Как у всякого настоящего охотника, у меня раньше всегда были собаки. Разные. Больше всего, конечно, любил я лаек. Умнейшие существа. Если лет пять-шесть поживут с тобой, все станут понимать. Что скажешь – сделают. «Пират! Принеси тапочки!» – принесет. Сначала один, потом другой. «Находка! Дует. Закрой дверь!» закроет.
А когда в тайге у костра сидишь, кроме как с собакой поговорить не с кем.
Вот и беседуешь. А собачка улыбается.
Некоторые охотники гонятся за собаками с абсолютным чутьем. С одной стороны, хорошо, когда лайка учует птицу, посмотрит на тебя, махнешь ей рукой, мол, давай. А она уже не копается в следах, а «верхом» идет, как по ниточке, – и поднимает. Но с другой стороны, бывает и не очень.
Охотился я с Пиратом на Урале – белковал. Ели высочайшие, густокронные. Кругом поеди беличьи. Бегает собака по свежему запаху, «хрюкает», деревья проверяет «на коготок». Никакого впечатления. Где-то там белка есть, да только запала так, что не шевелится. И тогда лайка отскакивает и начинает облаивать сразу всю группу деревьев – елок десять-пятнадцать. Достаю топор, выстукиваю белку, а она, дьявол ее, все равно не показывается. А Пират полает-полает на елки, потом подбегает ко мне и начинает лаять на меня: «Дескать, я тебе показываю зверька, а ты не стреляешь!»
Я ему: «Что, я тебе, на все елки лезть буду? Лезь, говорю, сам!» Приходится брать его на поводок и – в другое место.
На воробьев, синичек и прочую мелюзгу Пират внимания не обращал. Они у него чуть ли не между лапами шмыгали. Зато вороны его из себя выводили. Только он в конуру, они – к миске. Он выскакивает: «Гав-гав!» Те – на соседние деревья. Только он в будку, они обратно к миске.
Я рано вставал на работу. Сразу собаку кормил. Поставил я Пирату миску, стал свой завтрак готовить, а сам в окошко наблюдаю. Вот он поел и – в будку. Вороны – к миске. Выскочила лайка, облаяла ворон. Они расселись на деревьях и ждут. А Пират в будку не залез. Посмотрит на ворон, походит, остановится, снова посмотрит.
Я вижу, собака думает: «Что же ты придумаешь?»
Подумал, подумал Пират, гляжу, берет миску зубами, несет к будке, задним ходом лезет в будку, а миску ставит перед собой между передними лапами. Только вороны к миске, он «Гав!» – они назад. Так и отвадил ворон.
Так что, если вам скажут, что собака неразумное существо, не верьте. Просто говорить по-человечески не может, а разум работает.
Единственное, к чему я не мог приучить своих лаек, это помогать мне в охоте на рябчиков. Стоило мне достать манок, как они тут же настораживались и – ушки на макушке. Процедуру охоты они, понятно, изучили. Где-нибудь далеко откликнется рябчик или вспорхнет. Я не слышу, а собака слышит. Моментально туда и «гав-гав!» И, считай, охота кончилась.
А вот был у меня спаниелька по кличке Бойка – маленький, черненький, с белой звездочкой на груди. Тот легко приучился. Выходим с ним в подходящее место, я сажусь на пенек, на бревнышко или просто останавливаюсь, рукой показываю место, и Бойка ложится туда рядом со мной. Я подманиваю. Рябчики откликаются, перепархивают или подбегают. Бойка только головой поводит или ноздри шевелятся. Но как только выстрел, сразу туда – и несет.
Однажды ходили мы с Бойкой между Дмитровцами и Тимшино, где-то на границе Коломенского и Егорьевского районов Московской области. Вышли на полянку. Свистнул я в манок – сразу с двух сторон петушки откликнулись. Я – на пенек, Бойка рядом лег. Сентябрь. Теплынь. Красота. Я давай подсвистывать. А рябчики откликаются все ближе и ближе, и с двух сторон. Наконец вижу слева, откуда последний отклик был, – трава зашевелилась сильно. Дальше – место открытое. Увидит и не подойдет. Надо стрелять, но не видно по кому. Так и не появился петушок.
Сижу, покуриваю. А петушки, видно, ярые попались. Пошел самосвист (не на манок, а сами песни играют) с обеих сторон. Я им – курочкой. И почти на то же место выбегает петушок.
Я «семеркой» стук, да в общем далековато. Бойка туда, я – за ним, а рябчика нет. Но на то Бойка и собачка. Рябчик – подранок. Метров за сорок убежал. Слышу, Бойка: «Гав-гав!»
Взял я рябчика, головку ему подвернул, в рюкзак, и мы побежали на автобус – припозднились уже.
А народу в автобусе много было. Стоя ехали. Я, понятно, рюкзак не снимал. И вдруг чувствую, кто-то в рюкзаке задрыгался.
Приехал я домой, мальчишки встречают:
– Что, папа, привез?
Я им говорю:
– Наверное, рябчик ожил.
Так и оказалось. Достал я его. Ребята давай его по головке гладить, а он на них: «Тррюю...» Жалко было птицу, а что делать? Рябчики в неволе не живут...