То ли время было не то, то ли место было не совсем подходящее, только угорь не хотел клевать на наши сделанные по всем правилам донные удочки. Наконец однажды под утро звякнул долгожданный колокольчик, леска натянулась, и Михалыч выбросил на берег извивающуюся, как змея, рыбу. Любомир Иванович запек жирного угря в фольге на углях, приправив его специями. Обед был роскошный: всего одна рыба насытила троих здоровенных мужиков и еще осталось немного. На другие способы ловли мы не отвлекались, а на донные удочки, наживленные крупным выползком, больше ничего не клевало.
Все пять дней, которые мы провели на полуострове, к нам на лодке из Залучья приезжал Олег – местный, нигде не работающий житель. Он промышлял тем, что снабжал приезжих рыболовов червями, грибами, молодой картошкой. Любил он вечером возле костра рассказывать о своих рыбацких похождениях, например, как он ловил килограммовых линей на озере Малом или как по последнему льду тягал на крупную желтую блесну налимов возле тростника прямо в деревне. Он настойчиво советовал ловить на маленького лягушонка, утверждал, что на него берет любая рыба и что он однажды даже поймал на него двухкилограммового подлещика. Всем был парень ничего, но был у него один существенный недостаток – крепко любил Олег выпить. Часто вместе с ним к нам на огонек заходила его боевая подруга Любаня. Ее осунувшееся, землистого цвета лицо и мешки под глазами показывали, что и она была в крепкой дружбе с зеленым змием. Но в первые минуты посещения хозяев бивака Любаня изображала из себя скромницу. Она появлялась у костра не сразу. Долго стояла в тени сосен, пока Олег не кричал ей: «Ну что ты там стоишь, Любань, подходи». И она подходила к нам, стесняясь и как бы бочком. Вначале она отказывалась от предложенной ей дозы водки, говорила, что выпьет позже, а перед тем неплохо бы было, если бы ее угостили сигаретой и развлекли разговором. Замечу, что и Олег был тишайший, скромный парень. Однако через час – другой, сходив по делам еще к каким-то туристам, эта парочка уже была в таком состоянии опьянения, что, как правило, засыпала где-нибудь в кустах прямо на земле. А наутро, с похмелья, он и она долго гадали, у кого же им вчера пришлось оставить лодку.
Между прочими рыбацкими небылицами рассказывал Олег о рыболовных успехах своей девяностолетней бабушки. Будто она до сих пор ловит рыбу самой примитивной удочкой и никогда не приходит домой без улова.
– Пока Вы здесь неделю прохлаждались, она возле старой пекарни за это время, так, между делом, успела поймать двух приличных угрей, – утверждал он.
Мы посмеивались над словоохотливым парнем и между собой называли его сказочником, а Любомир Иванович нашел, что он своим лицом в редкой окладистой бородке напоминает великого Андерсена.
Вскоре у нас закончились продукты, и я на лодке отправился в Залучье. Проплывая мимо бревенчатого сооружения, имеющего вид избы без окон, я подумал: «Должно быть, это и есть старая пекарня». И тут на краю леса я заметил старушку-рыбачку. Сухощавую, нарядно одетую в белый платок и в белый передник на серое платье, я не сразу разглядел ее подле склонившейся у воды березы.
«Что она там ловит? Может, это и есть бабка Олега?» – подумал я и решил причалить. Я еще пробирался по изрытому копытами коров берегу, а престарелая женщина уже боролась с какой-то крупной рыбой. Дождавшись, пока старушка насадит горбача-окуня на кукан, я завистливо воскликнул вместе с приветствием:
– Хороший окунь!
– Что ты, милай, это ребятенок хороших, а хорошие сегодня не беруть.
– Один только попался? – спросил я.
– Почему один? Нет. Я много споймала.
– А где же они, бабуля?
– Кх, – старушка немощно крякнула и заковыляла по берегу. Остановившись возле покрытой мхом колоды, она поманила: – Ну что стоишь? Смотреть-то будешь?
Я удивился, но резво отправился за ней. Старушка ухватилась за толстую леску и потянула из осокоря увесистых окуней. Да каких! Пять почти полукилограммовых горбылей. Они извивались черными спинами и широко сердито раздували жабры! Как они затрепыхались, заплескали брызгами на мели! Я заметил, что у самого большого окуня поперек хребта проходит глубокая вмятина, похожая на шрам. Видимо, этот бродяга побывал когда-то в опасной переделке. Может быть, он испытал на себе хватку огромной щуки, а может быть, поранился, побывав в сетях браконьера.
– Откуда ж здесь такие окуни, рядом с коровьим водопоем? – удивился я.
– Э, сердешный, в аккурат туточки им и место, – улыбнулась беззубым ртом бабушка. – Коровушки воду мутят, а посля них малька крутится жуть. Окунь сюда за ним и подходит.
– А ловите Вы на лягушонка?
– Нет, на мелкую рыбку. На лягуху хужее будет. Да вот бяда – малек весь вышел. Правнучка за верховодкой на ручей послала, а он запропастился куда-то.
Я взглянул на часы. Мне пора было торопиться, чтобы успеть в магазин до закрытия. Я распрощался со старушкой, не успев даже познакомиться с ней.
Вечером, когда мы с друзьями сидели возле костра и любовались красивым догорающим закатом, к нам подошел Олег.
– Ты сегодня без лодки? – удивился я.
– Я ее у соседей оставил. Там, – показал он рукой, – приехала новая компания туристов. Олег раскрыл увесистый полиэтиленовый пакет и предложил: – Рыбу у меня не купите?
– Ух, хороши окуня, – с завистью сказал Михалыч, взвешивая горбыля на руке, и посмотрел на нас: – Может, возьмем на уху? Уха знатная будет.
Любомир Иванович наотрез отказался. Мол, стыдно нам, рыбакам, не свою рыбу готовить. Решающее слово было за мной. Все ждали, что я скажу. Я тоже вздохнул:
– Хороши!
И тут я заметил у самого большого горбыля шрам на спине, точно такой, какой я видел на окуне, выловленном старушкой.
– На что поймал? – спросил я.
– На лягушонка. Я же говорил, на лягушонка самые большие окуни берут. Возьмете? За четырех – всего лишь двадцать рублей новыми прошу. Вообще-то, у меня их берут ваши новые соседи, только они требуют почистить. А мне бы лучше вам продать – вы ребята свои, попроще, – и, помедлив, прибавил: – Конечно, новые русские, какие они рыбаки! А удочки у них, что и говорить, красивые. Мне бы такие!
В это время, изменив своей скромной привычке вначале прятаться, к костру подошла Любаня.
– Добрый вечер, господа, – тихо сказала она и громко икнула. – Ой, извините, что-то сегодня на меня напало, – улыбнулась она пьяной улыбкой и снова икнула. – Простите, ради Бога, Олег, можно тебя на минуточку.
Они отошли, но в тишине, нарушаемой лишь треском костра, отчетливо донеслись до нас обрывки фраз: «Капитан...», «...водка», «уедет...»
Наконец Олег снова подошел к костру.
– Так что, возьмете окуней? – спросил он.
– Нет, спасибо, но мы уж как-нибудь сами поймаем, – сказал я сухо.
– Ты нам лучше завтра банку выползков принеси, на червонец, – прибавил Любомир Иванович.
Олег ушел. Вскоре Михалыч спохватился, что у него закончились сигареты. Он послал меня, как младшего из пенсионеров, к новоприбывшим соседям занять пачку: завтра Михалыч поедет в магазин и вернет.
У этих туристов была большая заграничная палатка. Возле нее стоял дорогой японский джип. Высокий плечистый парень, одетый с иголочки в спортивную экипировку, курил, опершись о сосну, а Олег, сгорбившись над пеньком, чистил ему окуней...