Но, очевидно, мало кто из наших читателей знает, что он давно увлекается охотой и рыбалкой.
– Вы больше кто – охотник или рыбак?
– Одинаково. Если мне предстоит охота или рыбалка, у меня сразу поднимается настроение, я становлюсь очень добрым.
– Вы рыбак и охотник с детства или пришли к этому в осознанном возрасте?
– Рыбак – с детства, а охотник – с осознанного возраста. Систематически я начал охотиться с 1996 года, когда работал в Правительстве Москвы. Там много охотников было, они меня заразили охотой, и я приобрел оружие.
– Как часто Вам удается выбираться на охоту?
– Пару раз в месяц – я охотник и рыбак активный. Охочусь в Подмосковье, в Нижегородской области. Бывал в Костромской, Вологодской, Кировской, Ярославской областях, даже на Байкале. Где я только не был! Дело в том, что я долго хотел взять медведя, с 1998 года, но все не везло. На Байкале, кстати, я сидел на лабазе, медведь подошел сзади, пыхтел, злился, но меня учуял и… ушел. А своего первого медведя я взял в 2011-м на Нижегородской земле. Хороший был четырехлетка!
Сидел я на лабазе. Вышли кабаны, расположились около меня, начали есть овес. Замечаю, что свинья с подсвинками какая-то беспокойная: то в лес убежит, то обратно вернется. Мне сказали, что, если в полдевятого медведь не выйдет, надо будет сниматься, бессмысленно в темноте сидеть. И вот на часах пятнадцать минут девятого. Свинья в лес убежала с двумя поросятами, а вышла с тремя. И один из них какой-то уж очень большой. Смотрю в прицел. Мишка! После выстрела он побежал, но добрался только до края поля. Хорошо – я в него попал.
– А коллекция трофеев у Вас большая?
– В Нижнем Новгороде головы четыре. А в Москве своя коллекция: там у меня охотничья комната вся увешана головами, рогами – воздуха не хватает. Но однажды я где-то увидел медальон с кабаньими клыками и табличку под ним: кто, когда и где его добыл. Мне понравилось, и я начал собирать медальоны. Сейчас их у меня уже с десяток. Но я только трофейные беру.
– Что-нибудь серьезное есть?
– Клыки кабана длиной 29 см – нашего кабана, нижегородского. Очень большие клыки. Тогда я тоже сидел на лабазе на медведя. Впереди расстилалось поле овса, а дальше шло поле тимофеевки – это многолетнее растение, которое много выше овса. Вдруг смотрю – по тимофеевке громадина идет. Когда секач остановился, я выстрелил. А второй раз стрелял уже по бегущему зверю. Пришли егеря. Кабан на краю поля лежал. Здоровый был, килограммов 300. Мы его вшестером грузили с большим трудом… Есть еще рога крупного лося из Якутии, на 19 отростков.
– А чем стреляете?
– У меня разное оружие. Несколько любимых. На крупного зверя я беру Manliher 300Win.Mag. Есть мелкий и средний калибры. Люблю Blaser под 243-й патрон. Имеется оружие 22, 223, 30.06 калибра и под патрон 7.62 и 9.3 мм. Все пристреляны на «сотку». Не люблю я на дальние дистанции палить. Однажды медведь вышел, смотрю по дальномеру – расстояние 340 метров. Зверь ушел. Потом вышел снова – 200 с чем-то метров. И я не стал стрелять. Что я, ворошиловский стрелок? Так и отпустил косолапого.
– Вы начали охотиться, когда еще не было никакого намека на введение единого государственного охотбилета. Вы были членом общества?
– Да, «Динамо».
– Вопрос к Вам как к политику: как Вы относитесь к тому, что сделали с обществами, когда их лишили возможности жить за счет выдачи охотничьих билетов? Правильно это или нет с Вашей точки зрения?
– Честно говоря, не задумывался над этим вопросом, но считаю, что любая общественная организация, которая создается, должна быть полезна для тех, кто в нее вступил. По-моему, нет ничего зазорного в том, что общества получали деньги за выдачу билетов. Ведь они решали наши общие вопросы: охраняли угодья, занимались биотехнией, проводили соревнования. Иногда у нас придумывают какие-то новации, но они идут не на пользу, а во вред делу. В данном случае, я думаю, зря это было сделано. Любое сообщество дисциплинирует своих членов. Кроме установленных законом процедур, оно имеет внутренний регламент, свои ограничения, традиции. Наверное, это было бы уместно вернуть.
– В области около 60 тысяч охотников. И большинство из них были членами областного общества охотников и рыболовов. Сейчас в охоту пришли частники. Но их интересы часто не совпадают с интересами местных охотников, и они не пускает их в свои угодья. Правительство области каким-то образом регулирует равнодоступность охотугодий для охотников?
– Мы все равно работаем прежде всего с общественными организациями и регулярно собираем общественность как по охоте, так и по рыболовству. И гласно решаем все вопросы, вплоть до выдачи квот. Если поступают какие-то жалобы, что кого-то куда-то не пускают, это рассматривается на серьезном уровне. У нас 125 охотхозяйств, 83 пользователя. Угодий – 7 млн га. Площадь угодий общего пользования составляет 1 млн 300 га. Серьезных конфликтов мы не допускаем. На общедоступные угодья мы выдаем более 30% всех лицензий на добычу охотничьих животных.
– Две крупнейшие реки европейской части страны проходят по вашей территории.
– У нас 9000 рек вообще – мелких, средних и крупных, как Волга, Унжа, Сура, Ока.
– Водоемы испытывают гигантский рыболовный пресс. Вы каким-то образом регулируете любительское рыболовство?
– Мы одни из немногих, кто выступает против платной рыбалки. Собрали общественность, посоветовались и решили, что в области плату за любительскую рыбалку вводить не будем – в общем, как в смутные времена, начали сопротивление. Да, можно закреплять отдельные участки водоемов за частниками, но они (частники) должны сделать их общедоступными. Организации, которые профессионально занимаются промысловым ловом и получают от этого прибыль, должны развивать любительское рыболовство, обустраивать участки ловли, следить за чистотой берегов и водоемов, бороться с браконьерством. Нас очень беспокоит Ока с точки зрения нагрузки на реку. Это одна из немногих рек с естественным водотоком, без плотин. Поэтому в реке много рыбы. Есть даже стерлядь. По нашим подсчетам, из Оки опытный рыболов в день вылавливает от 15 до 20 кг рыбы. Это очень много.
– Понимаю, что задаю некорректный вопрос, и все же… Денег на охрану наверняка не хватает?
– Денег всегда не хватает. Но на меро-приятия по охране животного мира мы тратим в пределах 3 млн рублей в год. Суммарно на все природоохранные мероприятия уходит более 2,1 млрд рублей. Цифры небольшие, но основные траты идут на рекультивацию земель или финансирование мероприятий по ликвидации накопленного экологического ущерба.
– Нижний Новгород – крупнейший промышленный центр страны, большой населенный пункт. Скажите, воду из ваших рек пить можно?
– Экономический кризис имел двоякое действие. С одной стороны, он снизил объем промышленного производства, мы потеряли рабочие места, продукцию, налоги, а с другой – исчезли практически все вредные производства. При рыночной экономике нужно платить штрафы за выбросы, за экологический ущерб, нужно строить очистные сооружения. Сегодня при разработке любого проекта на первом месте стоят требования экологов.
– Областное министерство природных ресурсов курирует и рыбалку и охоту?
– Один из заместителей министра только этим и занимается. В его управлении есть профильные отделы.
– Нижегородским рыболовам и охотникам повезло, что их губернатор – и рыбак и охотник. Каково Ваше отношение как губернатора и как охотника к закону об охоте? Нужно ли его продолжать совершенствовать или проще написать новый?
– Невозможно создать закон, который потом не потребует трансформации. У меня всегда вызывают сомнение люди, которые утверждают: мы этим законом все решим. Так не бывает. Убежден: если закон несовершенен, его, конечно, надо дорабатывать.
– Ваши любимые охоты?
– Очень люблю кабанью охоту. И конечно, на гуся, глухаря. Каждый год хожу на тока до тех пор, пока не возьму «своего» глухаря. Моя первая охота на эту птицу была очень интересной. На ток мы пришли с егерем ночью. Он говорит: «Сейчас глухарь запоет, ты слушай. Под песню и пойдешь». Стоим. Егерь спрашивает: «Слышишь?» А я действительно в это время уловил какое-то «у-у-у» ну и кивнул головой. «Иди!» – скомандовал егерь.
Так я все утро под это «у-у-у» и проходил. Несколько раз надо мной с грохотом взлетали какие-то птицы. Рассвело уже. Устал. Прислонился к дереву, стою. Вдруг смотрю – летит кто-то и на верхушку моего дерева садится. Я выстрелил. На мох упала большая птица. Подошел егерь: «Что это ты всех петухов разогнал да еще и глухарку добыл? Я же тебе говорил: под песню ходи!» «Так я под песню и ходил. Как услышу «у-у-у», так и иду!» – ответил я. А он мне: «Так это бекас был!» Потом я уже во всем разобрался. Сейчас самостоятельно хожу по току.
– Охотиться предпочитаете с друзьями или с подчиненными?
– С друзьями. Но иногда бываю на охоте с министрами или с их заместителями – это нас сближает. Команда есть команда. Да и на охоте человек виден лучше.
– Интересные случаи, ситуации на охоте происходили?
– Приехал я как-то в Кострому на медведя. Это моя родина, и, конечно, для меня там пытались все сделать по высшему классу. В охотхозяйстве даже показали кино: вот так выглядит ваш лабаз; садиться нужно в пять часов, сидеть надо тихо; медведь часто приходит заранее, слушает поле и охотников; а вот он выходит на поле и т.д. Я говорю: «Да я в три сяду, чтобы уж наверняка». И просидел с трех до двенадцати ночи – ничего! Сняли меня хозяева с лабаза, сами сокрушаются. «Ну ладно, – говорят. – Завтра мы вас на другой лабаз посадим». И вновь кино показали, и опять я сел в три. В двенадцать часов выходит… стадо кабанов. Я одного подсвинка взял. Подошли егеря. Как всегда, поздравили друг друга на кровях, потом до половины второго травили байки да анекдоты. Один из егерей вдруг говорит: «Слушай, мы генерала на лабазе забыли!» – «На каком лабазе?» – «На вчерашнем, там генерал сидит, из Москвы приехал». Пришли. Видим: действительно московский генерал сидит, двух медведей взял. «Зверь вышел по-светлому, – рассказал он, – совсем рядом с лабазом. Ну, я его и взял. А мне строго-настрого наказали самому не слезать, пока за мной не приедут. Вот я и сидел, ждал, а тут второй мишка вышел. Ну, я и его – благо лицензии были»…
Или вот еще комичный эпизод. Одному своему знакомому я сказал, что мне не везет с медведем. И он мне предложил: «Есть одно охотхозяйство в Нижегород-ской области, так там вообще никаких кабанов никогда не было – одни медведи. Поехали туда!» Приехали. Для начала меня в баню отвели, хозяйственным мылом вымыли. Потом выдали свое белье, хлопчатобумажное, белое, а мой камуфляж положили в мешок с хвоей, ходили по нему, топтали. И наконец, поехали на медвежье поле. Сел я на лабаз. Без пятнадцати восемь услышал сзади: трык-трык. И все ближе, ближе. И вот вышел… секач. Стал напротив меня метрах в шестидесяти. И так стоял минут сорок. Уже время к девяти подошло, а медведя все не было. Выстрелил… На выстрел быстро все примчались, начали поздравлять: мы, мол, так и знали, что все в порядке будет. И вдруг увидели секача. Откуда? Никогда его здесь не было! Я уехал. Мне потом рассказали, что, судя по следам, кабан из соседнего района четыре дня шел.
– А опасные случаи были?
– Был один. Подмосковье, зима, загонная охота. Три загона сделали – ничего. Старший егерь говорит: «У меня в загашнике есть кабан. Поехали!» Расставились по дороге, стоим. В загоне собачка залаяла. Смотрю – кабан, с телка ростом, вышел прямо напротив, собачка вокруг него носится. У меня «Тигр». Я прицелился. Бах! Попал. Он ушел. Я сместился вправо и вдруг увидел, как он на меня летит. Ну тут уж какой прицел! Раза три я успел выстрелить, стал отступать, нога за ногу зацепилась, я упал. А кабан выскочил на дорогу, развернулся, клыки в землю и – на меня. Оставшиеся патроны я только и успел по нему выпустить от живота. Он подергался, покрутился и ушел в загон. «Ты что тут Чечню устроил?» – спросили подошедшие егеря и пошли смотреть. Метров шестьсот прошли – ничего. Зверь как шел на махах, так и шел. Нашли его только на следующий день. Не попал я ему по месту, он от потери крови упал. Как мне сказали, если бы он почувствовал, что смертельно ранен, то шел бы на меня до конца.
– А на рыбалке?
– На рыбалке был смешной случай. Я щук не ловил лет до 25, все больше с удочкой на карася, плотву. Раз поехал на Рузу. Местные рассказали мне по случаю, как на живца ловить. И вот следующим утром дай, думаю, проверю, чему меня учили. Наживил, забросил. Поплавок – бух! Подсек, вытаскиваю. Щука! Думаю: ее что, руками хватать? Укусит! Снял куртку и – на нее. В общем, скрутил я рыбку. Приезжаю на базу, рыбаки спрашивают: «Что это у тебя лодка ходуном ходила? Кого поймал?» Показываю, а они как засмеются: «Щука-карандаш!»
– Как Вы относитесь к трофейным охотам?
– На охоте трофейный зверь – это случай. Иногда на лабазе сидишь, а трофейного зверя нет. В таких случаях я и подсвинка беру спокойно, без рефлексии. С того времени, как я стал охотиться, моя семья практически перестала есть покупное мясо. Дичина полезнее и вкуснее, а если ее еще правильно приготовить… У меня сын – хороший повар.
– Сегодня депутаты Госдумы требуют запретить всякую охоту, а охотников отправить к врачам на выявление их ненормальности. Как Вы считаете, действительно ли состояние общества и природы настолько плохое, что охоту нужно закрыть?
– Это неправда. Ресурсов стало гораздо больше, нежели 20 лет назад. Депутатам полезно чаще общаться с населением, по опыту знаю. Однажды мне пожаловались: «Безобразие! Кабаны во дворы заходят, картошку всю сожрали. Когда все это кончится?» Я засмеялся и сказал: «Я специально езжу на охоту, ищу кабанов по всей области, а у вас они на огородах!» Да нет, совершенно очевидно, что со зверем стало гораздо лучше, и все волнения беспочвенны. А что касается запрета охоты и «ненормальности» охотников… Не согласен! Сидишь на лабазе, слушаешь лес. Каждый треск, каждый шорох, каждая тень тебя держат в напряжении. То лиса выйдет, то сойки прилетят, то сороки. Впечатлений масса, и в любом случае охота – это позитив, добыл ты зверя или остался без трофея. Известно ведь, что время, проведенное на охоте и рыбалке, Богом в лимит жизни не засчитывается.