B «РОГ» № 14 была опубликована статья известного специалиста по медведю В. Филя» Не запрещать, а охранять!» Вопрос запрета охоты на бурого медведя на Камчатке меня озадачил почти сразу же. Очевидно было, что эта мера с биологической точки зрения ничем не оправдана, а аргументы сторонников закрытия не подкреплены никакими цифрами. Учет медведей на Камчатке не проводился с середины девяностых годов, да и тогда из-за заумных форм обработки материала его результаты на всякий случай даже не стали обсуждать среди специалистов-медвежатников. Тот учет подтвердил, что «медведей на Камчатке много», и среднепотолочная цифра, 12 тысяч особей, вроде как нашла свое подтверждение.
Учет медведей вообще – темна вода во облацех. В качестве примера я вкратце расскажу об опыте учета на Аляске – тем более что лично принимал в нем участие. Там методика построена на поголовном мечении медведей радиоошейниками и их повторном отлове. По сложной формуле там выясняется процент зашедших на эту территорию непомеченных медведей. Ловят медведей двумя способами: петлями Олдрича и с применением авиации. Годовой бюджет этой работы превышал триста тысяч долларов (год 1992). И даже при этой массовой работе авторы оценивали ее ошибку в 30–40 процентов от общей численности.
Что уж говорить тогда о наших «среднепотолочных» цифрах?
Ваш покорный слуга, например, считает, что численность медведей в восточных регионах России занижается как минимум в три раза.
Справедливости ради надо сказать, что попытки надавить на Россию с целью ЗАПРЕТИТЬ ОХОТУ НА МЕДВЕДЯ ВООБЩЕ регулярно предпринимаются международной «зеленой» общественностью. Аргументы приводятся вроде следующих – охота в Европе на медведя повсеместно запрещена, а Россия претендует на то, чтобы называться Европой. Так что надо соответствовать.
Сегодняшний аргумент, что многолетняя трофейная охота выбила крупнейших особей и повлияла на репродуктивные качества, тоже не выдерживает критики. Кто же следил за процентным отношением крупных самцов и на каком основании сделал этот вывод? Для того чтобы ответственно обсуждать такие изменения, необходимо ежегодно вести документированный подсчет встреч, на основании которого оценивать динамику. Что, в принципе, слишком сложно для рядовых советских охотоведов.
Это я к чему? К тому, что запрет охоты на медведя к реальному положению с его численностью никакого отношения не имеет.
А к чему имеет? К деньгам!
Деньги на медвежьей охоте действительно делаются. Но масштабы этого бизнеса отнюдь не так значительны, как, например, у прибрежного лова краба. Берем общепринятую цифру лимита в 300 медведей за весеннюю охоту. Берем среднестатистическую стоимость медвежьей охоты в пять тысяч долларов и перемножаем цифры. Получается полтора миллиона долларов. А что такое полтора миллиона долларов в производстве? Это годовой оборот среднего магазинчика, торгующего туристическими товарами. Ладно, цифру эту можно увеличить примерно втрое (будем cмелыми) – в ней не учтена стоимость вертолета, всякие дополнительные расходы на аренды автобусов, гостиниц и сувениры. Но это уже не стоимость охоты – это дополнительные доходы, которые эта охота приносит территории.
Так почему повышенная рентабельность медвежьей охоты является притчей во языцех буквально везде – от коридоров власти в Петропавловске, до шизофренических сборищ истерических граждан, именуемых заседаниями Государственной Думы?
Все просто – бизнес этот очень уж на виду, в отличие от того же морского рыболовства. Каждого иностранного охотника отслеживает несколько служб – от ФСБ до паспортно-визовой. Бланки лицензий пересчитаны и проштемпелеваны, лимиты обсуждаются на всех уровнях – от обкома КПСС (тьфу, областной администрации) до Министерства сельского хозяйства в Москве.
Кроме того, деньги, получаемые местным населением на медвежьей охоте довольно хорошо видны на фоне общей жуткой нищеты в северных поселках – нищеты, которую так же искусственно и поддерживает местная власть.
Так что в ситуации с медвежьей охотой, наша власть делает то, что ей лучше всего удается – она борется с тем бизнесом, который имеет шанс обрести максимальную прозрачность.
К чему реально приведет запрет весенней охоты на бурого медведя на Камчатке?
Уже сейчас сопредельные регионы ломятся от предложений охотников приехать к ним в гости. Создаются новые фирмы, компании, уже было увядшие одиночки-аутфиттеры расправляют плечи и закручивают усы. Естественно, нынешнее нашествие на сопредельные территории кончится ничем. Ну, почти ничем. Как ни крути, камчатских медведей заменить на Дальнем Востоке нечем. И как бы ни печатали владельцы аутфиттерских компаний Магадана и Хабаровска в своих буклетах «Мы обещаем качество камчатских трофеев на непосредственно примыкающих к Камчатке территориях», это будет неправда, и клиенты после первой охоты это поймут.
И неминуемо запросятся обратно.
Запрет весенней охоты на Камчатке продержится, скорее всего, года два. Он будет иметь два результата. Во-первых, значительная часть камчатских угодий сменит своих хозяев. Во-вторых, новые хозяева угодий сразу же после открытия охоты поднимут цену. Где-то на тысячу–две долларов. В бизнесе такой скачок вообще-то принято считать гигантским.
Будет и третий результат. Часть бывших камчатских клиентов освоит новые территории, и на Камчатку уже не вернется. Но это будет уже не страшно. Количество состоятельных людей с ружьями во всем мире увеличивается, а количество медведей остается стабильным.