Конец сезона. Ушла надежда на охоту по пролетным уткам, улетающим на юг.
По вечерам темнеет быстро, да еще пришлось часы перевести на час назад.
То, что утки улетают, днем и не заметно. А чуть стемнело – откуда они только берутся? Мы не раз на вечерке, стоя с ружьями наготове на кочковатом берегу речки Сеньги, слышали над головой только шорох пролетающих уток, до боли в глазах пытаясь разглядеть хоть одну. Мягкий шлепок посадки крякши где-то в пяти-десяти метрах от тебя, и ... тишина. Через мгновение всплески на воде впереди по руслу справа от тебя.
Утки появлялись внезапно, в немотной тишине садились перед зарослями ольхи и кустарников. Стоишь в полной темноте, а рядом в каких-то десяти метрах от тебя сидят жирные крякши. В руках у тебя ружье со взведенными курками, а что толку? Минут через двадцать прилет и посадка уток прекратились, как будто их и не было.
Простояв еще с полчаса, шлепая сапогами по воде и спотыкаясь о кочки, так и уходим ни с чем. Что интересно, несмотря на шум, создаваемый нами, ни одна утка не поднялась.
Утром, задолго до рассвета, осторожно подходим к тому месту, где вчера на наших глазах с десяток уток шлепались на воду. Увы! Вроде и не было никаких уток. Замешкавшись, чирок попал под наши выстрелы. С кочки на кочку с трудом достали его.
Через неделю приезжаю к леснику Юрию Лесову. Вечером опять пойдем на Сеньгу...
Вхожу в калитку и глазам не верю! Везде: и у колодца, и у дровяного сарая, и в прочих местах его усадьбы валяются растрепанные крылья уток.
– Юра! Что случилось?
– Да это мой Джек их растащил.
– Откуда они, крылья-то утиные?
– Семь уток привез со Ржавки. Я днем вдоль речки шел, наткнулся на их садок. Они на дневку остались. Штук тридцать, почти одни селезни. – Дал из обоих стволов... Поедем, покажу то место.
И повез он меня на своей «буханке». Переехали почти высохшее русло Сеньги, доехали до узкоколейки, повернули на лесную дорогу. Машину оставили на лугах, у моста через речку. Долго, почти час, шли по заросшим лугам на то место.
Подходим осторожно, ружья наготове.
Но увы! На Ржавке, речке шириной местами до трех-четырех метров, в этот раз никого нет.
Перешли с Юрой на правый берег и опять лугами вернулись к машине.
– У меня отец бригадиром был в колхозе. На этих лугах колхоз сено заготавливал. Летом ставили стожки, зимой вывозили, – рассказывал мне по дороге Юра.
Так вот откуда ему знакомы эти места, думал я.
По календарю октябрь – осенний месяц. Однако дважды по ночам были морозы в пять-семь градусов. Мелкие водоемы и канавы покрылись ледком и снегом. А вот река Клязьма в черте города Орехово-Зуево не замерзла. У Марковского моста ежегодно зимует стая кряковых уток. С высоты моста им кидают на воду хлеб и всякую всячину. Замечено: стоит человеку остановиться на мосту, как утки одна за другой выплывают из-под склоненных до самой воды деревьев и ждут подачки, борясь с течением. Напарник по охоте Сергей не раз признавался, что батоны белого хлеба крошил уткам с моста, возвращаясь с работы.
Глядя на уток с моста, мы с Михаилом Федоровичем Лобановым решили попытать охотничьего счастья на Дорофеевских карьерах. А может, не все утки улетели?
Напрасно обшаривали мы, бродя по бровкам, Филипповские карьеры. Везде лед, пожелтевшие камыши, прикрытая снежком осока. Вспоминая канонаду при открытии охоты на уток, чувствовали себя среди мелколесья и замерзших карьеров непрошеными гостями.
Михаил Федорович – широкий в плечах, немного грузноватый на ходу (всю войну в пехоте), заядлый охотник, как и я. Во время охоты на лося или кабана никогда не отставал от нас, молодых. Он один ночи напролет проводил зимой на засадах в ожидании выхода лис к приваде из дохлых кур.
– Ну теперь куда, Василич?
– Пойдем в сторону реки Ушма. До нее километра два, может, чего попадется по пути.
Идем, не теряя в зарослях друг друга. Места безлюдные, заросшие березами, осинками, разным кустарником. Точь-в-точь как на картине художника Степанова «Лоси». Это когда у стожка среди осеннего леса стоят 4 лося: бык, корова, сеголеток и еще один. Жуют сено, выдергивая его из стога, как это делают коровы. Картина замечательная, но сено, как мне кажется, лоси не едят.
Охотугодья, по которым мы пробираемся к реке, давно нам известны, так что не заблудимся. Чуть правее от нашего маршрута поселок Северная Грива, до него по прямой идти километра четыре. С охотниками этого поселка не раз приходилось нос к носу встречаться в угодьях. Везет же людям! Поселок расположен на стыке четырех обществ охотников. За околицей северной части поселка начало Костеревского ВОО. Метрах в пятистах за деревенькой Лосево проходит русло реки Ушма, на том берегу охотничьи угодья МГС «Динамо». Чуть левее по Халкурнской бровке – Орехово-Зуевское РООиР. На юг – череда озер, карьеров, бывших полей торфодобычи вплоть до Шатуры. А дальше уже Шатурское общество охотников. На все четыре стороны охотничьи угодья, куда ни повернись!
Последняя встреча с охотниками тех мест была далеко от их дома, у трех канав Динамовских охотугодий. Мы были вдвоем, а их шесть человек и две гончих. Ретировались они в свои края быстро, молча, гуськом. Собаки их работали, гон шел в нашу сторону. Ну, думаем, лося или оленя преследуют. Стоим, ждем. Оказалось – заяц. Он на наших глазах перемахнул канаву, идущую в сторону реки. Вскоре и собаки подоспели, одна подбежала к нам и, поняв, что мы чужие, с голосом ушла вслед за зайцем.
Немало повоевал с чужаками егерь «Динамо» В.Г. Жигарев. Предупреждал, отбирал ружья. Всякое бывало, места-то глухие. Заросли, по которым мы пробирались, наконец поредели. Впереди горы земли вдоль русла реки, которую прокопали мощными экскаваторами километра на четыре от поселка и бросили. Осторожно заходим на сваи сгоревшего моста. Внизу по краям лед, посередине слабое течение. Мороз еще не совсем сковал речку, осталась протока между берегами шириной в два метра.
Замечаем, вдалеке кто-то плавает туда-сюда. Ондатры? Утки? Прикрываясь буграми, идем вдоль реки. Осторожно по откосу поднимаюсь наверх. Сквозь траву смотрю вниз. Кто же тут плавал? Спиной спускаюсь к Михаилу Федоровичу.
– Ну, что? – шепотом спрашивает он.
– Не видно ничего. Давай еще пройдем вперед.
Идем еще метров сто. Ползу наверх, сняв шапку. Авось, мои взлохмаченные волосы за траву примут.
– Есть! – шепчу. – Утки! Двух видел. Они чуть левее от нас на льду сидят. Михаил Федорович, разреши, я первый выстрелю в сидячих.
– Ладно.
Надо сказать, что он всегда ходил на охоту с пятизарядным автоматом BROWNING 12/76 и к тому же имел звание мастера спорта по стендовой стрельбе. Не очень-то я надеялся на себя со своим ружьем. В дальние походы я ходил с одностволкой ИЖ-17 16 калибра. Когда-то каждому леснику, и мне в том числе, выдали ружья для охраны леса. Прошли годы. МВД издало приказ все ружья сдать. В лесхозе было почти 80 человек лесной охраны. Мне довелось охапками носить эти ружья в отдел милиции. Ружья сдали, но бандитов от этого меньше не стало, а воров (в том числе и лесных) тем более. Что поделаешь? Страна такая... Потом и лесникам приказали: вон из леса! Остался один Митволь.
Михаил Федорович рассказывал, как в войну в окопе из винтовки посылал пули по носу бреющего на них в пике немецкого самолета. Сказался опыт стрельбы по уткам. Все братья Лобановы – Михаил, Евгений, Константин – в городе и округе были известными охотниками.
По команде стреляю в сидящую под берегом утку. Мое внимание только на то место, где она сидела. Попал, не попал? От волнения даже стрельбы напарника не слышал.
Сколько нужно, чтобы уткам взлететь и улететь? Секунды! Они улетели куда-то в сторону сгоревшего моста. Стоим в полный рост. Решаем, как перейти внизу через протоку.
Цепляясь за ветки кустов, скользя по снегу, спускаемся вниз к воде. Подняв голенища сапог, щупая дно палкой, спокойно переходим, проломив кромку льда. Воды-то по колено, течение слабое.
На другой полосе льда лежал кряковый селезень. Вот и второй с провалившейся сквозь снег в траву головой.
– Михаил Федорович, я-то, наверное, промазал, так что ты двух успел выцелить. Ловко ты их!
– Нет, – говорит. – Еще должен быть.
Разошлись мы с ним, и на тебе! – он достает из травы за желтые лапы селезня. Я тоже нахожу одного.
– Четырех!? – восклицаю я. А мне в ответ:
– Еще один должен быть!
– Точно!?
Немного в стороне, там, куда улетели остальные утки, в траве, прижатой снегом, находим селезня.
– Пять селезней!
Повесив свою одностволку на шею, держу в одной руке двух, в другой трех селезней.
– Как же ты успел? Я и выстрелов-то твоих не слышал!
Смеется...
P.S. Война подорвала здоровье Михаила Федоровича. Не стало его. Общество охотников подобрало ему место на краю нового кладбища под столетней сосной на солнечной стороне.