Решение проблемы негосударственного охотнадзора, конечно, есть, и одно из возможных – предоставление егерям (не просто по должности, а по специальному уполномочию) права проверки документов (и установления соответствующей обязанности граждан их предъявлять). Это право вытекает из режима объекта (закрепленных охотугодий), а не из административного статуса.
Оно должно быть гарантировано, с одной стороны, возможностью применения обеспечительных мер в случае отказа, с другой – обязанностью возмещения вреда, причиненного неправомерными действиями надзирающего. Такая схема была заложена в нашем с Н.В. Краевым проекте закона «Об охоте», разработанном по заказу Минсельхоза России в 2005 году (Минсельхоз работу оплатил досрочно, принял без замечаний и – благополучно положил под сукно).
Когда мы видим человека, упорно пытающегося забить круглую дырку квадратным чопом, мы вынуждены сделать два предположения: либо он недостаточно тщательно продумал свои действия, либо и не стремится ее забить.
Создается ощущение, что в последнее время горячая поддержка требований предоставления права составления протоколов частным (общественным) егерям стала для многих охотоведов неким ритуальным жестом, знаком солидарности – он легок в исполнении, не требует умственных усилий, но создает ощущение единства и, тем самым, автоматически прибавляет сторонников.
Неслучайны, как мне кажется, и два, по существу, анекдотичных заявления В.К. Мельникова. Первое – об охоте как причине появления красных книг. Многим известно, а для профессора-охотоведа знание этого представляется обязательным, что, например, в российской книге 155 видов червей, жуков и прочих беспозвоночных, не испытывавших охотничьего пресса, разве что со стороны мухоловок и бурозубок, также частично краснокнижных.
Красные книги появились бы и в отсутствие охоты. Второе – об абсурдности определения лимитов добычи кем-либо, кроме самого охотхозяйства. «Можно себе представить, что министр сельского хозяйства подписывает приказ об объемах забоя сельхозживотных по субъектам РФ?» – энергично вопрошает В.К. Мельников. Кроме сходства, у сельского и охотничьего хозяйств есть, однако, и отличия. Земледелец жнет там, где посеял; основа животноводства – прямой контроль перемещений.
Охотничьи животные вольны, а многие из них и весьма подвижны. Потому, в отличие от скотовода, охотовед, по давнему замечанию академика С.С. Шварца, вынужден мыслить и действовать статистически, в популяционном масштабе. Наши обычные охотхозяйства меньше не то что популяционных ареалов, а индивидуальных местообитаний почти всех копытных животных и всех водоплавающих птиц, отсюда и объективная необходимость централизованного управления. Именно по этим, экологическим, основаниям Европейский Суд в 1990-х принудил Италию, Финляндию и некоторые другие страны лишить свои регионы (не хозяйства, а провинции и области!) права автономного управления охотой на перелетных птиц, а Евроафриканское соглашение сделало это управление межконтинентальным, охватывающим арену всего их жизненного цикла.
На этом фоне, а примеры можно множить и множить, употребленные В.К. Мельниковым доводы псевдоэкологичны (красные книги) и антиэкологичны (локальное управление). М.Д. Перовский, также неизменно настаивая на полной самостоятельности охотхозяйств, все же делает оговорку относительно «перелетной и мигрирующей дичи» («РОГ» № 19), не замечая, что эта оговорка опрокидывает его главный тезис, поскольку для обычного (по площади) охотхозяйства проще перечислить виды животных, среди которых доля мигрантов будет невелика. В строгом изложении тезис М.Д. Перовского звучал бы так: «Хозяйство вправе самостоятельно управлять добычей животных, не способных самостоятельно пересечь просеку».
Однако заявления В.К. Мельникова не являются просто полемическими перехлестами, хотя и странными для охотоведа и ученого. В.К. Мельников пытается доказать, пусть и негодными средствами, что именно организованные хозяйства не допустят истребительной охоты, и этим хозяйствам нужно доверять самостоятельно определять себе лимиты. Отсюда и особое внимание к терминологии, употребленной В.В. Дежкиным и В.Г. Сафоновым, бухгалтерский подсчет количества употреблений слова «охота» и «охотничье хозяйство».
По мысли В.К. Мельникова, охотничье хозяйство страны состоит из охотничьих хозяйств и без них рационально вестись не может. Эту идею всячески продвигают Росохотрыболовсоюз и Охотдепартамент, его руководители и связанные с ними охотоведы. Потому в проекте федерального закона «Об охоте и ведении охотничьего хозяйства» («РОГ» № 40), разработанном вышеупомянутыми ведомствами, прямо указывается на «приоритет долгосрочного пользования охотничьими животными как основной формы ведения охотничьего хозяйства» (п. 5 ст. 8).
Краткая история вопроса такова. Классики охотоведения от А.А. Силантьева и С.А. Бутурлина до С.Д. Перелешина и В.Н. Скалона определяли охотничье хозяйство, «в каких бы экстенсивных формах оно не велось» (Соловьев, 1924), как систему мероприятий по учету, надзору, нормированию, планированию и т.д., не связывая его с закреплением охотугодий. После начала (в конце 1950 – начале 1960-х гг.) последней правительственной кампании их сплошного закрепления утверждения о том, что успешно вести охотничье хозяйство можно только на территории, закрепленной за конкретным пользователем, были возведены в аксиому.
Это теоретическое, на вид, различение имеет принципиальное социальное значение. Закрепление угодий за кем-то «конкретным» неизбежно ведет к отлучению от охоты «неконкретных» граждан. И дело не в пресловутом российском менталитете – об устойчивом вымывании из охотничьего сообщества низкооплачиваемых слоев населения свидетельствует опыт Польши, Словакии и других стран, где государство практикует сплошное закрепление.
Девятнадцать кантонов Швейцарии оставляют все охотугодья в общем пользовании, шесть – сдают в аренду; в арендных кантонах менее состоятельные граждане давно не охотники. Характерно, что в России первая «закрепительная» кампания стартовала одновременно с принудительным созданием колхозов, и символично, что полное закрепление всех угодий страны планировалось завершить к 1937 году.
Новый руководитель Росохотрыболовсоюза Э.В. Бендерский полагает, что средством предотвращения дискриминации рядовых, местных и небогатых охотников является нормативная обязательность закрепления угодий за общественными объединениями (№ 16, 23). К сожалению, опыт последней, полувековой давности, кампании убеждает в неосновательности таких надежд. Сразу после закрепления охотугодий за обществами охотников между ними началась война за угодья: охотколлективы облисполкома и богатого завода отнимают угодья у низовых обществ, городские успешно претендуют на угодья районных – протесты просачивались даже в тогдашнюю прессу.
Расслоение шло не только между обществами, но и внутри – в печати появляются жалобы рядовых охотников на то, что члены правления закрыли охотбазы на замки («Охота и охотничье хозяйство», 1959, № 1, 2, 1960, № 2, и мн. др.).
Причем это происходило в абсолютно централизованном Росохотрыболовсоюзе. Сейчас же региональные и многие районные общества фактически автономны. «РОГ» опубликовала (№ 21) открытое письмо Э.В. Бендерскому группы членов Владимирского общества; в письме этом они возмущаются тем, что руководство озабочено лишь охотой для избранных, и любой богатый человек может взять любое охотхозяйство. Однако у Росохотрыболовсоюза отсутствуют уставные рычаги влияния на ситуацию. Конечно, Э.В. Бендерский имеет возможность воздействовать через «Единую Россию», но результаты не определенны и в любом случае неустойчивы. Так в советские времена КПСС «разруливала» споры вместо создания работающего правового механизма.
Статус общественной организации сам по себе демократии не обеспечивает. Последний, достоверно известный случай лотерейного, то есть равноправного распределения обществами охотничьих благ, относится к началу 1960-х годов, тогда охотники г. Ростова, зажатые со всех сторон чужими угодьями, разыгрывали скрадки на оставшемся у них участке оз. Неро жеребьевкой. Эта ошибочная практика была пресечена объединенными усилиями областного общества и охотуправления (см.: «Охота и охотничье хозяйство», 1962, № 5, 10, 11). Когда на ученом совете ВНИИОЗ мы с Н.В. Краевым докладывали наш проект закона об охоте, председатель правления Кировского областного общества Е.А. Братухин не постеснялся публично заявить: «Тут у вас лицензии по лотерее распределяются. Мне эта система не нравится – ведь эдак даже я могу без лицензии остаться». Конечно, Е.А. Братухин – не единственный руководитель общества, считающий свое право на дефицитные лицензии неотъемлемым; показательна сама уверенность в том, что остальные десятки тысяч членов не заявят свои права на них. Руководитель общественного объединения фактически нисколько не зависит от своих сочленов и считает возможным открыто демонстрировать свое превосходство.