Весна в наших вятских краях – самое голодное время года.
К маю заканчивался хлеб, и хорошо, если в хозяйстве была корова. Хорошо, если в подполье еще есть картошка, а в сенях стоят бочки с капустой и солеными грибами. Эх, капуста, капуста! Как же ты надоела мне в детстве. Каждый день капуста, капуста и все без хлеба! Квашеные, пополам разрезанные кочаны капусты, по теперешним временам – деликатес, а тогда вызывали тошноту.
А как есть соленые грузди и волнушки без хлеба? Соленые грузди! Их дед солил на зиму по целой бочке. Они были на столе до поздней весны. Сейчас об этом можно только мечтать. Но хлеба... хлеба всегда не хватало. Когда его нет, то начинаешь мечтать об одном кусочке – черном, ржаном... А о белом хлебе я даже не мечтал, так как знал о нем только понаслышке.
А еще очень хотелось съесть кусочек мяса. Но весной в деревне мяса тоже ни у кого не было.
Таковы были послевоенные годы – голодные, холодные, босые.
Мы, деревенская безотцовщина, вероятно, выжили за счет даров природы. Березовый сок, сосновая кашка (молодые завязи сосновых шишек), песты, щавель – все собиралось нами с ранней весны, все шло в пищу. Мы были худыми, но организм получал витамины.
Мечта о кусочке мяса была почти неосуществимой, но она была, жила во мне...
Каждый день я поглядывал на свою пистонку – мое первое однозарядное ружье. Оно сиротливо висело на стене. Не было дроби. Я искал свинец, чтобы нарубить самодельной дроби, но не было и свинца. Но однажды дед съездил в село Чистополье и привез кусочек свинца:
– Наруби дроби и заряжай пистонку. Пойдешь на тетеревов.
– Но ведь дробь будет не круглой?
– Ничего. Тетеревов на поле слетается много. За Ефимовой Кулигой. Когда они начнут драться, соберутся в кучу, тогда и стреляй. Может, и попадешь. Сегодня сделаем шалашик, а завтра спозаранку и пойдем.
Шалаш мы сделали из хвороста и прошлогодней соломы.
Утром, затемно, дед разбудил меня: «Вставай, пойдем».
– Рано, спать хочу...
– Если хочешь взять тетерева, надо идти.
Я нехотя оделся, взял пистонку, и мы с дедом двинулись в путь. Надо было пройти не более одного километра. Мои лапти сразу же промокли, но я уже этого не замечал, все думал, как бы не опоздать.
Дед проводил меня до шалаша, а сам ушел вырубать березку, из которой хотел сделать деревянные вилы.
В шалаше было сухо. Я расположился на охапке соломы, проделал бойницу, просунул в нее ствол пистонки и стал ждать.
На востоке появились проблески утренней зари. До боли в глазах я смотрел на поле – пусто. Неужели не прилетят сегодня, думал я, поеживаясь от холода. Но что это? Со стороны леса послышался шум крыльев пролетающих птиц. Птицы пролетели точно над моим шалашом. Внимательно смотрю и снова никого не вижу. Про себя думаю: «Пусть соберется побольше».
Что же так темно? Ничего не видно. Жду рассвета, и он наступает. Нет, я не заметил, что безумно счастлив, встречая утреннюю зарю. Мне нужен был тетерев. Я должен его добыть. Заря нужна мне, чтобы увидеть его. Я голоден. Это и будет радостью моей жизни.
Тетеревов я увидел неожиданно. Они сидели молча в 50 м от шалаша. Не токовали и не дрались. Мне казалось, что они очень внимательно смотрят в сторону моего шалаша. Ведь его вчера не было. А вдруг улетят!? Суетливо навожу ствол пистонки (мушки у моего ружья не было) на тех, что ближе к шалашу. Стрелять или нет? А вдруг прилетят еще! Подожду... Через минуту терпение кончилось. Прицелился, выстрел, дым... Дробь с диким завыванием разлетается веером по полю. Ну что там, что?!
Все тетерева улетели, но один убегает в сторону кустов. Его правое крыло волочится по земле. Что есть духу бегу за ним. Лапти вязнут в размокшей земле, и я падаю. Тетерев скрывается в кустарнике. Ищу, чуть не плача, но все напрасно.
А на востоке разыгралась заря. Чудо рождающегося дня и мир в его пробуждении меня ничуть не взволновали. Все угнетало меня. Я был голоден и знал, что останусь голодным. Пороху больше нет, дроби тоже нет. Три пистона – вот все мое охотничье богатство. Шлепая лаптями по весенней грязи, я уныло плелся домой. Тяжелое ружье давило плечо.
Справа от меня послышался плеск воды. Прячусь за дерево, смотрю – большой лось идет, точно на меня. Что делать? Я испугался, прицелился ему в лоб, как будто это меня спасет. Лось остановился и смотрит в мою сторону. Ужас! А вдруг он... Но лось не спеша повернулся, и ушел на сухую гриву с зарослями ивняка.
Я шел дальше и думал о том, что будь у меня заряжено ружье, то взял бы лося, и было бы много мяса. Все бы наелись.
Это было в 1950 г. Мне было 13 лет.
Через 20 лет я охотился на лосей. Не ради мяса, а ради внезапного потрясения, восторга, порыва, ради мгновенного забвения от житейских забот.