События эти происходили уже довольно давно и повествуют о первых впечатлениях молодого охотника от охоты с гончей. Происходили они в угодьях под Ржевом, где обширные поля перемежаются смешанными лесами и оврагами,
сползающими к еще не широкой в своих верховьях Волге.
Тогда я учился на втором курсе института. В начале февраля отцу позвонил товарищ, Геннадий Кузнецов, и предложил на следующий день уехать гонять зайцев под Ржев на неделю. Отец, связанный работой, поехать не мог и сходу выдвинул мою кандидатуру. Кузнецов не возражал. Я, недавно одолевший очередную сессию, был морально свободен. На следующий день после обеда кладу в кузнецовскую «Ниву» рюкзак с ружьем, садимся и катим на запад.
По дороге заезжаем в Ржев за путевками. Берем их на неделю. Мне на зайца, ему на лису. Дальше наш путь лежал в буквальном смысле на деревню к дедушке.
Теперь уже не помню, как звали этого дедушку лет семидесяти и откуда знал его Кузнецов, но помню, встретил он нас радушно. Небольшого роста, курносый, поджарый и крепенький старичок в валенках и заячьей жилетке повел нас в дом. Проходя через двор, в сенях увидел подвешенного за белоснежные пазанки ободранного зайца. В доме на распорках сушилось несколько заячьих шкурок, что свидетельствовало – зайцы в этих местах есть! За ужином стали обсуждать план охоты. Почти у каждого человека в речи заводятся и произносятся сорные фразы вроде «как-бы», «это», «так сказать». Наш дедок, если хотел передать озабоченность, неизменно забавно шепелявил: «евки павки». Эта фраза за ужином адресовалась в основном морозной погоде и беспокойству за уже немолодую гончую.
В связи с этими обстоятельствами решено было гонять зайцев через день, а пока собака будет отдыхать, мы с Кузнецовым и его ягдтерьером займемся самотопом по зайцам и обследованием оврагов на предмет лисьих нор.
Дедушка на все лады хвалил свою собаку и рассказывал интересные эпизоды заканчивающегося сезона. Мне уже представлялась красавица русская пегая гончая, азартно разбрасывающая рыхлый снег в погоне за удирающим беляком. Как выяснилось, Кузнецов, как и я ранее, на зайцев с гончей не охотился, дед же другой охоты вовсе не признавал и ею не интересовался, поэтому разговоры ходили вокруг политики да сельского житья-бытья.
Встав спозаранку и наскоро перекусив, высыпали на улицу. Бодрящий морозец в утреннем полумраке хватал за уши. Дедушка ушел за собакой и вскоре, звякнув цепью и брякнув калиткой, вывел ее к нам. Взору представилась невысокая собачка, темно-коричневого окраса, с пухленькими бочками. Позвал ее и, наклонившись, потрепал за ушами. Она посмотрела на меня большими слезящимися глазами, преисполненными какой-то почти осмысленной тоски. «Кого хороним-то, зайца что ли?» – подумалось мне.
С этого и начался наш февральский марафон, внесший существенные коррективы в мои представления об этой охоте.
Небо, покрытое дымкой на востоке, стало желтовато-розовым. День обещал быть морозным и относительно ясным.
Мы быстро семенили по пустому еще большаку, все дальше удаляясь от небольшой деревеньки. Дед неизменными евками-павками обрушивался на пятнадцатиградусный мороз.
Я же по дороге вспоминал, что, собственно, мне известно об этой охоте из книг и журналов. Надо сказать, что знания мои не распространялись далее того, что заяц, поднятый собакой, ходит по кругу и стремится вернуться к месту лежки. Эта его привязанность к определенному участку леса и приводит его в конце концов на мушку охотника. За размышлениями о предстоящей охоте наконец-то сворачиваем с дороги в лес. Снега в тот год было не так много, чуть ниже колена, так что ходить и без лыж было вполне сносно.
Часа два побродили по самым излюбленным дедом местам заячьих дневок. Собака в пределах видимости тщательно обследовала встречающиеся островки кустов, чащобы молодой еловой поросли и залезала в бредняк, но все тщетно. Подозвав ее присели отдохнуть на валежину. Дед, сетовавший на мороз, признался, что добывать зайцев стало все труднее.
Только они с Пальмой взяли за этот сезон больше двадцати, а ведь охотились, хоть и не часто, и другие. Да и оставшиеся зайцы поумнели и стали, по словам деда, «прохессорами». Рассыпчатый снег плохо сохранял запах, а следы, накопившиеся за несколько дней, перепутались и мало отличались друг от друга. Надежда была только на внезапный подъем из-под носа.
Первый же поднятый вскоре заяц действительно начал водить гончую кругами где-то впереди на границе слуха. При этом еле слышимый лай путался с шумом поднявшегося ветра, гуляющего в кронах соседних деревьев.
Рассредоточившись и порядочно постояв в месте побудки беляка, по знаку деда двинулись на звук гона вставать на круговой гонный след. Такой маневр пришлось повторить неоднократно, что свидетельствовало – толковый косой рисует спирали, а не нарезает круги. При этом не забывает дурить выжловку, то и дело замолкающую в поисках следа.
Продолжалось все это несколько часов и закончилось явкой собаки с повинной. На ее лапах намерзли ледяные колтуны, и бедняга явно выдохлась. На том решено было гоньбу отложить до послезавтра, в надежде на потепление.
Вечером пошли с Геннадием Кузнецовым в поля неподалеку от деревни покараулить лису возле оставленных зимовать почерневших рулонов сена. Но ни наличие лисьих строчек, ни подражание мышиному писку результатов не принесло. Следующий день, как и решено было заранее, прошел в обследовании оврагов и березовых колков по границам полей. Его результатом была вспугнутая стайка куропаток, да мой запоздалый выстрел по русаку, поднявшемуся сбоку из заснеженной пашни. Руководствуясь шестым чувством, случайно обернулся и кинул взгляд на поле, по которому уже сигал здоровый русачина. Мой салют в его сторону метров с шестидесяти только придал хитрецу ускорение.
В очередной день нашего марафона заячья профессура показалась мне дважды. Первый раз косой, закручивая спираль двумя прыжками, перелетел широкую просеку в кустах на пределе досягаемости моей двустволки, но за пределами моей реакции. Было бы до него вдвое ближе, тогда бы еще куда ни шло. Следующий заяц, изрядно поиздевавшись над собакой, и видимо, уверовав в свою неуязвимость, ушел в поле. Стоя недалеко от опушки и услышав на поле захлебывающееся с привыванием гортанное собачье «а-уу, а-уу», решил выглянуть. Отпустив замученную гончую метров на шестьдесят, заяц, не особенно спеша, игриво покрутил по полю виражи и спокойно ускакал обратно в лес, но совершенно не туда, откуда вышел на поле. Ввиду совершенной измученности собаки к полудню устраиваем привал.
И только уже возвращаясь ближе к вечеру, опять слышим гон. Быстро рассыпаемся на указываемые нашим распорядителем места вдоль лесовозной дороги. Сам дед бегом бежит в ближний молодой ельник. Лай, удаляясь, то сходит со слуха, то вновь возникает где-то на грани его возможностей. От напряжения слуха даже начинается легкая головная боль. Вдруг неожиданно в ельнике гремит выстрел. Через некоторое время беспрестанно евка-павкая, из него выбирается наш раздосадованный дедушка. Оказывается, заяц запутал собаку и, оставив ее далеко позади, преспокойно направился в этот самый ельник, буквально прыгнув деду под ноги. Его страстные сокрушения пришлось слушать до дома. Пара последующих дней, кроме свежего воздуха да местами живописных пейзажей, трофейных результатов не дали. Продолжительное лазанье по найденным норам ягдтерьера успехом не увенчалось. Самотоп выгнал из березового островка, поросшего кустами, беляка, который картинно катил по полю в ярких лучах февральского солнца безнадежно далеко от нас.
Как всегда быстро подкрался последний денек нашей охоты на Ржевщине. Убедившись в ушлости февральских зайчишек, и набегавшись, почти за неделю, как следует, уже не очень-то верилось в успех. Неделю они дурили нас много и по-разному, но с одним и тем же нулевым результатом. Да видать недаром охота пуще неволи и еще, пожалуй, не даром порой везет молодым дилетантам, потому что матерого ушастого «профессора» в белоснежной шубе, гордо поднять за ноги довелось как раз мне. Он выскочил не спереди, откуда уже и не особенно ожидался, а оказался сзади. От неожиданности этой встречи мудрец на доли секунды замер, но тут же, выйдя из оцепенения, сиганул за куст одновременно с моим разворотом. С краю куста виднелся только темный кончик его носа. Он явно напряженно соображал, что делать, стоя на задних лапах. Понимаю, что еще секунда – и он найдет самый простой выход из положения – удерет, прикрываясь кустом.
Мгновенно стреляю прямо через куст чуть левее торчащего носа. Заяц делает несколько здоровенных прыжков, уходя от меня правее куста, и исчезает в снегу за долю секунды до второго, уже ненужного, выстрела. Подбегаю к своей еще чуть подергивающей задними ногами добыче. Всего две дробины в шее и под ухом решили исход поединка. Не будь этого попадания, вполне мог бы сгоряча пропуделять вторым, и тогда хоть плачь. Торжественно беру трофей за лапы, и поднимаю над головой, демонстрируя компаньонам свою удачу. Утешительным призом этой охоты для Кузнецова стал рябчик, вылетевший из-за елки уже на пути домой.
Время скоротечно. Ни грустноватой Пальмы, ни, к сожалению, ее бодрого хозяина, дедушки «евки-павки», наверное, уже нет на этом свете, потому что было это почти двадцать лет назад. Память сохранила их образы и благодарность за ту охоту. Тогда, и не раз впоследствии, приходилось видеть горящие глаза достаточно пожилых людей и даже глубоких стариков во время различных охот. Именно это увлечение сохранило дух и стремление к жизни, сохранило их юношеский задор, а не оставило кряхтя пересчитывать болячки. Именно оно подпитывало здоровье, вселяло оптимизм и омолаживало душу. Этого лекарства нет в аптеках, но у него есть название – ОХОТА!