Как не готовился, какие бы планы не строил, куда бы не планировал наши будущие с курцхааром Аланом посещения заветных и поиск новых уголков, охота в этом сезоне, прямо скажем, не состоялась, не задалась.
То есть она как бы состоялась, дней десять с начала открытия нам все же удалось поохотиться, хотя за это время стало ясно, что дичи в этом году куда как меньше. Выводки перепела малочисленные, коростеля немного, тоже с уткой, а вот бекаса или дупеля и вовсе не довелось поднять. Так, пяток уток, столько же коростелей и перепелок все же удалось добыть. На заветном овсяном поле, охотясь в прошлые годы, доводилось неоднократно поднимать выводки перепелки как минимум в 5–6 птиц, нынче же – одна, хорошо, если две птицы взлетали из-под собаки. Свое объяснение этому у меня есть, скорее предположение.
Количество ястребов за год увеличилось на этом поле чуть ли не вдвое, они даже нехотя поднимались на крыло с дороги, идущей по овсяному полю, завидя приближающуюся машину, причем это были по 3–4 ястреба сразу. Они постоянно кружились над полем, их мало смущало приближение человека с собакой. Естественно, от этого соседства поголовье дичи страдает.
А все остальное сделали ранняя весна, засушливое лето и прочие неблагоприятные условия. Ну а потом моему курцхаару Алану довольно сильно порвали бок во время его самостоятельных прогулок, и нам пришлось отложить на время охоту. Не успел затянуться как следует шрам, ему, попавшему на собачью свадьбу, в драке очень серьезно прокусили в суставе переднюю правую лапу. Да так, что опираться на нее Алан начал только спустя почти две недели, а потом еще долго прихрамывал. Таким образом, было потеряно уже больше месяца, и ни о какой охоте не могло быть и речи, да только и на третий раз ему удалось улизнуть из дома.
Вернулся он через пару часов, весь в крови, дрожа от возмущения, негодования и боли одновременно, но в этот раз мне пришлось даже проколоть ему бициллин. У бедняги не было живого места даже для того, чтобы, пожалев его, просто погладить. Его искусали так, как просто возможно искусать собаку, даже все его хозяйство под хвостом едва уцелело. Я был не на шутку перепуган, опасаясь орхита, так как у меня уже был печальный опыт, мне доводилось лечить когда-то своего первого дратхаара Цезаря. О нем и пойдет речь немного позднее.
Но Бог милостив, и на этот раз обошлось все благополучно, но поезд уже ушел, сезон был потерян.
Нет, можно было, конечно, как в молодые годы, уехать одному, оставив собаку дома и побродить вдоль речки по утру или же поехать на озеро, покараулить уток на вечерней зорьке, вдруг да налетит, можно было даже поманить рябчика или самому попытаться найти высыпку вальдшнепа, а то и просто постоять, ожидая пролета осеннего кулика, когда он неожиданно, без звука, появляется и для верного выстрела нет времени (люблю я такие мгновения), наверное, можно было бы. Но как это можно было сделать, когда он лежит дома и страдает. Это как если бы пошарить в карманах своих домашних без разрешения, пользуясь их отсутствием, вроде бы ничего зазорного, можно потом объясниться и тебя, наверняка, поймут. А вот как объяснить собаке, что ты, сволочь, один без нее, любимой, с ружьем выходишь из дома и делаешь это неоднократно. Поэтому страдали мы вместе с ним на пару: сидели дома, бездействуя, копали картошку, латали изгородь, словом, хозяйничали под молчаливое одобрение супруги моей. Огорчение оттого, что в этом сезоне, имея подружейную собаку, я остался без таковой, постепенно переросло в легкую досаду, и именно благодаря этому почти безразличному состоянию, какое я старался напустить на себя, мне удалось все же извлечь какую-то пользу.
Я поднял все свои записи, касающиеся былых охот, подремонтировал всю свою амуницию, в который раз перебрал патроны и вспоминал, вспоминал.
Со временем многое забывается, что-то по мелочи, эпизод какой-то, а то и день, проведенный на охоте, всего-то и не упомнишь, сколько их было. Но вот вспомнилась вдруг одна из охот с дратхааром Цезарем, моим первенцем, даже и не охота вовсе, а так – пара часов, проведенных в угодьях, которые я тогда великодушно, как мне казалось, подарил собаке... или он мне? Вам судить, уважаемые читатели.
Было это относительно недавно, лет, наверное, 12–13 назад, держал я тогда двух собак – восточноевропейскую лайку, крупного, мощного, рыжего с подпалинкой красавца кобеля и трехлетнего дратхаара. Барклай, так звали лайку, прилично работал по белке, копал хорей, облаивал глухаря, с удовольствием выносил уток из воды, но дальше этого не шло, не подавал, уходил за копытными, но особой вязкостью, правда, не отличался. Его-то я и решил взять с собой на открытие летне-осеннего сезона, где мы и провели с ним почти три дня, уехав из дома километров за сто пятьдесят с хорошей компанией. Но дело было вовсе не в лайке. Я сознательно не взял с собою на эту охоту дратхаара, пожалев его, стараясь сохранить работоспособность собаки на этот сезон. Дело в том, что, поехав на предыдущее, годом раньше, открытие сезона с дратхааром и проохотившись всего четыре зари – две утренних и две вечерних, я столкнулся с неприятной картиной. На третий день охоты в пойме реки Десна, за Трубчевском, после часа поисков собака отказывалась идти дальше и, как говорится, начала «толочь пятки», то есть старалась идти следом за мной. Причина была проста: не кошенная годами, высохшая на солнце и ветрах осока, лежащая так плотно, что и человеку пройти по ней, особенно рано вечером или же днем, без росы непросто, и жесткая, как жесть, она как наждаком срезала шерсть и кожу чуть ли не до костей на фалангах передних пальцев лап дратхаара. И поэтому, чтобы подлечить собаку, понадобилось почти десять дней, а такая пауза в начале сезона ни одному легашатнику, разумеется, не улыбается. У лайки же ничего подобного я не наблюдал, и поэтому я уехал на три дня с ней, оставив Цезаря дома. Каково охотничьей собаке быть отвергнутой хозяином, когда она, уже доросшая до своего третьего поля, поставленная и прилично работающая. Только теперь я смело могу утверждать: работающая впоследствии безупречно, каково ей видеть мои сборы, почти участвовать в них, мешая мне, путаясь под ногами, да еще понять, что я отдал предпочтение Барклаю и что именно тот будет охотиться...
По словам жены, Цезарь безучастно пролежал почти три дня, отказываясь от еды, часто вздыхая и поднимая голову, только прислушиваясь к звукам, доносящимся с улицы. На мое возвращение домой отреагировал довольно вяло и, улегшись на пол кухни, лишь изредка поглядывал на меня, как бы продолжая обижаться. Приехал я, разумеется, усталым, да еще больше расслабился, пообедав, и уже думал пойти прилечь, да не тут-то было. Стоило мне положить вилку, как Цезарь издал скулящий звук и вопросительно посмотрел на меня, подняв голову, а его хвостик вилял так часто, что я не удержался и рассмеялся.
Дабы не утомлять читателя, постараюсь быть кратким и скажу лишь, что, не выдержав взгляда его молящих глаз, я снова взял патронташ в руки и мы вышли во двор. Уже больно хотелось мне оправдаться перед собакой, дай, думаю, хоть коростелька с ним поднимем, благо кричали они в то лето повсеместно, может, хоть этим успокою его.
И вскоре мы уже подъезжали к небольшой речушке, противоположный берег которой был частично выкошен, за исключением небольших канавок, и изобиловал когда-то бекасом и коростелем, доводилось поднимать и дупеля, да и уток, благо вода тогда по канавам держалась все лето. Теперь ничего этого нет и в помине, деревня опустела, косить перестали, засушливое уже который год лето и небольшое количество выпадающего зимой снега сделали свое дело. Весной практически нет разливов, и поэтому небольшие болотца и лужицы, в которых до осени стояла вода, раньше и сохранялись выводки чирка и кряквы, теперь уже к концу апреля остаются без воды, да и к речке, на которой я проохотился долгие годы, через 8–10 лет просто не подойти будет, зарастают берега и луга ольшанником.
Нам с Цезарем предстояло перебраться на противоположный берег, и я поспешил к лежащей через речку ольхе, но в это время с крохотной заводинки, захлопав крыльями, сорвалась утка, но, попав под выстрел, упала на противоположный берег.
Послав собаку, я постоял, наблюдая, как Цезарь, перебравшись через речку, подобрал утку и, вернувшись, положил ее передо мной.
– Ну что, – подумал я, похвалив собаку, – стрел был, собака сработала, охота состоялась, Цезаря я уважил, что еще надо, пора и домой, – и направился к мотоциклу. Но отойдя немного, оглянувшись, увидел, что дратхаар мой вовсе не разделяет моего настроения и продолжает стоять на том самом месте, от которого я повернул было домой. Он стоял и смотрел то на меня, то на другой берег, явно не желая так быстро возвращаться домой. Я позвал собаку, как бы нехотя Цезарь подбежал ко мне, повилял хвостиком и тут же повернул обратно, как бы приглашая меня следовать за собой.
– Ладно, – смалодушничал я, – пройдемся по лугу, еще коростеля возьмем и домой.
Но, как ни странно, коростеля поднять нам не удалось, несмотря на усердие, проявляемое собакой, сорвавшийся же далеко перед легашом бекас был неудобен для выстрела. Обратный путь пришлось делать по берегу этой же речки и, огибая небольшой ее поворот, я увидел впереди на воде еще двух уток, которые тут же сорвались на крыло, но Цезарю сегодня явно везло – после моего дуплета одна из них оказалась чисто битой, подранка же после непродолжительной возни дратхаар вытащил первым, а затем вернулся и подал другую. «Вот прет», – подумал я, усталость сняло как рукой, появился азарт, меня переполняла гордость. Да и то: три выстрела – три утки. А каково собачке моей, как он радуется, – подумалось мне, и вместо того, чтобы повернуть домой, я решил все же добыть с Цезарем коростеля, но для этого нам предстоял небольшой переезд почти по пути домой. Наверное, это и есть второе дыхание, а может нас обоих сегодня просто понесло, но через пять минут Цезарь выскочил из коляски, едва я остановился и заглушил двигатель и, отбежав буквально метров 15–20 и уже остановился было, задрав заднюю ногу, но тут же опустил ее, крутанулся волчком, сделал пару шажков и замер на стойке.
«Ну вот и коростель», – решил я и, зарядив в стволы «девятку», стал подходить к собаке. Это был действительно коростель, но поднялся он метрах в десяти перед собакой из выросшей отавы и тут же нырнул за небольшой куст и, прикрывшись им, заложил полукруг метров в 50–60. Не успев выцелить его, я стоял и провожал его глазами, пока он не плюхнулся в довольно густую некошеную траву.
– Попробуем поднять, а Цезарь? – обратился я к собаке и, прикинув, откуда потяжка ветра, послал его в поиск. Но не успели мы пройти и половины пути до предполагаемого нахождения птицы, как вдруг метрах в 15-ти в стороне от собаки с шумом взлетел старый иссиня-черный петух, но после моего выстрела комом упал в траву. Ну надо же, вот это охота, вот это да, – подумал и послал собаку на поиски трофея.
Но странное дело: рванувший в поиск петуха Цезарь как бы споткнулся на полпути, вытянулся, насколько это было возможно, и замер с высоко поднятой головой и нелепо завернувшимся правым ухом. Признаться, я даже растерялся слегка – битый петух лежал явно дальше, может коростель и, зарядив ружье, приготовился стрелять, подав собаке команду «вперед». Немного поколебавшись, стоя с высоко поднятой головой, Цезарь все же сдвинулся с места и тут же из-под него и чуть подальше, расходясь веером, часто хлопая крыльями, вылетела пара тетеревов. Не помню, что было раньше, – дуплет или удивление, понятно стало только, что это был выводок, так как обе сбитые птицы оказались еще не вылинявшим петушком и молодой тетеркой. Но это выяснилось потом, когда, подобрав всех трех птиц и взяв собаку на поводок, буквально пятясь, мы стали выходить к мотоциклу, памятуя о том, что у Бога дней много, а сезон еще только-только начинается.
О коростеле я вспомнил только тогда, когда до мотоцикла оставалось не более 30 метров, когда Цезарь, натянув поводок, потянул носом в небольшой куст и замер.
На поясе у меня висели три тетерева, на плече ружье, в руке натянутый собакой поводок, стоящей на стойке. Я выпустил поводок из руки и тихо отдал команду Цезарю, он сделал пару шагов, засуетился и полез через куст, потащив поводок за собой, но так ничего и не подняв, вновь засуетился, разбираясь в набродах, и замер перед следующим, рядом стоящим кустом, и тут же я увидел поднимающегося из-под собаки коростеля. Не промахнулся я и на этот раз.
Через 15 минут мы были уже дома, затратив на все про все полтора часа, а сколько приобрели...
Это был первый день охоты для моего любимца Цезаря в том, уже далеком теперь сезоне, третье его поле.