осознанной незаметности пестренького рябчика. Он весь на виду, весь напоказ, и размером своим, и ухватками крепко смахивает на своего кровного кузена фазана. Самочку, совсем незаметную и серенькую, он подавляет своим маскулинным величием и достаточно жестко склоняет к сожительству. Но и она, такая тихуша и скромнюша, успевает за время их свадебного шабаша вступить в связь с несколькими петухами. Эта странная любовь без обязательств закономерно заканчивается для нее горьким одиночеством.
Находясь в совершенно расстроенных чувствах, она небрежно вырывает небольшую ямку в мелколесье по краю поляны и, надрав перьев с груди, выстилает ими дно. В это неказистое гнездо она откладывает от 6 до 12 яиц и самоотверженно насиживает их 21 день. В дальнейшем своим безупречным поведением она несколько компенсирует свое предосудительное весеннее поведение и в одиночку растит многочисленное и беспокойное потомство. И чаще всего этой маленькой и совершенно беззащитной курочке удается воспитать и вырастить свое шумное семейство, состоящее из балбесов сынков и подозрительно тихих курочек.
ОТ ТЕТЕРЕВИНОГО ЦАРСТВА ДО ПУСТЫНИ
Мой дорогой папа, будучи природным охотником и рыбаком, был, понятно, неисправимым романтиком и необъективным рассказчиком. Он так описывал охоты на косачей в окрестностях Перми в 40–60-е годы прошлого века: «Ну было их, косачей, как воронья!»
Эти легендарные охоты я уже, понятно, не застал. Все это великолепие рухнуло в середине 60-х годов, когда на колхозные поля вывезли горы гранулированных удобрений и провели ДДТ обработку пригородных лесов от иксодового клеща. Палой птицей был завален весь лес и, по словам очевидцев (В.П. Астафьев), нога по щиколотку проваливалась в перо павшей птицы. Исчезла в одночасье вся полевая дичь, и я никогда не видел в наших угодьях серой куропатки и перепела. И только одинокие вскрики июньского дергача подчеркивали пустыню полевой охоты в окрестностях Перми. А сегодня, когда наши пригородные леса забиты одичалыми собаками, енотами, стаями ворон и воронов, увидеть и услышать одинокого косача почитается за большую удачу.
НЕБЫВАЛЫЙ ТОК
Конец 70-х годов прошлого века запомнился двумя природными катаклизмами: лютой зимой 1979 года, когда температура на севере края опускалась до –57°C, и весенним, подлинно библейским потопом. Полой водой были залиты леса и болота, села и города. Русло реки, по которой мы поднимались вверх по течению, угадывалось только по просвету в рядах полузатопленных сосен и елей. Немного отклонившись от русла реки, мы оказались в безбрежном океане бурой весенней воды, пришлось вернуться в русло и, петляя по нему, достичь, наконец, пригорка, не залитого водой.
Вокруг расстилалось бесконечное ржавое болото с огромными лужами полой воды, в которой плескалось бессчетное количество водоплавающей дичи, вдали плавали и кричали лебеди.
Развели костер, поужинали и, усталые, уснули. Где-то в начале пятого утра были разбужены диким, воистину жеребячьим гоготом. Оглядевшись и вслушавшись, мы разобрали, что это кричат, токуя, косачи. Пройдя около километра в сторону этих воплей, мы вышли на песчаную согру, заросшую мелкой сосной, где и стали свидетелями потрясающего зрелища. Несколько сотен косачей одновременно чуфыкали, бормотали, орали и дрались.
Мы шли через это месиво токующих тетеревов, которые отлетали у нас из-под ног на 15–20 метров и продолжали токовать. Сосны и пространство под ними были усижены серенькими тетерками. Оружия у нас не было, так как мы выезжали на разведку и предварительный осмотр местности. Хватило ума покинуть это гигантское токовище и, дождавшись обеда, вернуться туда для строительства шалашей. Рядом с этим током мы обнаружили остатки старообрядческого скита и ключевую яму.
Приехав следующей ночью на место тока, мы уже в три часа заняли место в шалашах. Первые токовики прилетели в четыре утра, затем начали слетаться десятки и десятки птиц. Чуфыканье, бормотанье, крики, драки сливались в какую-то какофонию, жеребячье ржание. Воздух дрожал и гудел, давил на уши. Выстрелов наших никто не слышал. Отстреляв по три косача, мы в дальнейшем только любовались грандиозным зрелищем. Птицы дрались, перебегали, кричали в непосредственной близости от стенки моего шалаша. Мне приходилось сдерживать себя, чтобы не схватить очередного петуха за крыло или лапу (мы сидели в шалашах заглубленные по пояс). Часам к одиннадцати утра, когда все подуспокоилось, мы вышли из шалашей, подобрали птиц и двинулись к лодке.
Солнце заливало рыжую щетину болота, кочки были усыпаны цветущей голубикой, в воздухе висели блеющие бекасы-баранчики, кричали самцы белой куропатки. И весь этот пир жизни совпадал с самым цветом нашей молодости, ощущением неиссякаемой юной силы и наивной верой в какое-то обязательное светлое будущее.
ПАМЯТНАЯ ОХОТА
Осенью следующего года (середина сентября) в компании близких друзей мы мчались по Каме в устье Вишеры. В это устье впадает незначительная речонка Толочь, до краев наполненная черной торфяной водой и славившаяся необыкновенным количеством мелкого, черного, как головешка, налима. По ней мы собирались добраться до болот, богатых клюквой и брусникой, но и ружья, понятно, были с нами.
При мне находилась моя добрая верная аркебуза — неубиваемый ИЖ-58. Но не пришлось нам тогда брать болотную ягоду, так как в этот же день подросшие тетеревиные выводки прибыли в это же место на жировку, и началась пальба. Казалось, за каждой кочкой, пнем, поваленной лесиной нас поджидал подросший черныш, а то и целая семейка тетеревов. Мы быстро расстреляли все наши патроны, и как же плохо мы стреляли! Я еле-еле взял двух петухов, не лучше обстояло дело и у моих друзей. Но как прописано в старых немецких хрестоматиях, «несмотря ни на что, они возвращались домой усталые и довольные».
Граф Толстой, который Алексей Константинович (автор Козьмы Пруткова и «Князя Серебряного»), выбивал до 90 тетеревов в день (нынешний Северный Казахстан, год действа 1841-й). Скажете (и не без основания): «Ну, запел старикашка о делах давно минувших дней!» — и будете, конечно, правы. Однако…
В мае 2023 года мне позвонил последний из моих друзей, вишерских охотников, и сообщил, что, прогуливаясь в окрестностях огромного нефтеперегонного комбината, расположенного, по сути, в пригороде Перми, он обнаружил в березовом перелеске тетеревиный ток из 8–10 петухов. Вот вам картина: стоят и воняют какие-то установки по производству, к примеру парафинов или другой нефтедряни, и тут же, в 1,5–2 километрах от этого вечного источника бензопирена справляют свою весеннюю свадьбу косачи. Друг также уверял меня, что рядом с этим током на лысом холме останавливаются на отдых стаи пролетных гусей.
Воистину чудны дела Твои, Господи! Вот и пойми что-нибудь в этой жизни. А вдруг еще есть надежда?
Комментарии (0)