В осеннюю пору мы все относились к этому занятию серьезно, заготавливали грибы впрок, до следующего года. Зимой же мы собираем грибы для души, как говорится, и на лыжах походить по лесу, полюбоваться переливающимся на морозе пушистым снегом, расписными деревьями, которые дед-мороз щедро облепил густыми длинными ресницами инея, и, если повезет, собрать корзинку зимних душистых грибов.
Зимой собираем вешенки и опята. Некоторые говорят, что эти грибы остались с осени, прихваченные морозом, сохранились в первозданном виде. Однако, один раз заприметив место, я до конца февраля лично сам не единожды набирал вешенки.
Отличие только в том, что в летне-осенний сезон грибы растут после дождя, а зимой – в оттепель. Бывают дни, когда зимой температура падает чуть ли не до нуля, снег становится тяжелым, во дворах появляются снеговики. Днем пригревает солнышко, да так, что с покатых крыш домов начинается капель, которая потом образует острые сосульки.
С опятами сложнее, так как надо знать точное место, разведанное ранее, до сугробов. Или же выискивать высокие пни и деревья, которые не были укутаны снегом. Проще с вешенками; если они выбрали себе дерево, а это, как правило, или вяз, или татарский клен, то растут на нем по всей длине ствола, снизу доверху.
Бывало, встретишь в посадке карагач, усыпанный перевернутыми гроздями разлапистых вешенок, скинешь лыжи, проберешься по пояс в снегу через цепляющиеся за «амуницию» кусты, достанешь нож, а не тут-то было… Мороз! Лезвие соскакивает, и не режет, и не рубит. Иной раз приходилось ножом сначала подточить основание густого пучка грибов, а потом прикладом тулки отбивать вешенки со ствола, благо, на курковке стальной затыльник. Зато когда дома грибы замочишь в воде, они словно расцветают заново, распрямляются, набухают, и аромат по всей квартире стоит, словно за окном и не середина января.
Погрузив в автомобиль корзинки, двустволку с пожитками и довольного песика, мы отправились в Нефтегорский район, где у нас с мамой были заветные места. По дороге мама рассказывала мне, что святки — время загадок и чудес. Про то, как в эти дни проводили они с подругами святочные гадания, колядовали. Я был сосредоточен управлением автомобиля и, слушая мамины воспоминания, подумал, что в нашем современном мире как раз не хватает сказочных чудес.
Прибыв в окрестности Ветлянки, решили пройти лесопосадку, уходящую вдаль, в сторону поселка Кулешовка. Спаниель Тимка, нетерпеливо помахивая обрубком хвостика, призывал нас поторопиться и то подбегал к нам, тыкаясь своим носом, мешая надевать широкие лыжи, то отбегал в сторону, застыв в стойке и устремив свой взор куда-то вдаль. Мама, немного неуклюже передвигая лыжи в снегу, пошла вдоль лесопосадки. Я в раздумье стал изучать многочисленные старые, выступающие из снега следы зайцев и лис недалеко от обочины трассы.
«В сугробы косой не сунется. Наверняка где-то рядом с дорогой место себе присмотрел. В любом случае там пошаркать надобно», — рассуждал я сам с собой, направляясь резко в сторону от лесопосадки к примеченному месту. Тимка поначалу было сунулся за мамой, но, сообразив, что даже вновь проложенная лыжня его не спасет от глубокого снега, вернулся ко мне: все-таки спаниель — не гончий пес.
«Правильно, значит, и зайка туда не пойдет», — одобрительно кивнул я ушастому другу. Но, пройдя каких-то метров тридцать, исчезли и старые следы. Кругом было белым-бело. Идти куда-то в другое место я не собирался, все-таки за грибами приехали. Поэтому решил прокатиться на лыжах по занесенной снегом петляющей грунтовке.
Закинув двустволку за спину, я с наслаждением, насколько это было возможно, без лыжных палок начал широко отталкиваться лыжами, набирая скорость. Тимка также сначала рванул вперед, но, отбежав метров на семь, круто развернулся вправо и, погрузив морду в сугроб, завернул крутой полукруг мне за спину, в сторону от дороги. Кое-как остановившись, я сначала сдернул с себя курковку. Однако тут же опустил стволы.
Торопливо, но аккуратно, чтобы не упасть, начал переставлять широкие лыжи в обратном направлении, предположив, что мой верный компаньон причуял куропаток. Поворачиваясь назад, я ожидал оглушительный подъем стаи. Моя уверенность была настолько непоколебима, что я даже помышлял воткнуть прикладом в снег ружье и достать фотоаппарат.
Но тут Тимка, высоко подняв из сугроба свое заднее место с тикающим влево-вправо купированным хвостиком, громко то ли чихнул, то ли кашлянул. Наверняка перестарался и глубоко вздохнул под снегом. Сразу же в двух метрах от торчащей из снега задницы моего друга неожиданно выпрыгнул серо-рыжий русачина; вскинув двустволку, я дернул курок. Тишина… Дрожащим пальцем взвожу забытые курки.
Заяц, с преследующим его громко и одновременно грозно поскуливающим на бегу спаниелем, продолжал круто закладывать мне за спину. Мои ноги, которые были зажаты широкими лыжами, остались в одном положении, а все тело повернулось в сторону разворачивающихся событий. Я был как взведенная пружина. С ужасом видел, что пес почему-то, вопреки всему, догоняет косого, и стрелять уже нельзя.
Заяц по размерам был намного больше, чем Тимка, по крайней мере как мне тогда виделось. Забегая мне в тыл, они приблизились ко мне и были от меня метров в пять-шесть. Но тут русак сделал соскок сначала влево и тут же вправо. Это дало ему возможность немного оторваться от моего песика. «Ая-я-яяй!» — завопил Тимка. И я понял его!
Без опережения поймав очертания зайца между взведенными курками, понимая, что второго шанса у меня уже однозначно не будет, так как дальше поворачиваться вокруг своей оси физически не могу, я нажал на первый попавшийся спуск. Заяц кувыркнулся через голову и тут же был оседлан Тимкой. Скинув наконец-то лыжи и путаясь в своих дрожащих от напряжения ногах, я опустился в снег. «Взять его, взять!» — не веря своим глазам, подбадривал я четвероногого любимца.
Поднявшись на колени, придерживая большим пальцем взведенный курок, я не торопясь спустил боевой взвод, как выяснилось теперь, левого ствола. Переломив тулку, доставая гильзу и патрон, обратил внимание, что пальцы дрожат еще больше. Дрожь била по всему телу. Но это была другая дрожь.
Хотелось кричать, смеяться, обниматься и целоваться. Замахав рукой маме, что есть мочи я заорал: «Тимка зайца заполевал!» Мама уже шла к нам, пробиваясь на лыжах через сугробы. Встав на ноги, я смотрел, как Тимка треплет косого, поочередно хватая его то за шею, то за бока. При этом он то рычал, то взлаивал. Подойдя к ним, я одобрительно похлопал друга по загривку: «Молодец, молодец, чего уж там! Ай молодец!»
Тут мама подоспела, взмахнула ладонями и заохала, и заахала, начала усердно хвалить нас. Я не стал присваивать заслуги русского охотничьего спаниеля себе и рассказал все, что произошло. В особенности я старался продемонстрировать в медленном повторе момент своего закручивания и как я при этом мастерски выцеливал.