Часто вспоминаю далекие детские годы, когда ходил на охоту со своим первым шестнадцатикалиберным «Зимсоном». Более полувека прошло с тех времен, а все видишь так ярко, так близко, как будто это было вчера, как будто ты по-прежнему молод, силен и неутомим.
Но уже побелела голова, мучает одышка, огрузнел шаг, тяжелеет в руках ружье, все чаще и чаще улетает после выстрела дичь, помахав тебе крылом. Но в сердце продолжает жить былая нестареющая удаль. И как только приближается время охоты, она вновь молодит тебя, вливает в жилы горячую кровь, наполняет бодростью, убивает старость и гонит вон из города – на озера, болота, в степь, в лес – на родные просторы, к вечно юной природе.
И сколько было всяких веселых, грустных и курьезных случаев за долгие годы скитания с ружьем, что и не пересказать. Много за эти годы добыто различной дичи и зверя, но вот на медведя охотиться не приходилось.
С медведем встречался я только раз в жизни, во время туристического похода по Саянам в 1972 году. Это был год, когда все Подмосковье горело от жары, а в Сибири все залило дождем, реки вышли из берегов, по прибрежным селам плавали на лодках. Нас на автобусе из Шушенского вывезли по шоссе Абакан–Кызыл в долину реки Оя, не доезжая сотни километров до центра Азии – Кызыла. А дальше с двухпудовыми рюкзаками мы часа четыре, обливаясь потом, карабкались в горы по крутой звериной тропе среди курумника (это каменистые россыпи, поросшие лишайником), чтобы воочию увидеть чудо дивное – Каменный город. Действительность превзошла все ожидания. И добравшись до вершины горного плато, поставив палатки и отдышавшись, мы зачарованно разглядывали длинный гребень каменных гор с исхлестанным ветром пихтачем, огромными кедрами и остроконечными елями. Облака оползали вершину по ее крутякам, медленно сваливались в огромное заветренное пространство слева от нас и кипели там, а ветер, идущий над горами, не давал им выползать из этой ямы глубиной в километр и в поперечнике четыре, на дне которой блестящей тонкой черточкой струилась Оя.
Целыми днями (часто под проливным дождем) мы бродили по этому чудесному нерукотворному и удивительному городу с его героями, сотворенными из камня ветрами и дождями, и разевали рты от окружающей красоты. Вечером второго дня мы возвратились в лагерь и услышали от одной из дежурных, что после завтрака приходил большой медведь и они прятались от него в палатках. А потом добавила, что еще рано утром, когда она стояла на склоне горы, вдруг услышала сзади какое-то хрюкающее сопение. Обернувшись, с ужасом увидела в метре от себя медведя, вытянувшего морду и водившего носом. Не помня себя, девушка ввалилась в палатку и замерла, не сказав никому ни слова. Мокрый и голодный, я не поверил. Но во время ужина, когда аппетитно булькала каша с тушенкой, а аромат борща разносился по всему лесу, все вдруг испуганно закричали.
Я повернулся и увидел в нескольких шагах от костра довольно крупного медведя. Он приподнялся на задних лапах, тянул носом и с удивлением вертел головой, как будто хотел спросить, а где же моя миска?
К слову добавить – из оружия у нас были топор, охотничий нож и двуручная пила.
Мы сразу поняли, что пригнал его к нам голод. Из-за больших дождей ни грибов, ни ягод не было, вся молодь в лесу погибла, а взрослое зверье попряталось – вот он и пришел к людям. Быстро поставив миски с борщом и кашей по ту сторону костра и чуть отойдя (молодость страха не знает), смотрели, как он, быстро отужинав, исчез в темнеющем лесу по-английски, не попрощавшись. Назавтра, когда чуть забрезжил особенный саянский рассвет с высокими островерхими силуэтами деревьев на фоне багряно-вишневого неба, миша прибыл к костру задолго до завтрака и стал раскачивать и царапать продуктовую палатку, где спали молодожены. Услышав: «вожачок, он пришел!», я, спавший у входа палатки, расстегнул молнию, оторопел и судорожно схватил фотоаппарат – метрах в двух стоял наш Топтыгин. Потом он отошел к соседней палатке, с удовольствием почесался задом о растяжку и, наступив в кострище на тлеющий уголек, обиженно заурчал, как ребенок, и стал трясти лапой.
Короче говоря, в течение пяти дней у нас в лагере был свой Филатовский медвежий цирк. Михаило регулярно приходил завтракать и ужинать, позволяя себя фотографировать в разных ракурсах. Неблагодарно утянул котелок с маслом (мы сначала этого не заметили). А уже через день, когда он уносил второй (и последний) котелок с маслом, держа его за дужку передней лапой и переступая тремя остальными, наш гид Саша схватил топор и во главе целой ватаги погнался за ним с такими воплями, что индейцы просто отдыхают. Мишка, очевидно, поняв, что с одичавшими туристами лучше не связываться, благодушно бросил добычу и ретировался.
А чего стоит такой кадр: с одной стороны костра «группа отдыхающих», а с другой – в трех метрах – медведь, стоя на задних лапах, держит в передних половник и облизывает его, не в силах дождаться завтрака. А как он, придя в лагерь, осторожно и лукаво выглядывал из-за кустов, как бы ожидая приглашения перекусить!
Но зверь есть зверь! На шестой день он явился какой-то беспокойный, встревоженный, побежал к двум идущим с ведрами воды дежурным женщинам (это они так решили, может он просто бежал мимо). Те бросили ведра, заскочили в палатку, застегнули молнию и полчаса приходили в себя. И тогда наш гид во избежание возможных неприятностей предложил быстро собираться и уходить вниз, к шоссе, куда завтра придет автобус. Мы высыпали кашу, консервы, сахар и, оглядываясь назад, видели, как миша подошел к этому богатству и все нюхал и нюхал его.
Медведю, очевидно, стало интересно, куда это мы пропали. Он подошел к краю обрыва и смотрел на нас, цепочкой уходящих вниз по тропе. Он был большой, этот медведь, и солнце было прямо за ним. Шерсть его ореолом светилась и переливалась, ярко поблескивали глаза, а нос вертелся во все стороны – голым черным зверьком на конце морды. Но ветер тек от него к нам, и зверь не понимал, зачем мы ушли. Но мы все-таки ушли. На всякий случай. И были правы, как потом, уже внизу, рассказали нам местные пастухи. Но все равно было чуточку грустно, и, наверное, все участники этого неожиданного, но продолжительного рандеву нашего Михаила Потапыча никогда не забудут!